"Какой ужас, какой ужас! – думала я. – Зачем я написала эту ужасную пьесу! Зачем послала ее в театр! Мучают актеров, заставляют их учить назубок придуманную мною ахинею. А потом пьеса провалится, и газеты напишут: Стыдно серьезному театру заниматься таким вздором, когда народ голодает. А потом, когда я пойду в воскресенье к бабушке завтракать, она посмотрит на меня строго и скажет: "До нас дошли слухи о твоих историях. Надеюсь, что это неверно"".
Я все-таки ходила на репетиции. Очень удивляло меня, что актеры дружелюбно со мной здороваются, – я думала, что все они должны меня ненавидеть и презирать.
Карпов хохотал:
– Несчастный автор чахнет и худеет с каждым днем.
"Несчастный автор" молчал и старался не заплакать.
И вот наступило неотвратимое. Наступил день спектакля.
"Идти или не идти?"
Решила идти, но залезть куда-нибудь в последние ряды, чтобы никто меня и не видел. Карпов ведь такой энергичный. Если пьеса провалится, он может высунуться из-за кулис и прямо закричать мне: "Пошла вон, дура!"
Пьеску мою пристегнули к какой-то длинной и нудной четырехактной скучище начинающего автора.
Публика зевала, скучала, посвистывала.
И вот, после финального свиста и антракта, взвился, как говорится, занавес и затарантили мои персонажи.
"Какой ужас! Какой срам!" – думала я.
Но публика засмеялась раз, засмеялась два и пошла веселиться. Я живо забыла, что я автор, и хохотала вместе со всеми, когда комическая старуха Яблочкина, изображающая женщину-генерала, маршировала по сцене в мундире и играла на губах военные сигналы. Актеры вообще были хорошие и разыграли пьеску на славу.
– Автора! – закричали из публики. – Автора!
Как быть?
Подняли занавес. Актеры кланялись. Показывали, что ищут автора.
Я вскочила с места, пошла в коридор по направлению к кулисам. В это время занавес уже опустили, и я повернула назад. Но публика снова звала автора, и снова поднялся занавес, и актеры кланялись, и кто-то грозно кричал на сцене: "Да где же автор?", и я опять кинулась к кулисам, но занавес снова опустили. Продолжалась эта беготня моя по коридору до тех пор, пока кто-то лохматый (впоследствии оказалось, что это А. Р. Кугель) не схватил меня за руку и не заорал:
– Да вот же она, черт возьми!
Но в это время занавес, поднятый в шестой раз, опустился окончательно и публика стала расходиться.
На другой день я в первый раз в жизни беседовала с посетившим меня журналистом. Меня интервьюировали.
– Над чем вы сейчас работаете?
– Я шью туфли для куклы моей племянницы…
– Гм… вот как! А что означает ваш псевдоним?
– Это… имя одного дур… то есть так, фамилия…
– А мне сказали, что это из Киплинга.
Я спасена! Я спасена! Я спасена! Действительно, у Киплинга есть такое имя. Да, наконец, и в "Трильби" песенка такая есть:
Taffy was a Walesman,
Taffy was a thief…
Сразу все вспомнилось.
– Ну да, конечно, из Киплинга!
В газетах появился мой портрет с подписью "Taffy".
Кончено. Отступления не было.
Так и осталось
Тэффи.
Женский вопрос
Фантастическая шутка в 1-м действии
Действующие лица:
Отец . В первой и третьей картинах в обыкновенном платье; во второй – в длинном цветном клетчатом сюртуке, широком отложном воротнике и в пышном шарфе, завязанном бантом под подбородком.
Мать . В первой картине в домашнем платье. Во второй картине в узкой юбке, сюртуке, жилете, крахмальном белье.
Их дети:
Катя . Причесана по-дамски. 18 лет. Одета во второй картине приблизительно как мать.
Ваня . 17 лет.
Коля . 16 лет. В первой картине Ваня в пиджаке. Коля в велосипедном костюме. Во второй картине – оба в длинных цветных сюртуках, один в розовом, другой в голубом, с большими цветными шарфами и мягкими кружевными воротниками.
Андрей Николаевич . Одет в том же роде. Шляпа с вуалью. В руках муфта.
Тетя Маша . Толстая. Мундир до колен, высокие сапоги, густые эполеты, ордена. Прическа дамская.
Профессорша . Фрак, узкая юбка, крахмальное белье, пенсне. Худая, плешивая, сзади волосы заплетены в крысиный хвостик с голубым бантиком.
Петр Николаевич , ее муж. Широкий сюртук. Кружевной шарф, лорнет, сбоку у пояса веер.
Денщиха . Толстая баба, волосы масленые, закручены на затылке; мундир.
