Рассуждения графа Акуильского о намечаемом союзе в целом не противоречили логике. Перегнул палку он, лишь утверждая, что главные действующие лица лишены возможности выбора. Такую возможность им предоставили на балу, устроенном Гвидобальдо в честь будущего родственника через три дня после прибытия последнего в Урбино. Там Джан-Мария впервые увидел Валентину. Ослепительная красота девушки приятно поразила герцога, и его охватило нетерпение поскорее обрести на неё законные права. Валентине же Джан-Мария крайне не понравился. Надо отдать ей должное: она противилась замужеству с того момента, как об этом зашёл разговор. А уж внешность герцога вызвала у неё такое отвращение, что она поклялась вернуться в монастырь святой Софьи и постричься в монахини, если не останется иного пути избежать свадьбы.
На праздничном обеде Джан-Мария сидел рядом с Валентиной и в перерывах между едой - а поесть, как мы помним, он любил - одаривал девушку грубыми комплиментами, от которых её передёргивало. И чем больше он старался понравиться ей, тем сильнее отталкивал от себя. И в конце концов, несмотря на собственную толстокожесть, заметил её необъяснимую холодность, на что и пожаловался радушному хозяину, дяде Валентины. Жалобы его, однако, не встретили понимания.
- Неужели вы принимаете мою племянницу за простую крестьянку? - сурово спросил Гвидобальдо. - С чего ей хихикать или улыбаться каждому вашему комплименту? Раз она выходит за вас замуж, ваша светлость, имеет ли всё остальное хоть какое-то значение?
- Но я хотел, чтобы она хоть немного любила меня, - пробормотал Джан-Мария.
Гвидобальдо оценивающе глянул на него, подумав, что этот бледнолицый, одутловатый толстяк слишком высокого о себе мнения.
- Я не сомневаюсь, что так оно и будет, - уверенно заявил он. - Если вы будете ухаживать с пылкостью, но не забывать о такте, то кто сможет устоять перед вами? И пусть вас не пугает скромность, приличествующая девушке.
Напутствие Гвидобальдо вдохновило Джан-Марию на новые подвиги. Он уже полагал, что холодность Валентины всего лишь завеса, атрибут её девичьего наряда, предназначенный для сокрытия сердечных устремлений. И Джан-Мария решил - а его умственные способности оставляли желать лучшего, - что любовь её тем жарче, чем активнее пытается она избежать общения с ним, чем сильнее выражает своё отвращение при виде его. В конце концов девичьи причуды Валентины стали вызывать у него лишь восхищение.
Всю неделю в Урбино чередой шли охоты с собаками и соколами, спектакли, новые балы, обеды, банкеты. А затем внезапно веселье оборвалось, как пушечный выстрел. Из Баббьяно пришло известие о прибытии посла Чезаре Борджа с письмом для Джан-Марии. Об этом сообщил ему Фабрицио да Лоди, присовокупив настоятельную просьбу незамедлительно вступить в переговоры с представителем герцога Валентино.
Теперь он не мог оставить без внимания опасность, исходящую от Борджа, с каждым месяцем расширяющего свои владения, не мог больше отмахиваться от рекомендаций ближайших советников. Неожиданный приезд посла герцога Валентино - хотя, возможно, и не такой неожиданный, ибо прибыл он аккурат перед заключением союза Баббьяно и Урбино, чтобы помешать достижению соглашения, - изрядно напугал Джан-Марию.
И вот в отведённых ему во дворце роскошных апартаментах Джан-Мария обсудил печальное известие с двумя дворянами, Альваро де Альвари и Джизмондо Санти, сопровождавшими его в Урбино. Оба они убеждали Джан-Марию последовать совету да Лоди и вернуться в Баббьяно, но предварительно договориться о дате свадьбы.
- Тогда, ваша светлость, - заметил Санти, - вам будет что сказать представителю Валентино.
Спорить Джан-Мария не стал, поспешил к Гвидобальдо, сообщил о полученных новостях и предложил незамедлительно определить день бракосочетания. Гвидобальдо внимательно его выслушал. Как и многие в Италии, он боялся Чезаре Борджа, а потому стремился к скорейшему созданию союза против него.
- Всё будет, как вы желаете, - ответил Джан-Марии правитель Урбино. - О свадьбе объявим сегодня, чтобы представитель Борджа понял, что это дело решённое. Выслушав послание герцога Валентино, постарайтесь ответить поуклончивее. И не позднее, чем через десять дней возвращайтесь в Урбино. А мы пока будем готовиться к торжествам. Но до отъезда навестите монну Валентину и расскажите ей обо всём.
Уверенный в успехе, Джан-Мария поспешил в покои племянницы Гвидобальдо. Нашёл пажа и послал его к монне Валентине испросить аудиенции.
Когда паж открыл дверь, до слуха Джан-Марии донёсся звучный мужской голос, исполняющий под аккомпанемент лютни любовную песенку.
