Однако часовой, только что беспрепятственно впустивший его, отказался теперь выпустить обратно, сославшись на приказ короля. Окончательно перепуганный Рене решил попытать счастья на главной лестнице. Часовые, стоявшие у первых ступенек, беспрепятственно пропустили его. То же самое было и с часовыми, стоявшими в низу лестницы.
"Я спасен! - радостно подумал Рене. - Сюда приказ еще не успел дойти!"
Он дошел до главных ворот. Это было последним и притом самым маленьким препятствием. Наряд часовых обыкновенно сидел в кордегардии у ворот, и достаточно было постучаться, чтобы после опроса ворота раскрылись.
Рене постучался.
- Кто идет? - спросил часовой.
- Рене! - ответил парфюмер.
Он думал, что теперь ворота беспрепятственно откроются, но вместо этого из кордегардии вышел Крильон и крикнул:
- Эй, пост, сюда!
- Ваша светлость, - дрожащим голосом спросил итальянец, - кажется, вы не узнали меня? Ведь я Рене Флорентинец!
- Арестуйте мне этого болвана и отберите у него шпагу! - приказал Крильон, не удостаивая парфюмера ответом.
Один из солдат взял у Рене шпагу и подал ее Крильону, Герцог обнажил ее, далеко отбросил ножны и переломил шпагу о колено, причем воскликнул:
- Вот как поступают с проходимцами, которые корчат из себя дворян и только бросают тень на верных слуг короля! Связать этого убийцу!
Рене связали и отправили в Шатле. Крильон отправился сопровождать его.
В то время губернатором Шатле был старый сир де Фуррон, ненавидевший всех иностранцев-авантюристов, а следовательно, и королеву-мать. Сир де Фуррон по верности долгу и бесстрашию был своего рода маленьким Крильоном.
- Месье, - сказал ему герцог, - видите ли вы этого субъекта. Это Рене Флорентинец, убийца, которого скоро казнят колесованием.
- Давно бы следовало! - ответил губернатор.
- Вы отвечаете мне за него своей головой!
- Отвечаю! - спокойно согласился Фуррон.
Когда на Рене надели кандалы и втащили его в камеру, он понял, что теперь ему уже нечего ждать.
"Ах! - подумал он. - Почему я не послушал сира Коарасса, этого проклятого беарнца, который читает будущее в звездах?!"
А тем временем, когда Рене поминал сира де Коарасса, по следний сидел с Ноэ на набережной, выжидая, когда на колокольне пробьет десять часов.
- Ну-с, голубчик Ноэ, - сказал он, - как, по-твоему, я справился с ролью астролога-предсказателя?
- Очень хорошо! Но я думаю, что Пибрак прав и что Рене скоро освободят, и так как рано или поздно он поймет, что мы попросту мистифицировали его, то…
- Знаешь тогда что, Ноэ? Тебе надо похитить Паолу!
- Но ведь вы сами недавно согласились, что это опасно!
- Да, но теперь я думаю устроить это иначе. Если Паола согласится добровольно оставаться твоей узницей, то мы можем поместить ее вместе с Годольфином, и его уже не надо будет держать на запоре. А Паола будет нам отличной заложницей!
- Что же, - сказал Ноэ, - это, пожалуй, хорошая идея, и я подумаю о ней. А пока я пойду позондирую почву в этом направлении!
- Ну а я пойду злословить о принце Наваррском! - смеясь, сказал Генрих.
Десять ударов колокола гулко понеслись в воздух. Когда Генрих подошел к потерне, Нанси уже поджидала его. Она взяла его за руку и повела по темной лестнице.
- Однако! - сказал принц. - Почему это мне кажется, что сегодня мы поднимаемся выше?
- Так оно и есть!
- Значит, Лувр подрос в эту ночь?
- Разумеется нет!
- В таком случае принцесса переселилась этажом выше?
- Тоже нет!
- Но… тогда…
- Разве вы не слыхали, что короли иной раз венчаются через уполномоченных ими на это лиц? - шепнула Нанси.
- Разумеется слыхал!
- Ну, так сегодня и принцесса поступает так же!
- То есть?
- То есть на свидании буду я!
Сказав это, Нанси открыла дверь и ввела принца в очарова тельную комнатку.
- Здесь я живу, - сказала Нанси. - Можете броситься к моим ногам; все, что вы мне скажете, будет добросовестно передано по назначению доверительнице! - Она принялась хохотать словно сумасшедшая, закрыла дверь, задвинула засов и продолжала: - Да ну же, бросайтесь к моим ногам!
Генрих взглянул на нее: Нанси была очаровательна.
IV
Генриху было около двадцати лет, Нанси - не более шестна дцати. Если камеристка была насмешлива, то Генрих отличался смелостью. Белокурые волосы и голубые глаза Нанси сразу вскружили ему голову и заставили забыть и о принцессе Маргарите, и о красотке-еврейке. По своему обычаю, принц сейчас же приступил к решительным действиям. Он протянул руку, чтобы обнять Нанси за талию, но девушка ужом вывернулась из его объятий и, насмешливо улыбаясь, заметила:
- Моя доверенность не простирается так широко!
