- А как–же. - Михаил Степанович поскреб затылок- Непременно. Тольео по пути… не откажи старику в любезности, заедем по пути в одно местечко, а после уж как будет угодно.
- Хорошо, - она не стала спорить. - Если не долго…
Старик вышел, а Оля принялась разбирать пакеты. В первом оказалась короткая куртка из мягкой дубленой замши, с шоколадно - серебристой меховой изнанкой.
"Как же он называется? Смешное что–то вертится. Ах, да… норка?" - Оля провела пальцами по прохладному шелковистому меху, попыталась понять, отчего вдруг забилось сердце, но не смогла. Убрав пижонскую куртку вытянула из пакета другую вещь.
Джинсы с вышитыми на заднем кармашке золотыми колечками, оказались впору, так–же как и мягкий свитер с белоснежными оленями на груди.
А вот обувь слегка удивила. Ботинки с жесткой подошвой и низеньким прочным каблуком, но зато с длинным шнурованным голенищем, они мало подходили к остальному наряду. Однако и с их размером дед почти угадал. Выручили толстые хлопчатые носки. Оля примерила обновки и не сдержалась, поискала взглядом зеркало: "Увы. А впрочем, может, и к лучшему".
В последнем пакетике отыскалось несколько пар разномастных, с блестящими камешками на оправе, солнцезащитных очков. Не выбирая, наугад сунула в карман одни, побольше, и отправилась в столовую.
- Ну как, все подошло? - окинул старик ее наряд внимательным взглядом. - Я так Зинке и сказал: "Ежели с размером не угадаешь, больше не приду". Расстаралась. Хотя, я этакий ковбойский стиль, как–то не очень понимаю. Но там, куда мы собираемся, он в самый раз будет. А тебе, так понял и без разницы.
Оля молча и нетерпеливо глянула на часы. От завтрака отказалась. Не сумела удержаться от чашечки ароматного кофе, заваренного в хитро пыхтящем агрегате.
- С богом, - наконец поднялся из - за стола хозяин, вытирая губы белоснежной салфеткой. - Эх, грехи наши тяжкие. Как никак на тот свет провожаю, а язык, что твое помело.
Прогретый автомобиль уже стоял возле крыльца. Выскочил Минька. Обежал вокруг, признал и потыкался в ногу, здороваясь.
- Некогда нам, Веньямин, после, - остановил собаку строгий голос старика. Михаил Степанович похожий в своей потертой кацавейке на едущего в собес пенсионера, спустился с крыльца.
Пес вздохнул и нехотя отправился назад. Возле порога остановился, помахивая громадным хвостом, коротко гавкнул.
- Сам такой, - беззлобно отозвался на высказанную обиду из машины Михаил Степанович. - Садись, Оля. Здесь недалеко.
Десяток минут по шоссе, и снова сверток. Уже на бетонку. Остановились возле крашеного зеленым забора. Из будки выглянул солдат в камуфляжной куртке.
- Здравия желаю. - Часовой махнул рукой к шапке с кокардой, и нажал кнопку, поднимая шлагбаум.
Машина протарахтела вдоль одинаковых домиков, миновала расчерченный плац, и выскочила на выложенное бетонными плитами, поле.
"Аэродром? - удивилась Оля, когда их тарантас остановился возле маленького, похожего на замершего перед прыжком кузнечика, двукрылого самолетика. - Как же?…"
- "Кукурузник", - словно отвечая на невысказанный вопрос, пояснил дед. - Не смотря на то, что как Никиту "Кукурузником" кличут, но машинка надежная.
Он выскочил из нагретого салона "Жигулей" и подошел к летчику: - Привет, Петрович. Все нормально?
- Ага, по плану, - отозвался пилот. - А у тебя?
- Тоже. С комполка согласовал, за горючку денежку внес, можно трогать.
- Тогда поехали, - буднично обронил пилот и шагнул на ступеньку лесенки. В проеме люка обернулся. - Аппараты я сам, как ты и просил, отобрал. На чехлах лежат. Проверенные, не с мороза.
- Ну, значит, поехали. - Дед махнул, выманивая Ольгу из машины.
- Оля, вот это и есть для тебя возможность решить все разом. Без пошлой беготни по мостам. Прыгнуть с парашютом. Если твердо решила сделать то, что задумала… Тогда все сразу и кончится. Без мороки… а нет, есть возможность передумать. Согласна, или слабо?
Не обращая внимания на легкую усмешку, которая, как показалось, прозвучала в последних словах деда прислушалась к себе, коснулась теплыми пальцами затвердевшего на морозце шрама, задумалась: "А что, действительно - выход. Не надо никуда ехать, тащиться по продуваемому всеми ветрами мосту"… - Согласна. - твердо сказала Оля и шагнула в полукруг дверей. Парашют, защитного цвета рюкзак, с переплетением непонятных лямок помог надеть летчик. Забравшийся следом дед осмотрел снаряжение, умело подтянул ремни, и защелкнул на груди тугой карабин.
- Готово, - крикнул он, сноровисто повторяя ритуал облачения. - А я, пожалуй, тоже прыгну, разомну косточки. Тряхну, хе-хе, стариной, - мелко засмеялся Михаил Степанович. Перетянутую брезентовыми ремнями шубейка и натянутая на лицо белая маска под облезлым треухом выглядели настолько дико, что, несмотря на всю трагичность момента, не сдержалась, хрюкнула.
