Музыка на Титанике (сборник) - Клюев Евгений Васильевич

В новый сборник стихов Евгения Клюева включено то, что было написано за годы, прошедшие после выхода поэтической книги "Зелёная земля". Писавшиеся на фоне романов "Андерманир штук" и "Translit" стихи, по собственному признанию автора, продолжали оставаться главным в его жизни.

Содержание:

• Что делать этому фанту? 1

• На языке Пираха 5

• Находки на ютских дорогах 9

• Музыка на Титанике 12

• Аттриция 17

• Сведенборг 20

• Красная нить 23

• Сноски 27

Евгений Клюев
Музыка на Титанике (сборник)

© Евгений Клюев, 2014

© "Время", 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Что делать этому фанту?

От автора

К автору этих строк
век был не слишком строг:
в общем, не бил по рукам… по строкам
автора этих строк.
Впрочем, и автор сам
их не ему писал -
собственно, он их писал облакам,
собственно, небесам.

Нету таких веков,
нету таких оков,
и не бывает таких дураков -
взять да и променять
на, например, альков
шествие облаков -
всех этих белых коней без подков
медленный променад.

Я бы, наверно, мог
увековечить век -
или хотя бы стать с ним наравне,
если б я только мог,
если бы я привык
числить себя в живых,
если б я был человеком, а не
автором этих строк.

"Да нет, никуда я никем не зван…"

Да нет, никуда я никем не зван -
я просто иду на звон:
я слышу звон, но не знаю, где он,
и знать не хочу, где он.

Должно быть, мне хорошо в пути
и нравятся звуки над!
А кто и зачем там звенит – прости,
мне, в общем-то, дела нет:
ведь так и былинка идёт – на свет,
ведь так и любовь – на взмах,
и каждый идущий вслепую свят,
и весело нам впотьмах!

Небесный меня отпоёт ксилофон,
а может быть, барабан:
жил, значит, на свете такой болван,
который, мол, шёл на звон -
мол, слышал звон, но не знал, где он,
и знать не хотел, где он.

"Переписываться с Всевышним…"

Переписываться с Всевышним,
перемигиваться с вчерашним,
перешёптываться с дождём -
больше нет у меня умений,
и затянут туго ремень мой:
с чем приходим, с тем и уйдём.

И какою пришёл дорогой -
той уйдёшь, ничего не трогай
в этом мире: он весь не твой,
он хорош лишь, пока не тронут
и покуда грома не грянут
над твоею над головой -

а тогда уж твой жребий жалок…
Не касайся опорных балок,
не ступай на апрельский лёд,
не ходи по чужим газонам
и по прочим опасным зонам -
не влезай, дорогой: убьёт!

А они набирают опыт,
метят в цель, в барабаны лупят…
столько всякого на лотках:
у того в руках арматура,
у другого литература…
у меня – ничего в руках.

"В свою защиту я скажу…"

В свою защиту я скажу… увы,
слова мои совсем без головы -
мне нечего сказать в свою защиту:
лечу, не признавая запятых,
и только раздражаю понятых
тем, что кучу, но не плачу по счёту,
тем, что шучу – и сам же хохочу,
что брызгаю чернила на парчу,
что прогоняю прочь любую тучу
и что не позволяю палачу
меня любовно хлопать по плечу,
что сам не мучусь и других не мучу.
А дальше – что же… дальше промолчу
и радоваться сердце научу,
что снег пока не выпал и дождя нет,
что я живу на свете наугад:
немолод, неумён и небогат.
Но мой сурок меня сопровождает.

Сохранить как черновик

Тут такие на деревьях золотые плоды -
словно все произошли от звезды,
и такой тут на дорожке текучий песок,
словно мёд и абрикосовый сок,
и такой у Пантократора пламенный лик,
что на небесах растрескался лак,
и в пяти шагах такая херувимская рать…
ах ты, Боже мой, да что ж говорить!

У тебя пока остались все твои острова,
твоя книжка записная именами полна,
ты читаешь в этой книжке дорогие слова,
а тот факт, что их качает волна,
просто значит, что подул ветерок с Фуресё
или, может быть, качнулся Шираз.
Так что… если будешь клямкать на "удалить всё" -
подумай ещё раз.

