Но Каймадо-Пак и на этот раз нашел выход: на свой страх и риск подставился на вербовку и вскоре стал для Управления НКВД по Приморскому краю ценным агентом - разработчиком вражеского элемента. В дальнейшем это открыло ему дорогу в советскую разведку, а японской разведке позволило приобрести уникальную возможность контролировать деятельность советской шпионской сети в Маньчжурии. Часть ее со временем оказалась в застенках, а другая регулярно подпитывала дезой командование Красной армии. О результатах последней работы Каймадо-Пака - выявленных 18 большевистских агентах в Харбине, Дацине, Цицикаре, Синьцзине - генерал Янагита лично доложил в Токио. Не задерживая внимание на своем рапорте, генерал перешел к очередному донесению резидента Каймадо.
В это время раздался звонок из приемной. Янагита отложил дело в сторону, но так и не услышал окончания доклада. Каймадо знал себе цену и без приглашения появился в дверях кабинета. За его спиной бледным пятном отсвечивало растерянное лицо дежурного. Генерал поморщился, раздраженно махнул рукой - дежурный растворился в полумраке приемной - и немигающим взглядом уставился на резидента.
Ниумура поднялся из кресла и с любопытством наблюдал за этой молчаливой перестрелкой генерала и капитана. Первым опустил глаза генерал и сделал шаг навстречу Каймадо. Они крепко пожали друг другу руки, а затем Янагита пригласил пройти в комнату, расположенную за кабинетом. Пока они рассаживались за столом, Ниумура погасил верхний свет и включил торшер.
В его свете жесткие черты Каймадо смягчились. В них, как показалось Ниумуре, проглядывала усталость. С последней встречи - а это было год назад, когда русская военная разведка перебросила его в Маньчжурию, чтобы разобраться в причинах провала своей агентурной сети в Харбине и восстановить связь с теми, кто уцелел после разгрома, - он заметно постарел. В уголках рта залегли глубокие складки, густая седина покрыла виски, а и без того жилистое, узловатое тело еще больше высохло и напоминало корень прошлогоднего женьшеня. Прежними в нем остались только глаза: как и раньше, они цепко смотрели на собеседника.
Янагита широким жестом показал на стол. Ниумура разлил по бокалам дорогой французский коньяк и вопросительно посмотрел на генерала. Тот выдержал долгую паузу и затем произнес тост:
За капитана японской разведки Каймадо и его усердную работу!..
…С того памятного для Каймадо дня минуло полтора года. За это время в чудовищной топке войны сгорели миллионы человеческих жизней. Лучшие сыны Японии сложили свои головы в Индокитае и на островах Тихого океана. Войне с янки не было видно конца. Не лучше обстояли дела и здесь, в Маньчжурии. Квантунская армия со своих позиций не сдвинулась ни на шаг. Все усилия его и резидентуры оказались напрасны. Трусливые политики в Токио не поверили его информации о переброске в октябре 1941 года под Москву 18 дивизий с Дальнего Востока.
И сейчас, сидя в вагоне поезда, мчавшегося в Харбин, Каймадо при одном только воспоминании об этом скрипел зубами от ярости. В душе была леденящая пустота. Ее холод не смогла растопить даже короткая встреча с родными в Корее, которую организовал Янагита, перед тем как снова направить его в СССР. Он с трудом узнал сестру и брата. Они пришли к нему из другого, давно уже забытого им мира.
Город встретил Каймадо трескучими морозами. Японскому самураю так и не удалось выпить воды из Байкала, зато русский Дед Мороз вел себя в Маньчжурии по-хозяйски. На вокзале в Харбине его встретил капитан Кокисан. На этот раз они поехали не в японскую военную миссию, а на конспиративную квартиру. Там под охраной немногословной прислуги специалисты японской разведки принялись шлифовать с Каймадо последние детали легенды его возвращения в СССР, способы связи с разведцентром и задание. Наряду со сбором разведывательной информации о частях Красной армии ему поручалось "установить глубоко законспирированных агентов: Хен Ги Сера, Ма Вен Зия и Ома, взять их на личную связь и включить в работу резидентуры".
На второй день подготовка была свернута. События на Восточном фронте, под Сталинградом, где в "русском котле" переваривались остатки 6-й армии генерал-фельдмаршала Паулюса, развивались столь стремительно, что генерал Янагита вынужден был поторопить Кокисана с отправкой Каймадо в СССР. Японская разведка позарез нуждалась в свежих данных о частях Красной армии, дислоцировавшихся на Дальнем Востоке.
14 февраля 1943 года Каймадо выехал из Харбина в сопровождении майора Дейсана и капитана Кокисана. На следующий день они были на станции Ери, от нее до советской границы рукой подать. Здесь им пришлось провести пять дней, чтобы вжиться в обстановку и изучить пограничный режим.
