- Родной брат у меня здесь скончался, и я от него унаследовал домик с садом и огородом. Неловко так говорить о смерти родного брата, а все же мне повезло. Поносило меня по белу свету, как цветок одуванчика, - хватит.
- Когда умер ваш брат?
- Девятого февраля сего года.
- Вы сюда переехали когда?
- Четырнадцатого марта.
- Через месяц после смерти брата?
- Ну да! До меня же известие о его смерти три недели шло. Факт. Вы знаете, где та Колыма!
- А почему вы раньше не жили здесь с братом?
- У него жена была волчьего норова, терпеть меня не могла, покойница, царство ей небесное. А те далекие места я не сам выбирал.
- Как это не сам?
- Так меня, извините, сослали…
- Чего ж вы сразу не сказали, все тянете! Ну а за что же?
- За что? Как вам сказать… Работал я на лесозаводе под Казанью, подносчиком считался. И вдруг пожар, завод возьми да сгори. НКВД, конечно, тут как тут. Вредительство, говорят. И нас, восьмерых рабов божьих, кто в ту смену работал, в ссылку.
- И вас судили?
- Ни-ни, ни синь пороху. Поспрошали вот, как вы сейчас. А потом сразу в поезд, в вагон с решеткой, и ту-ту…
- У вас есть справка?
- Вы меня просто смешите, господин начальник. Постройте в одну линию все наше население и прикажите: кто имеет на руках какую-нибудь справку из НКВД, тот пусть сделает шаг вперед и получит миллион рублей. Ни один не выйдет, жизнь кладу. Факт, НКВД, господин начальник, не справки давал, а сроки. Я свой срок еще два года назад отбыл. Жил там уже по вольной. И работал, как уже сказано, в леспромхозе. А тут вот умирает брат и оставляет мне дом. Я сразу, конечно, приехал и оформился в наследстве. И тут же, между прочим, чуть наследство-то не потерял. Факт.
- Почему?
- Сейчас поясню. В апреле и мае шло оформление. Боже ж ты мой, мельница какая! Бумажки, справки, запросы. Ну ладно, оформили. Теперь, думаю, надо же и себя оформить, уволиться, так сказать, из системы. А то ведь у нас с этим шутить не любят. Чуть что, пришьют тебе дезертира трудового фронта. У нас даже за опоздание на работу судят. Вот я и поехал в Москву, в свой, так сказать, наркомат. Прибыл я туда пятнадцатого июня сего года. Хожу там по этажам, по коридорам и никак добиться толку не могу. Весь от злобы зашелся, кричать на них стал. Тогда они выдали мне вот эту справку, что кадровый отдел вроде не возражает, чтобы я уволился по семейным причинам. Получил я эту справочку в пятницу и поехал сюда обратно. А как приехал, через сутки война началась. Поволынь они меня еще пару дней, не увидел бы я своего домика с садом и огородом.
- Документы по наследованию дома у вас с собой?
- Так точно. Вот…
- Чем занимался ваш брат?
- Художник по сельским храмам.
- Кто?
- Ну, понимаете, ездил человек по селам и обновлял на иконах лики святых. Но это не то, что маляр постенный. Брат мой тому умению учился, два года в Угличе жил.
- А чем собираетесь заняться вы?
- Торговлишку самую малую заведу. Народ говорит, что по новому, по вашему, стало быть, порядку это можно и даже имеет содействие немецких властей. Или врут люди?
- Почему врут? Мы за частную инициативу. Но что же вы будете продавать?
- Вещички разные из обихода жизни. Война-то растрясла людское имущество. Кто имеет, что продать, а кто в том нуждается. А я тут как тут - между ними: извольте, к обоюдной выгоде. Комиссия, одним словом, но не как-нибудь там налево, а по закону согласно выправленному патенту. Потому я и к вам пришел.
- Так… Так… Значит, когда умер ваш брат?
- Девятого февраля сего года.
- А когда вы приехали сюда?
- Я же сказал: четырнадцатого марта.
Человек, сидевший в кресле, помолчал и сказал:
- Вот тут, Бабакин, мне кажется, вы делаете ошибку. Дату смерти брата вы должны знать назубок - с этим связано ваше счастье. А вот дату своего приезда сюда так точно называть не следует. Тут лучше сказать: в середине месяца. Так будет естественнее.
- Почему, товарищ подполковник? Ведь для него и дата приезда связана с тем же счастьем. В этот день он впервые видит унаследованный дом.
- Подумайте, Бабакин, подумайте. Ведь кто Пантелеев? Туповатый и темный тип. Для него каждая дата - это цифра, арифметика. Подумайте об этом. Дальше. Выбросьте словечко "факт". Оно не из лексикона Пантелеева. Теперь насчет профессии и профсоюза. Эту игру слов надо выбросить. Она может стоить вам слишком дорого. Ведь в составленных гестапо списках крамольных организаций наши профсоюзы упомянуты рядом с партией. А платили вы взносы или не платили, они могут на это не обратить внимания или просто не понять.