А потом, мой ангел, делай что захочешь:
хоть сними пометку, хоть добавь пометку,
посади на крышу или, вот, на ветку,
игнорируй или заверни в салфетку -
есть ведь разные весёлые команды:
"передать на небо", "вырвать из контекста",
"привязать зелёный бантик из батиста",
"сжечь на площади Протеста в три присеста",
"выпить на ночь", "вылить на пол" – вот атас-то,
всё указано в меню, любая стерлядь!
Так что выбрать – это, в общем, уже мелочь,
можно выбрать, кстати, "ничего не делать",
чтобы, стало быть, не мудрствовать особо,
как учил нас драгоценный Антон Палыч,
и на том ему огромное спасибо.

"Не запоминать меня":
я исчез за поворотом
шарфом, зонтиком, беретом -
нет, фрегатом, нет, корветом,
было весело – чего там…
Не запоминать меня!

Мне никто тут не родня.
Волк, Медведь, Лиса и Заяц,
Вы, простите, обознались -
обозлились, обознались,
Ваш неправилен анализ,
не запоминать меня!

Целый белый свет браня,
я садовником родился,
ни на что не пригодился,
и в душе моей броня,
я давно уже далече,
я вернусь в другом обличьи,
и дорогами другими,
и нося другое имя -
не запоминать меня!

"Я вчера ходил с шарманкою в первый раз…"

Я вчера ходил с шарманкою в первый раз,
и играл любые песенки на заказ,
и собрал немножко денежек для житья… -
я не знаю, что здесь делает это "я".

Непонятно даже, чьё оно, видит Бог -
залетело, словно, стало быть, голубок,
голубок такой… в три тысячи децибел:
всё разнёс к чертям и гуляет, как тут и был!

Это "я" чужое обычно бушует там,
где предметы не расставлены по местам,
где меж ними странствует ветер и до поры
всё легко – хоть провалиться в тартарары.

Тут король к самому себе нанялся шутом,
тут бродяжка на всём обедает золотом
и такая любовь меж вороной и соловьём,
что из этой любви не выходит никто живьём.

Я умру за тебя – и не примет меня земля,
ты умрёшь за меня – и сотрутся твои черты.
Я не знаю, что здесь делает это "я".
Я не знаю, что здесь делает это "ты".

"Эту лёгкую строчку волною прибило…"

Эту лёгкую строчку волною прибило,
а вот этой, тяжёлой, – ударило в ставню…
ах, махну-ка рукой, расскажу всё как было
и ни тайны себе за душой не оставлю.
Но смешны мои тайны, просты мои тайны:
этот трепетный образ был пойман на рынке,
а вот этот – когда я, по небу летая,
обнаружил две розно порхавших пылинки.
Я из этой вот лужи пил воду святую,
из вот этой тюрьмы любовался рассветом,
а вот в этой траве я нашел запятую,
после ставшую точкой, но дело не в этом.
Я на этих гвоздях танцевал под сурдинку
и, от боли крича, объяснял, что ликую,
а сюда, до угла, провожал Эвридику -
может, даже и ту… я не помню какую.
А вот тут я простился с одною страною,
обменяв у таможника шило на мыло,
но и это неправда, как всё остальное,
потому что всё было не так – а как было.

Храбрый портняжка

Карандаш на скаку, рукава по локоть засучены -
хоть такой вот аспект… но забудем и этот аспект:
я и так накроил столько всякой, голубчики, всячины,
что, боюсь, мне и сшить-то всего не успеть.
Правда, можно ведь шить – есть идея такая навязчивая -
как прикажет душа (дескать, вот аж куда повело!),
на глазок, на авось: приторачивая, оторачивая
и опять приторачивая… хорошо, веселу!

А при чём тут на шляпе карман и на галстуке вытачки,
на душе два весёлых помпона, а в горле аршин -
без меня разбирайтесь, портные классической выучки,
я-то храбрый портняжка, и как уж пошил – так пошил.
Я-то храбрый портняжка, и где появляюсь с кошёлкою,
все голубчики прячут под лавки работу свою,
опасаясь, что я им, пожалуй, такого нащёлкаю
и такого ещё накрою им… на самом краю!

Так в безумьи кроят, так поют под бичом и под розгами,
так, в восторге от ножниц, кроит свою песнь идиот,
наполняючи мир прихотливейшей формы обрезками…
Будет время – сошью. Только мало кому подойдёт.