- Да что ты, право, - разве что не смутился Виктор Петрович, как звали в миру алюминиевого короля. Ощерился в голливудской улыбке, демонстрируя ровный ряд искусственных зубов. (Свои, как точно знал Михаил Степанович, тот потерял еще в застойные советские времена, когда, будучи обычным хозяйственником, загремел на казенный кошт, "попутав" вагон с рубероидом).
- Мы, к сожалению, раньше не встречались, - начал исполнение обязательной программы Губернатор, - но слышал я о тебе много. Извини, что тыкаю, но мы ведь почти ровесники, - невзначай обозначил он знание возраста собеседника.
Фраза заставила насторожиться: "Не прост ты, парень. Ох, не прост". - Михаил Степанович захихикал, продолжая "исполнять номер", отмахнулся: - Разве в возрасте дело? Ты в силе, на виду, тебе сам Господь велел молодиться, а я пенсионер, отставник, одно слово - старая перечница. Куда мне форсить?
- Извини, что без приглашения… В дом не прошусь, в кабинете насиделся, а тут у тебя хорошо, тихо, кислород опять же. - Прогуляемся? - Посчитав, что обязательная программа откатана, губернатор перешел к цели визита.
- Дело у меня небольшое, но чрезвычайно интересное, - негромко произнес "Папа". - Тебе ведь мой референт уже звонил…
- Ах, это… Так он больше намеками. Я и запамятовал. - Дед шумно высморкался, вытер бороду рукавицей. - Дела все. То дров нарубить, то спину ломит. Радикулит проклятый замучал. Так чему обязан? - отыграл свою реплику хозяин, когда они удалились от машин на приличное расстояние.
- Ох, брось ты на себя наговривать, Михаил Степанович. Вот странно, кого ни спрошу: "Чем наш пенсионер занимался?" Никто толком не отвечает. А я ведь не на рынке спрашивал, - отвлекся на миг Виктор Петрович, давая понять, что прибедняться не проскочит, продолжил: Госимущество выставляет не продажу акции одного завода. Небольшой, скорее, даже совсем небольшой, заводик, а вот, как ты, всем нужный оказался. Одна загвоздка, лицензированный заводик. А лицензию ту ох как непросто получить. А вот твой фонд, я уж не знаю, почему, но имеет право с такими предприятиями работать.
Вот потому есть у меня к тебе выгодное предложение - его купить. Конечно будет аукцион, но купишь ты. Это мы обеспечим. И денег на покупку дадим. Только с одним условием. - Губернатор, хотя всеми силами старался не показывать волнения, не сдержался, закашлялся.
- Что за условие? - помог Михаил Степанович.
Через полгодика ты акции нам продашь. Вдвое за них заплатим.
- Только–то.
- А что еще? - Теперь пришел черед изобразить удивление губернатору. - Завод эти полгода твой будет, ничей больше. Управленцами я тебе помогу, с налогообложением посодействую… Заказов от области подкину. Все продумано. Ни одна сволочь не подкопается. Ни КРУ, ни Степашинские крючкотворы. Дело чистое. А?
- Кто заказчик? - коротко уронил Михаил Степанович, начавший догадываться, откуда дует ветер. - Пожалуйста, только не говори о своем интересе… А то, я ведь могу решить, что издеваешься.
"Губер" прижал губу. Мелькнула в глубине пятнистых глазах тень опаски.
- Не подумай, не эти… Наши граждане. Чистые. У них интерес… - нехотя обронил он после долгой паузы.
"Тоже мне, бином Ньютона. - Усмехнулся в душе Михаил Степанович, однако, предположение озвучивать не стал. Еще во время первой, разведочной, беседы с лощеным помощником Самого, возникло нехорошее предчувствие. Поэтому сказал не то, что думал: - Ха - арошее дело. Но почему я? Иль в городе больше людей нет?
- Михаил Степанович, ну что ты опять? - Губернатор катнул желваками, сдерживая себя, но пояснил предельно вежливо. - Тебя выбрали, потому, что знают. Вам в Москве не откажут? Еще и рады будут, что человек ожил, чем–то занялся. Вы мне поможете, я вам. А те деньги, что вам дадут, так это такая мелочь супротив прибыли.
Михаил Степанович, собираясь в три коротких слова определить свое отношение к предложенной сделке, вдруг почувствовал, как кольнуло в уголке рта.
"Резать начали", - подумал вдруг он, живо, на уровне ощущений, представив - почувствовав, как аккуратными, неровными рывками ползет по щеке, повторяя движение скальпеля хирурга, легкая судорога.
- Мне нужно подумать, - свернул он разговор. - Извините, сейчас не готов. Ответ дам позже.
Сановный гость замер с открытым ртом. Он не ожидал подобного обращения.
- Ну, глядите Михаил Степанович. После, так после. Не тяни только… Что - б не пожалеть потом. Об упущенной возможности.
Губернатор скомкано попрощался, быстро вернулся к машине и чуть сильнее, чем требовалось, долбанул дверцей лимузина.
"Вот тебе и Юрьев день. Забрался, называтся под корягу… - огорченно сплюнул хозяин, закрывая ворота.