- А это еще зачем? - ткнула пальцем в маскарадное облачение.
- Наверху холодрыга, ветер, а я крем от морщин не захватил, - глухо отозвался старик с невероятной серьезностью. - Тебе–то поди наплевать, а мне еще обратно, домой ехать, Миньку кормить.
Невольно вспомнив черный нос пуговицу, ткнувшуюся ей в руку Оля ощутила вдруг чувство какой–то неправильности всего происходящего, даже легкой обиды. Еще несколько минут и ее совсем не будет, а старый хрыч беспокоится о какой–то ерунде. Однако взяла себя в руки, сжала зубы, гоня секундную слабость.
Глухо хлопнул закрывшийся люк, отсекая солнечный свет. Самолетик зарычал двигателем, дрогнул и вдруг сноровисто побежал вперед, ощутимо подпрыгивая на неровных стыках бетонки. Мелькнул в иллюминаторе полосатый скворечник вышки. Внезапно тряска прекратилась, звук выровнялся, а самолетик задрал нос и полез вверх, взбираясь по крутой горке. Совсем рядом с крылом пронеслись верхушки деревьев, показался и исчез где–то внизу игрушечным домик, разрезав бесконечное белое поле убежала вдаль нитка дороги.
Проткнув случайное молочно кисейное облачко, самолетик набрал высоту, выровнялся. Ослепил, ударив в глаза, нестерпимо яркий свет солнца. Оля зажмурилась. И тут коротко пискнул сигнал.
- Готова? - крикнул дедок, перекрывая шум, поднялся с брезентового стула - лавочки.
- Ну, что, Иваныч, как твоя–то? - поинтересовался он у вышедшего из кабины пилотов мужичка в меховой куртке.
- Спасибо, Михаил Степанович. Все нормально. Выздоравливает, привет передает. Кланяться велела. В гости зовет.
- Ну вот славно, зайду как ни будь. - Кивнул безликой маской дед.
- Пора, что ль? - глянул он в полукруг иллюминатора. Военный уперся в рычаг и потянул дверь. Засвистел пронизывающий ветер.
- Сколько? - поинтересовался дедок у выпускающего.
- Восемьсот, - отозвался летчик.
- Оля, вот эта ерундовина называется "кольцо". Обхвати. Так, нормально. Если передумаешь на тот свет, тяни на себя, нет - не тяни. Видишь, все просто.
- Ну, с богом, - он посторонился, уступая дорогу даме.
Оля задержалась на миг и решительно шагнула в бездну.
- Ого, - уважительно крякнул механик.
- А то?… - горделиво пробормотал старик и рыбкой, на лету группируясь, сиганул следом за спутницей.
Подхваченная бешеным потоком, крутанулась через голову и вдруг увидела, как удаляется зеленый профиль крыла. Обожгло понимание: "Все это всерьез. Солнце, ветер, небо. Они будут. А я?" - заметались испуганной стаей суматошные мысли. Обвалилось куда–то вниз сердце. Вышибая слезы и тут же унося их, резал лицо ледяной ветер. Распахнула глаза и в размытых очертаниях увидела землю. Она росла, невероятно быстро приближаясь.
И тут, ломая все доводы рассудка, захлестнул сердце страх.
"Жить, на хрен… жить", - рука сама собой рванула кольцо. И не было в мире силы, способной удержать ее в этот миг. Но ничего не случилось. Свободное падение продолжалось.
А в сердце заметалась паника, бесконтрольная, животная. Она вновь попыталась дернуть болтающийся тросик. И тут рвануло. Но боль принесла такое счастье, что она заорала. Закричала так, что сбилось дыхание. Полет замедлился, перешел в парение, вдруг мимо пронеслось что–то большое, черное. Глянула вслед и сообразила, это летит ее спутник: "А он? Что же?"
И тут только пришло понимание, как быстро летела она на встречу с землей. Но вспыхнул белоснежный цветок, и внизу распустился еще один купол. Оля подняла голову. В разрывы шелкового шатра виднелось небо.
- Аве Мария, - неожиданно вырвалось у нее. Голос было не слышно, но на сердце стало так же легко и чисто, как в этом небе.
Земля начала расти, различимы стали пятна сугробов на заснеженном поле. Удар согнул ноги и повалил набок. Потянул за собой купол. Откуда–то сбоку выскочил старик. Погасил громадный шелковый кокон, помог подняться.
Оля стояла посреди снежной пустыни. Мыслей не было. Только счастье. Она жива. И тут из глаз хлынули слезы. Не те, выбитые ударами ледяного ветра, а сладкие, приносящие покой и радость, слезы. Размазывая соленые ручейки рукавом мягкой замши, повернулась к деду.
- Поехали, Оля, - он кивнул на стоящую неподалеку "копейку". Из машины выбрался кто–то в комбинезоне и начал сноровисто убирать свернутые парашюты. Тепло салона, журчание двигателя навеяли сон. Оля вдруг вздрогнула: - А если бы не дернула? - спросила она, глядя на невозмутимо рулящего Михаил Степановича.