- То есть… как это? - спросил Генрих.
- Да ведь вы же знаете, что я олицетворяю здесь собой особу принцессы! - смеясь, ответила Нанси.
- Ну вот еще! - возразил Генрих. - Я не думаю ни о ком, кроме вас. Вы очаровательны!
- Это мне уже не раз говорили!
- И если бы вы захотели полюбить меня…
- Ну уж нет, красавчик мой, этого я не могу!
- Но почему?
- Почему? Да потому, что такая мелкопоместная дворянка, как я, у которой нет ничего, кроме смазливенького личика, ищет мужа, а не чего-нибудь другого!
- Ну, мы могли бы столковаться…
- Что же, из вас вышел бы славный муж, - сказала Нанси, еще раз оглядев Генриха. - Но я не хочу вас по трем причинам. Во - первых, девушке, не имеющей другого приданого, кроме приятной наружности, не следует выходить замуж за мужчину, вес состояние которого заключается лишь в его шпаге. Из двух камней масла не выжмешь!
- Но я имею в виду кое-какое наследство…
- Воображаю! Какая-нибудь лачуга в Испании или клочок виноградника на берегу Гаронны!
- Ну-с, а вторая причина? - улыбаясь, спросил принц.
- Я не люблю охотиться в чужих землях!
- Но ведь браконьерство имеет свою прелесть!
- Возможно, но в этом отношении я держусь взгляда уголь щика, который хочет быть полным хозяином у себя в лачуге!
- Отлично! Теперь третья причина.
- А третья… она гораздо серьезнее, и… я предпочитаю не сообщать ее вам!
- Та-та-та! Это отступление, красавица!
- Ну, если вы так принимаете это, то я вам скажу… Я… не свободна, господин де Коарасс!
- Боже мой! - воскликнул принц. - А я-то еще обещал Раулю… Бедный Рауль!
Нанси сильно покраснела, и насмешливая улыбка сбежала с е. лица. Генрих взял ее за руку и сказал:
- Простите меня! Можно с удовольствием обманывать женщину, которой не любишь, и еще с большим удовольствием ту, которую любишь…
- Славная мораль, нечего сказать!
- Но нарушать данное слово нельзя, а вы такая прелесть, что я совсем забыл обещание, данное Раулю.
- Но ведь я не говорила вам, что это Рауль!
- Нет, не говорили, но ваше лицо стало таким серьезным, что сомнений быть уже не могло.
- Ну так по крайней мере не говорите ему этого! - сказала Нанси, опуская голову.
- Будьте спокойны, не скажу! Но все-таки как жаль, что я так неосторожно дал это обещание!..
- Господин де Коарасс, - сказала камеристка, поднимая голову, - знаете ли, вы ужасно ветреный субъект!
- Ба! Вы находите?
- Господи! Сколько времени мы уже сидим здесь, а вы все еще не поинтересовались узнать, почему вы находитесь у меня.
- А в самом деле?
- Принцесса не могла предвидеть, что случится это убийство на Медвежьей улице, которое поставит вверх дном весь дворец. Король в гневе, а королева в бешенстве, особенно с той поры, как арестовали Рене…
- А, так его все-таки арестовали?
- Да, минут пятнадцать тому назад. Ну вот королева-мать и бегает из своих комнат в комнаты принцессы Маргариты.
- Понимаю теперь! Ну а скажи, крошка, вчера почему…
- Вы уж слишком любопытны, - смеясь, ответила Нанси. Но если вы уже знаете мой секрет, мне придется подружиться с вами. Так вот, вчера принцесса ровно ничем не была занята и никакой мигрени у нее не было.
- Так почему же?
- Почему у женщин бывают капризы? Принцесса внезапно почувствовала страх…
- Перед кем?
- Да перед вами! Ведь сердце женщины полно самых странных причуд и противоречий, а сердце ее высочества - и подавно! Три дня тому назад, перед тем как вы впервые встретились с принцессой, она даже не хотела идти на бал и все время плакала…
- Она плакала, обратив взоры к Лотарингии! - заметил Генрих, привыкший понимать все с полуслова.
- Возможно! Ну а после бала, на котором вы танцевали с нею, она уже не плакала, хотя и была задумчива… Вы обещали ей рассказать интересные истории о жизни при неракском дворе и вполне сдержали свое слово… Даже чересчур, пожалуй! - улыбнулась Нанси.
- Может быть, я чем-нибудь оскорбил принцессу?
- Господи, что за наивный народ эти мужчины! Если бы вы оскорбили ее, разве вы были бы здесь?
- Но в таком случае почему… вчера…
- Надо же было отдать должное угрызениям совести. Ну а Лотарингия, которая чувствовала себя утопающей, ухватилась за веточку.
- И что же эта веточка?
- Она сломалась! - ответила остроумная камеристка. Генрих покраснел, словно школьник. Нанси не упустила случая посмеяться.
- Вот не угодно ли! - сказала она. - Хороша бы я была, если бы поверила в вашу испанскую лачугу или клочок виноградника… Ведь вы уже любите принцессу Маргариту, и она тоже любит вас.