Терпению Валентины пришёл конец. Ранее ей не доводилось слышать, чтобы с женщиной, занимающей столь высокое положение, как она, обращались подобным образом. Она не намеревалась высказывать своё презрение герцогу, полагая, что отстоит свободу с помощью дяди. Но Джан-Мария, видно, принимал её за прислугу, давая волю рукам. А раз он не понимал, что ей следует выказывать должное уважение, не знал, что благородной крови и хорошему воспитанию обычно соответствует и утончённость души, то и она не желала больше выносить его ухаживаний. И, освободившись из его рук вторично, влепила Джан-Марии звонкую оплеуху. Да с такой силой, что герцог распластался на полу.
- Мадонна! - выдохнул он. - За что вы так обижаете меня?
- Вы ждали чего-нибудь другого за те унижения, которым подвергли меня? - фыркнула Валентина, и он сжался под её яростным взглядом.
Она возвышалась над ним, преисполненная праведного гнева, но Джан-Мария испытывал не чувство страха - любви и был преисполнен желания приручить Валентину, женившись на ней.
- Кто вам дал право так обращаться со мной? - бушевала Валентина. - Не забывайте, что я - племянница Гвидобальдо, из рода Ровере, и с самой колыбели не видела от мужчин ничего, кроме уважения. Всех мужчин, независимо от их происхождения. К сожалению, сейчас мне приходиться говорить, что у вас, рождённого править людьми, манеры конюха. И потому зарубите себе на носу, раз уж вы не понимаете этого сами, что ни один мужчина, кроме тех, кому я разрешу это сама, не имеет права касаться меня руками, как это сделали вы!
Её глаза сверкали, голос звенел всё яростнее, Джан-Марии не оставалось ничего иного, как просить пощады.
- Пусть я и герцог, но я полюбил вас, - промямлил он. - Герцог тоже человек и, как самый ничтожный из его подданных, имеет право на любовь. А что для любви благородство крови?
Валентина вновь двинулась к двери, и на этот раз Джан-Мария не решился остановить её силой.
- Мадонна, - воскликнул он, - умоляю, выслушайте меня. Через час я буду в седле, на пути в Баббьяно.
- Мессер, это самая лучшая новость, которую я услышала после вашего приезда, - и Валентина скрылась на террасе.
На секунду-другую Джан-Мария оцепенел, злость от испытанного унижения охватила его, и он последовал за Валентиной. Но в дверях он наткнулся на горбуна Пеппе, неожиданно появившегося перед ним в звяканьи колокольцев и с насмешливой ухмылкой на лице.
- Прочь с дороги, шут! - прорычал герцог.
Но Пеппе не сдвинулся с места.
- Если вы ищете мадонну Валентину, то напрасно.
И Джан-Мария, проследив взглядом за пальцем шута, увидел, что её уже окружили дамы и возможность поговорить наедине безвозвратно упущена. Он повернулся к шуту спиной и двинулся к двери, через которую вошёл в покои Валентины. Пожалуй, было бы лучше, если б мессер Пеппе позволил ему спокойно уйти. Но шут, искренне любящий свою госпожу и инстинктами во многом схожий с верным псом, тонко чувствующим отношение хозяина к окружающим, не смог устоять перед искушением пустить ещё одну стрелу в поверженного, посыпать соль на открытую душевную рану.
- Вижу, трудная дорога к сердцу мадонны оказалась вам не по плечу, ваша светлость, - крикнул шут вслед. - Там, где слепнет мудрость, очень кстати острые глаза глупости.
Герцог остановился. Человек с более развитым чувством собственного достоинства оставил бы реплику шута без внимания. Но Джан-Мария обернулся и посмотрел на приближающегося к нему горбуна.
- У тебя есть что мне сказать, если я заплачу? - догадался он о намерениях Пеппе.
- Сказать я вам могу многое, а платить мне не надо, господин герцог, - ответствовал тот. - Умоляю лишь, попросите меня об этом и улыбнитесь, ибо ничто не порадует меня больше, чем ваша улыбка.
- Говори, - милостиво разрешил герцог, но лицо его осталось суровым.
Пеппе поклонился.
- Ваше высочество, завоевать любовь мадонны совсем просто, если… - тут он многозначительно замолчал.
- Ну-ну, - не выдержал герцог, - продолжай. Если…
- Если обладать благородной внешностью, высоким ростом, стройной фигурой, обходительной речью и светскими манерами, свойственными тому, о ком я веду речь.
- Ты издеваешься надо мной? - осклабился Джан-Мария.
- О, нет, ваша светлость. Лишь поясняю, что нужно вам для того, чтобы моя госпожа полюбила вас. Если б вам были присущи достоинства того, о ком я говорю, кого она видит во сне, у вас не возникло бы никаких проблем. Но раз Бог сотворил вас таким, каков вы есть, - незавидной наружности, толстым, низкорослым, занудным…
С диким рёвом герцог бросился на шута, но ноги у того оказались столь же проворными, что и язык. Он ускользнул от Джан-Марии, пулей вылетел на террасу и нашёл убежище за юбками своей госпожи.