Через пару мгновений пение прекратилось. Вновь появился паж и, отдёрнув сине-золотистую портьеру, пригласил Джан-Марию войти.
Он оказался в комнате, красноречиво свидетельствующей о богатстве и тонком вкусе семейства Монтефельтро. Фрески на потолке, бесценные гобелены на стенах. Над затянутым в алое аналоем - серебряное распятие работы знаменитого Аникино из Феррары. Картина кисти Мантеньи, дорогие камеи, хрупкий фарфор, множество книг, чембало, которое с интересом разглядывал светловолосый паж. У окна - арфа, которую Гвидобальдо привёз племяннице из Венеции.
Там-то и нашёл Джан-Мария монну Валентину в окружении её дам, шута Пеппе и полудюжины дворян, придворных мессера Гвидобальдо. Один из них, тот самый Гонзага, что привёз монну Валентину из монастыря святой Софьи, в белом, расшитом золотом камзоле, сидел на низком стуле с лютней в руках, и Джан-Мария догадался, что именно его голос слышал он, стоя за дверью.
При появлении герцога все, за исключением монны Валентины, встали, но не проявили признаков радости, чем в немалой степени охладили пыл Джан-Марии. Он приблизился и, запинаясь чуть ли не на каждом слове, попросил оставить их с монной Валентиной наедине. Скорчив недовольную гримаску, она отпустила дам и кавалеров, и Джан-Марии пришлось долго ждать, пока последний из них не скроется за стеклянными дверьми, ведущими на просторную террасу, где в солнечных лучах сверкали струи мраморного фонтана.
- Мадонна, - начал Джан-Мария, когда они остались вдвоём. - Новости, полученные из Баббьяно, требуют моего немедленного отъезда.
То ли скудоумие, то ли ослепившая его любовь помешали Джан-Марии увидеть, как радостно блеснули глаза монны Валентины, а на её лице отразилось безмерное облегчение.
- Мой господин, - ровным, сдержанным голосом ответила девушка, - мы будем сожалеть о вашем отъезде.
Вот тут герцог явил себя полным идиотом! Если бы он подольше варился в придворном котле, то уши его наверняка бы привыкли к словам, за которыми ничего не стояло. Но для него были внове вежливые фразы, не подкреплённые истинными чувствами, а посему, едва Валентина закрыла рот, он упал на колени, чтобы схватить её божественные пальчики своими грубыми руками.
- Правда? - взгляд его лучился любовью. - Вы действительно будете сожалеть?
- Ваша светлость, прошу вас, встаньте, - но холодность в её голосе тут же сменилась тревогой, ибо робкая попытка освободить руки окончилась неудачей.
Она попыталась выдернуть руки, но Джан-Мария держал их мёртвой хваткой, полагая, что продолжается игра в скромность.
- Господин мой, умоляю вас! - воскликнула Валентина. - Вспомните, где вы находитесь…
- Я останусь здесь до судного дня, - ответствовал сжигаемый любовью герцог, - если только вы не соблаговолите выслушать меня.
- Я вся внимание, мой господин, - Валентина и не пыталась скрыть отвращение, которое вызывал в ней Джан-Мария, но тот ничего не замечал. - Но при этом совсем не обязательно держать мои руки и стоять на коленях.
- Не обязательно? - воскликнул Джан-Мария. - Ну что вы, мадонна! Наоборот, всем нам, и принцам, и вассалам, иной раз полезно преклонить колени.
- В молитвах, мой господин!
- А разве человек не молится, когда ухаживает за девушкой? И может ли он найти лучший храм, чем ноги своей дамы?
- Отпустите меня, - Валентина продолжала вырываться. - Ваша светлость утомляет меня и ведёт себя нелепо.
- Нелепо? - его рот открылся, краска залила щёки, маленькие синие глазки злобно сверкнули. На мгновение он застыл, затем поднялся. Отпустил руки Валентины и тут же заключил её в объятия. - Валентина, - голос Джан-Марии дрожал. - Почему вы столь жестоки ко мне?
- Ну что вы, - слабо запротестовала она, отпрянув назад, подальше от этой толстой, мерзкой физиономии. - Мне не хотелось бы, чтобы ваша светлость выглядели глупо, и вы представить себе не…
- А вы представляете себе, сколь страстно я вас люблю? - прервал её герцог, сжимая объятия.
- Мой господин, вы причиняете мне боль!
- А разве вы поступаете иначе? - отпарировал Джан-Мария. - И как можно сравнивать синяк на руке с теми ранами, что наносят мне ваши глаза? Вы…
Но Валентина вырвалась и молнией бросилась к двери на террасу, вслед за вышедшими из её покоев придворными.
- Валентина! - то был рык зверя, а не возглас кавалера. Джан-Мария перехватил её и без особых церемоний затащил обратно в комнату.