- Я и сам подумал об этом, - сразу согласился Бабакин. - Но вы так быстро спросили: "Профессия?" И я, как есть тип темный, переспросил: "В смысле профсоюза?" И тут же спохватился, но уже поздно, Учту, товарищ подполковник.
- Не думать о таких мелочах нельзя. А в общем - хорошо. Правильно, что у него нет большой злости на НКВД. Ведь действительно, никакой особой трагедии с ним не случилось. Работал подносчиком на лесозаводе под Казанью, а попал на север в леспромхоз. Может, ему на новом месте даже лучше стало. И со справкой из НКВД вы придумали здорово. Побольше таких вот находочек, и чтобы каждая работала на ваш типаж. Очень хорошее, например, выражение "вещички разные из обихода жизни".
- Это я у Горького вычитал, - улыбнулся Бабакин.
- Кстати, маляр постенный - такое выражение есть?
- Есть, товарищ подполковник. Я специально консультировался. Так говорят о плохих малярах, которым платят не за колер или красоту, а по размеру стены.
- Хорошо… - подполковник Марков снова осмотрел Бабакина. - И внешность уже приблизилась к норме, только вот бородка слишком аккуратная.
- Отрастет. - Бабакин кивнул через плечо. - Что на фронте?
- Плохо… - подполковник Марков подошел к висевшей на стене карте и подозвал к себе капитана Бабакина. - Вот уже где они. По данным на четырнадцать ноль-ноль сегодня. Окончательно утверждено: наша база будет вот здесь.
- Когда вы туда прибудете?
- Мы тронемся, когда их войска пройдут дальше на восток, а в этих местах все мало-мальски определится. Наконец надо убедиться, что наши данные правильны и "Сатурн" расположился именно в вашем городе.
- А если нет, товарищ подполковник?
- Тогда придется на ходу перестраиваться. Еще раз, Бабакин: пока к вам не придут наши люди, вы ничем, кроме своей торговли, не занимаетесь. От прочности вашего врастания в город зависит очень многое. На первом этапе операции ваш ларек на рынке - главный узел моей связи со всеми, кто окажется в городе. Главный и единственный.
- Понимаю, товарищ подполковник. Буду только присматриваться к людям.
Марков повернулся к нему:
- Вы слышали? Я повторяю: абсолютно ничем.
- С ума можно сойти, товарищ подполковник! - тихо проговорил Бабакин. - Сидеть сложа руки, когда вокруг…
- Если вы серьезно, сейчас же подайте рапорт.
Бабакин вытянулся. Подполковник бросил на него сердитый взгляд и, вернувшись к столу, включил радио. Послышалась громкая оркестровая музыка, "тарелка" не могла пропустить ее через себя, она хрипела, дребезжала и, казалось, могла сорваться с гвоздя. Марков раздраженно выдернул штепсель и смотрел, как он качается на шнуре. Потом взял его и аккуратно вставил в розетку. "Тарелка" суровым голосом диктора предложила прослушать арию Ивана Сусанина…
Марков прошел к окну и стал смотреть вниз, на улицу, похожую на дно глубокого ущелья. Здесь, на десятом этаже, в глаза ему било слепящее солнце, а там, на дне ущелья, лежала синеватая мгла. За спиной уже рокотал бас Сусанина. Раздражение не проходило.
С того дня, когда Маркова назначили руководителем оперативной группы, которой предстояло действовать в глубоком тылу врага, он часто впадал в такое раздраженное, почти неуправляемое состояние. Вот, изволите ли видеть, открылось, что у него есть нервы, с которыми он не может справиться.
Когда Марков повернулся снова к Бабакину, тот продолжал внимательно разглядывать карту.
- Словом, ждать, товарищ Бабакин, - как только мог спокойно сказал Марков и вернулся к столу.
- И год ждать? - весело спросил Бабакин.
- Два! Десять! Ждать! - повторил Марков, стараясь не смотреть на улыбавшегося Бабакина.
Приглушенно буркнул телефонный звонок. Марков схватил трубку:
- Слушаю… Ясно… Он здесь…
Марков положил трубку и посмотрел на Бабакина.
- Я буду терпеливо ждать, товарищ подполковник, - сказал Бабакин с такой интонацией, будто хотел успокоить Маркова.
- Немедленно на аэродром, - сухо произнес Марков. - Приказ комиссара госбезопасности Старкова.
Бабакин вытянулся.
- Есть!
Они смотрели друг на друга почти в замешательстве. Марков вышел из-за стола к Бабакину.
- У меня, Алексей Дмитриевич, нервы тоже не из проволоки… - усмехнулся Марков, стараясь спрятать смущение. - Ну желаю вам успеха. До свидания.
- Через десять лет? - рассмеялся Бабакин. - Если можно, хоть чуть-чуть пораньше.
Марков смотрел на него удивленно: неужели у этого черта нет нервов? Ему захотелось обнять капитана, сказать ему теплые, дружеские слова, но он этого не сделал. Они ограничились энергичным рукопожатием, и Бабакин быстро вышел.