Глава 6
А Оле снился дом. Старый, с рассохшимися ставнями, с голубями под кровлей и большим жестяным флюгером на коньке, который страшно скрипел, когда дул ветер.
Но вдруг все исчезло и ярко, в цвете, переживала то, что старалась не вспоминать никогда:
Она вновь сидит на скамье у привокзального киоска, пересчитывая остатки наличности.
"Yesterday, all my troubles seemed so far away…" - льется тягучая мелодия из киоска, торгующего кассетами.
"Двести двадцать пять… Как же так, ведь еще вчера было пятьсот? - провела по дну сумочки, ощупав неровную изнанку: - Нету".
Огромный, чужой город, Пыльные окна, ободранная лепнина фасадов. Витрины, отражающие смешную провинциалку".
В детстве Оля твердо верила в свою звезду. В школьном театре, в кружке пения… Везде и всегда она была первой. Но город живет по другим законам. Не важно, что у тебя трехоктавный диапазон. Ежели ты дочь скотницы, то ни к чему мельтешить под ногами у тех, кто рожден с правом на достойную жизнь.
"Поезд в восемь. Следующий - послезавтра. А ночевать? На вокзал не пустят". - Мысли вновь вернулись к недостающей для покупки билета сумме.
Вновь зазвучала мелодия положенного на битловский хит "инструментала".
- Господи, ну помоги, мне всего–то нужно двести восемьдесят рублей", - Оля сжала губы, успокаивая предательски вздрагивающий подбородок
- Все брошу, ни ноты не спою. Господи помоги… - пробормотала, понимая дурость заклинания.
Представила, как откроет калитку и увидит родной, с тусклыми огоньками васильков и ромашек, двор. Полотенца и фартуки, сохнущие на проволоке. Хохлаток, гребущих золу у забора.
- Будь что будет… Пусть смеются. Только уехать". - Выдохнула, усмиряя застучавшее сердце.
Она дождалась, когда прозвучат вступительные аккорды "закольцованной" мелодии, и прошептала первые слова шлягера. Бросила на скамью берет и запела.
Но люди шли мимо. Никто не тыкал пальцем, не крутил у виска, но и не спешил расстаться с купюрой.
Поднялась и, включив диафрагму, прошла самый сложный момент композиции.
Первую десятку бросил седоватый мужчина с сумкой ноутбука на плече. Задерживаться не стал и через пару секунд исчез в провале метро.
Следующей бумажки пришлось ждать долго. Окончилась мелодия, пауза, и вновь зазвучал бессмертный шлягер, но денег в копилке не прибавлялось. Однако полтинник, опущенный на стартовую десятку, стал неожиданностью. Женщина расправила купюру, смущенно, точно совершая какую–то нелепость, сунула деньги и поспешила влиться в поток пешеходов.
Блестящая иномарка припарковалась в двух шагах от скамьи.
Дверца распахнулась, из полумрака дорогого салона показалась затянутая в эластин ножка, а следом появилась и сама пассажирка. Холеная, в переливчатой норке, с умело наложенным макияжем на неподвижно - красивом лице, она выплыла из машины и, не оборачиваясь, хлопнула дверцей. Ее спутник, в пальто из добротного кашемира, поправил разлетающиеся концы узорчатого кашне.
- Послушай, - мужчина тронул спутницу за рукав, кивнул в сторону скамьи.
- Колхозный рок, - дама брезгливо скривила губы. - Понаехали тут, проходу нет. - С внезапной злостью вырвалось у нее.
Мужчина смущенно хмыкнул. Однако не сумел удержаться: - Зря… Приличный голос, и чувство ритма есть, хороший английский. - Ты, если не в голосе, куда хуже звучишь, - не подумав, ляпнул случайный защитник. Глаза, в обрамлении невероятно длинных ресниц, полыхнули огнем: - Ты… ты меня с кем сравнил? Я Фрида, у меня три альбома, и Фан - клуб, и… А эта, шалава, ей три рубля цена. - Громко, стараясь перекричать поющую, произнесла норковладелица. А продолжила уже совсем непотребно.
Оля сжалась, но продолжала петь. Ей было стыдно поднять глаза на эту, красивую, как супермодель, женщину, выплевывающую забористую, матерно - похабную ругань.
Истерика уже начала привлекать внимание идущих мимо людей. Но остановиться дама не могла. Она подскочила к замарашке и плюнула в берет: - На, сука… заработала!
Оля замолчала и посмотрела на лежащую в пыли шапку. По щекам потекли слезы. Она развернулась и медленно пошла прочь. Дальше от выезжающей со стоянки машины, от скамьи, от хриплого саксофона. Пустота в мыслях, красные от стыда и обиды щеки, соленые на вкус губы.
- Эй, а ну, стой, - голос догнал у самого поворота. Здоровый мужик в кожаном жилете, с невероятно толстой золотой цепью на шее, потянул ее за рукав. Рванулась, но выдернуть ткань из громадной ладони не сумела.
- Да погоди, - мужик не зло усмехнулся. - Он выпустил руку, порылся в кармане. - На, - сунул в маленькую ладонь "пятисотку": - Спасибо. Здорово ты эту… умыла.
Хозяин киоска развернулся и двинулся назад, а Оля побрела дальше, сжимая в руке заветную бумажку.