Адъютантка . Военный мундир. Сильно подмазанная. Пышная прическа, сбоку на волосах эгретка.
Степка . Черные панталоны, розовая куртка, передник с кружевами, на голове чепчик, на шее бантик. Очень некрасив.
Извозчица . В повойнике, сверху шляпа извозчичья. Армяк. Кнут.
Глаша . Горничная.
Гостиная. У стены большой старинный диван. Вечер. Горят лампы. Через открытую дверь виден накрытый стол, мать вытирает чайные чашки. Ваня у стола читает. Коля в велосипедной шапке лежит на качалке. Катя ходит по комнате.
Катя ( волнуясь ). Возмутительно! Прямо возмутительно! Точно женщина не такой же человек.
Коля . Значит, не такой.
Катя . Однако во многих странах существует женское равноправие, и никто не говорит, что дело от этого пошло хуже. Почему же у нас этого нельзя?
Коля . Значит, нельзя.
Катя . Да почему же нельзя?
Коля . Да вот так, нельзя, и баста.
Катя . Баста потому, что ты дурак.
Мать ( из столовой ). Опять ссориться? Перестаньте. Как не стыдно…
Катя . Он меня нарочно дразнит. Знает, что мне тяжело… что я всю жизнь посвятила… ( Плачет .)
Коля . Ха, ха! ( Поет .) Жизнь посвятила и жертвою пала. И жертвою пала.
Слышится звонок.
Мать . Перестаньте, вы там. Кто-то звонит.
Входит отец .
Отец . Ну-с, вот и я. Что у вас тут такое? Чего она ревет?
Коля . Она жизнь посвятила и жертвою пала.
Мать . Ах, замолчите, ради бога. Отец усталый пришел… Вместо того чтобы…
Отец ( хмурится ). Действительно, черт возьми. Отец целый день служит, как бешеная собака, придет домой, и тут покоя нет. И сама, матушка, виновата. Сама распустила. Катерина целые дни по митингам рыскает, этот болван только ногами дрыгает. Сними шапку! Ты не в конюшне! Отец целый день, как лошадь, над бумагами корпит, а они вместо того, чтобы…
Мать . Пойди, Шурочка, попей чайку.
Отец . Иду, Шурочка. Я только один стаканчик. Опять бежать нужно.
Мать (передавая ему стакан, который он выпивает стоя). Бежать?
Отец ( раздраженно ). Ну да, очень просто. Что это, первый раз, что ли? Верчусь, как белка в колесе. Для вас же. У нас сегодня вечернее заседание. Ах да – совсем и забыл. Я ведь для того и зашел. Позвольте вас поздравить, душа моя. Дядя Петя произведен в генералы. Нужно будет устроить для него завтра обед. Ты распорядись. Вино я сам куплю.
Мать . Ты сегодня поздно вернешься?
Отец . Вот женская логика. Ну разумеется, поздно. ( Берет портфель не за тот конец. Из него вываливаются бумаги и длинная розовая лента .)
Коля . Папочка… лента.
Отец ( быстро сует ленту в портфель ). Ну да… ну да, разумеется. Деловая лента… Ну, до свиданья, Шурочка. ( Треплет ее по щеке .) Спи, мамочка, спокойно. ( Уходит .)
Мать . ( вздыхая ). Бедный труженик!
Коля . Гм! гм! Деловая лента.
Мать . Что?
Катя . Вот тоска! Я прямо с ума сойду.
Мать . Это от безделья, душа моя. Поработала бы, пошила бы, почитала бы, помогла бы матери по хозяйству, вот и тоски бы не было. ( Уходит .)
Коля . Пойду помогу матери по хозяйству. ( Уходит в столовую. Видно, как берет ложку и ест варенье прямо из вазочки .)
Катя . Не желаю. Я не кухарка. Я, может быть, тоже желаю служить в департаменте. Да-с. И на вечерние заседания ходить желаю. ( Коля громко хохочет, вскакивает и грозит кулаком .) Как я вас всех ненавижу. Теперь я равноправия не хочу. Этого с меня мало! Нет! Вот пусть они посидят в нашей шкуре, а мы, женщины, повертим ими, как они нами вертят. Вот тогда посмотрим, что они запоют.
Ваня . Ты думаешь, лучше будет?
Катя . Лучше? Да мы весь мир перевернем, мы, женщины…
Ваня . Э, полно! Новой жизни жди от нового человечества, а пока люди те же, все останется по-старому.
Катя . Неправда! Ты все врешь. Ты все нарочно. И во всяком случае, передай твоему Андрею Николаевичу, что я за него замуж не пойду. Не намерена! Повенчаемся, а он у меня на другой день спросит, что у нас на обед. Ни за что! Лучше пулю в лоб.
Ваня . Да ты совсем с ума сошла!