Наступило 20 февраля. Дождавшись, когда сгустились сумерки, Каймадо спустился на лед Амура и, воспользовавшись темнотой, благополучно перебрался на советский берег. Но далеко уйти ему не удалось - пограничный наряд задержал нарушителя в нескольких километрах от реки.
На допросе у начальника заставы Каймадо-Пак вел себя уверенно. Легенда прикрытия, отработанная в Харбине, не должна была вызвать сомнений у капитана-пограничника. Но опытный служака, повидавший всякого на своем веку, со знанием дела тянул жилы из нарушителя. Ситуация осложнилась. Каймадо-Пак начал плыть на деталях и, чтобы окончательно не запутаться, выложил свой главный козырь. Он потребовал связать его с начальником разведотдела Забайкальского фронта.
Это произвело впечатление на начальника заставы, но, прежде чем звонить разведчикам, он решил подстраховаться и доложил дежурному особого отдела фронта о задержании нарушителя. Тот распорядился доставить его в отдел. У особистов имелись веские причины задержать передачу Пака в разведотдел фронта. По данным зафронтового агента, внедренного советскими контрразведчиками в японскую военную миссию в Харбине, она располагала "крупным шпионом, действующим в советской разведывательной сети".
В тот же день Пака доставили в особый отдел фронта. На допросе у старшего следователя старшего лейтенанта В. Скворцова он подтвердил то, что рассказал начальнику погранзаставы и, ссылаясь на наличие важной информации, потребовал немедленной встречи с начальником разведотдела. Скворцов не спешил с ее организацией и направил к военным разведчикам запрос. Ответ пришел быстро. Разведчики подтвердили факт принадлежности Пака к своей нелегальной зафронтовой сети в Маньчжурии и, чтобы окончательно рассеять подозрения у особистов, сообщили, что он "направлялся в город Цицикар с важным заданием - занять прочную легализацию, добыть информацию о японских частях и восстановить связь с закордонным агентом Ваном.
Теперь, кажется, все стало на свои места, и тем не менее в особом отделе фронта продолжали удерживать удачливого агента. Кроме информации разведчика, действовавшего в японской военной миссии, особистов насторожило и то, что Пак возвратился с задания на семь месяцев раньше срока. Еще большие подозрения у них вызвали обнаруженные при осмотре свежие следы ожогов на его теле, а на запястьях - кровоподтеки и синяки. За этим угадывался знакомый почерк японской контрразведки. Она не церемонилась с захваченными в плен советскими агентами, подвергала их пыткам и тех, кто ломался, перевербовывала и потом перебрасывала за Амур со шпионским заданием.
Это предположение следователя Скворцова Каймадо, припертый к стенке очевидным фактом, не стал отрицать и подтвердил свой арест японской контрразведкой. А чтобы спастись от полного провала, он прибегнул к легенде, которую с Кокисаном отработал для того, чтобы как-то объяснить свое досрочное возвращение с задания.
Вслед за Скворцовым историю его злоключений в Маньчжурии пришлось выслушать сначала начальнику 3-го отдела В. Казакову, а потом и руководителю особого отдела фронта полковнику А. Вяземскому. На допросах Пак рассказал им о тех трудностях, которые подстерегали его при переходе границы, а потом преследовали на всем пути до заброшенного в лесной глухомани крохотного поселка Яндяу. Там ему удалось наконец легализоваться, устроившись на работу к мелкому торговцу. На этом везение закончилось. Досадная оплошность, допущенная в разведотделе фронта при оформлении документов прикрытия, стала роковой. Первая серьезная полицейская проверка привела к аресту, и он оказался в лапах японской контрразведки.
Пак не винил в этом своих наставников-разведчиков, сдержанно говорил о пытках, перенесенных в японской тюрьме, и не преминул отметить, что не выдал важного агента Вана в Цицикаре. Но, оказавшись перед выбором между жизнью и смертью, вынужден был пойти на сотрудничество с врагом.
Теперь, казалось бы, все стало на свои места. Подобные агенты-двойники перед военными контрразведчиками в 1943 году проходили десятками. Большинство из них уже ни на что не годились и после завершения проверки их отправляли подальше в тыл, в лагерь или в строительные батальоны. Но на Паке как на агенте, похоже, рано было ставить крест.
На допросах он засыпал Казакова и Скворцова фамилиями и званиями высокопоставленных офицеров разведки японской военной миссии в Сахаляне и Харбине. Казалось бы, у контрразведчиков появился хороший шанс использовать перспективные контакты Пака, чтобы завязать с японской разведкой оперативную игру. Но они не торопились. Казакову и Скворцову не давало покоя слишком долгое пребывание рядового агента-двойника в Сахаляне, а потом в Харбине. В японскую военную миссию просто так никого не направляли.