Села напротив Влады и тут же принялась болтать с набитым ртом.
Ох, видел бы ее сейчас Игорь Андреевич! Разве можно раскрывать рот, не успев прожевать?! Да боже упаси! Это очень неприлично, некрасиво и просто неаппетитно. А если еще и крошка какая по неосторожности выскочит, быть беде.
За такую вот крошку Влада, помнится, долго сидела в темной кладовке под лестницей. А потом еще столько же вымаливала прощение. На коленях!!!
— Вкусно. — Марина с сытым удовлетворением оглядела свои пустые тарелки. — Тебе что, не нравится? К другой еде, наверное, привыкла? Судя по колечкам на твоих пальцах, так оно и есть. Ты, вообще, чего сюда приперлась, Влада? Гусь же свинье явно не товарищ. А ты пришла. Чудно… Ладно, проехали. Ты лучше расскажи, чем ты так мужу не угодила?
— В смысле? — Рот она открыла, разумеется, тщательно пережевав кусочек рыбной котлетки, проглотив его и запив компотом.
— Ну… В том самом смысле, что одета ты по последней моде. Пальцы в брюликах. В ушах тоже не самоварное золото. Балует, стало быть, тебя супруг твой. Балует и денег не жалеет, а ты вдруг сюда на пустую похлебку притащилась. Странно как-то все это. Может, и койку еще попросишь?
— Какую койку? — Влада допила компот, сложив вилку и ложку, как положено по окончании обеда, хотя не съела практически ничего.
— Здесь тому, кто с детьми, отдельную комнату выделяют. А одиночкам, вроде нас с тобой, койку, как в общаге.
Владу передернуло. Все, что угодно, но только не общежитие. Она сыта общественным проживанием по горло. Ей долго снились очереди в сортир и душевую. Раздолье насекомых, которых сколько ни трави, они все равно возвращаются. Треск обоев по ночам на старых разъезжающихся стенах. Чад на кухне и нескончаемый гвалт. Кто-то кому-то в суп соли со злости насыпал. Кто-то у кого-то украл горсть макарон или три картофелины.
Нет…
В общежитие больше она не вернется никогда. Она лучше будет терпеть измывательства Игоря Андреевича и ждать, ждать, ждать.
Чего ждать? Да чуда же, господи! Она все время ждала чуда. Правильнее — чудесного избавления от страшного человека, скрывающегося под обликом ее уважаемого супруга, — Черешнева Игоря Андреевича.
Он непременно умирал в ее запретном ожидании. Все равно как! Неожиданно от сердечного приступа. Разбивался на машине, возвращаясь домой из фирмы. Самолет, на котором он совершал перелет с отдыха или на отдых, вдруг терпел крушение. Секретарша Жанна — ненавистная длинноногая стерва, вечно презрительно хмыкающая ей в спину, — с чего-то перепутав заменитель сахара, всыпала в кофе своему боссу яд. Или со старой груши в их саду за воротник Игорю Андреевичу падал энцефалитный клещ, и это снова влекло непременную смерть. Смерть, которая стала бы для нее избавлением, путевкой в рай, началом новой свободной и обеспеченной жизни.
Нет, зря она сюда пришла. Ее ожидание именно здесь, в этом центре, станет еще более мучительным и отвратительным. Оно будет ей ежедневно, ежечасно и ежеминутно напоминать о том, что может ожидать ее, не потерпи она еще немного.
Игорь Андреевич ясно дал понять, что никакого развода он не потерпит. Развода на ее условиях. Ни о каком дележе имущества она мечтать не может.
С котомкой за ворота — единственный вариант ее долгожданной свободы. В общежитие к бабушке, к сковородке с задубелыми черными краями и днищем, к унылой работе официантки в такой же вот столовой, как эта.
— Не получишь ни цента, дура, — снисходительно хмыкнул он пару лет назад, когда она неосторожно заговорила о разводе. — Ни цента!
Допустить подобное после пяти лет страданий Влада не могла. Это было бы предательством по отношению к самой себе.