Глава VII. КОВАРСТВО ГОНЗАГИ
Пожалуй, не следовало мессеру Пеппе распускать язык перед Джан-Марией, ибо речь его только подхлестнула герцога. Он никогда никому не спускал обид, а тут шут прямо, без обиняков, подсказал ему, что сердце Валентины занято другим. И влюблённого, но отвергнутого герцога обуяла ревность. Кто-то, неизвестный ему, загораживал тропу, ведущую к девушке, и Джан-Мария видел лишь один выход - убрать препятствие. Но для этого требовалось установить, кто его соперник, в чём, с мрачной улыбкой подумал Джан-Мария, шут мог оказать ему немалую услугу.
Поэтому, вернувшись в свои апартаменты, где вовсю готовились к отъезду, герцог вызвал Мартина Армштадта, командира своей гвардии, и отдал ему короткий приказ.
- Возьми четырёх человек и останься в Урбино. Выясни, где живёт шут Пеппе. Схвати его и доставь в Баббьяно. Соблюдай осторожность, чтобы не возникло ни малейших подозрений.
Наёмник поклонился и ответил, что воля герцога будет исполнена.
Перед самым отъездом Джан-Мария заглянул к Гвидобальдо, пообещал вернуться через несколько дней, дабы обвенчаться с Валентиной, и у правителя Урбино создалось впечатление, что молодые люди пришли к взаимному согласию, что далеко не соответствовало действительности.
И лишь от самой Валентины, когда Джан-Мария уже покинул Урбино, Гвидобальдо выяснил подробности визита герцога к его племяннице. Она нашла дядю в маленьком кабинете, где тот уединялся, когда его мучила подагра или если он просто хотел отдохнуть от дворцовой суеты. Он лежал на диване с книгой Пиччинино в руке. Красивый, одетый с иголочки, тридцати с небольшим лет от роду. По побледневшему лицу, по тёмным кругам вокруг глаз Валентина поняла, что у дяди очередной приступ и ему сейчас не до неё, но не смогла сдержаться.
Отложив книгу, Гвидобальдо выслушал её жалобы.
Поначалу он, отличавшийся безукоризненными манерами, рассердился на мужлана из Баббьяно, затем начал улыбаться.
- Откровенно говоря, выслушав тебя, я не вижу особого повода для негодования. Разумеется, любой мужчина, пусть и герцог, должен соблюдать определённые приличия в общении с такой знатной дамой, как ты. Но, раз вы в самом ближайшем будущем поженитесь, мне кажется, можно закрыть глаза на некоторые вольности в поведении Джан-Марии.
- Похоже, я говорила впустую, - вздохнула Валентина. - Во всяком случае, вы меня не поняли. Я не намерена выходить замуж за этого увальня-герцога, которого вы выбрали мне в мужья.
Брови Гвидобальдо взметнулись вверх, в красивых глазах отразилось удивление. Затем он пожал плечами. С младых лет в нём воспитывали правителя, и Гвидобальдо забывал, что он ещё и человек.
- Мы многое прощаем запальчивой юности, - ледяным тоном ответствовал он. - Но у каждого из нас есть предел терпения. Как твой дядя и правитель государства, в котором ты живёшь, я имею над тобой двойную власть, и ты - дважды моя подданная. Данной мне властью я повелеваю тебе выйти замуж за Джан-Марию.
Ответила же ему не принцесса, а женщина.
- Ваша светлость, я не люблю его!
- Я тоже не любил твою тётю. Но мы поженились, а со временем научились любить друг друга и обрели счастье.
- Нет ничего удивительного в том, что монна Элизабетта полюбила вас, - нашлась и Валентина. - Вы же не Джан-Мария - толстый и уродливый, глупый и жестокий…
Польстить тщеславию мужчины - испытанный способ смягчить его сердце, но с Гвидобальдо у Валентины вышла осечка. Он лишь покачал головой.
- Спорить тут не о чем. Мы оба не лишены недостатков. Принцы, дитя моё, не простые люди, и отношение к ним иное.
- Но в чём отличие? - нападала на дядю Валентина. - Разве они не должны есть и пить? Или они не болеют теми же болезнями и им неведомы радости обычной жизни? Ведь и рождаются они и умирают точно так же, как все. Так в чём заключается то особенное, свойственное лишь принцам, и почему им запрещено выбирать себе пару по душе?
Гвидобальдо, ужаснувшись, всплеснул руками. Теперь он ясно видел, что Валентина абсолютно не понимает, какая роль уготована ей на сцене жизни. И ахнул от боли, вызванной резким движением. Заговорил он, когда боль утихла.