- Пиво! - вскричал глазговский голос. - Как бы не так! Могу вам доложить, что в клубе осталось всего восемь бутылок. А мы здесь в первый раз видим британский флаг, уж, наверное, тот, кто пришел под этим флагом захочет попробовать пивца.
Такое предположение, хотя и найдено было публикой правильным, однако не очень-то понравилось. С некоторого времени само слово пиво стало каким-то печальным звуком в клубе, и вечера проходили в скучных торговых расчетах.
- Хевенс пришел! - крикнул кто-то, видимо радуясь предмету для разговора. - Что вы думаете об этом судне, Хевенс?
- Я не думаю, - возразил Хевенс, толстый, белокурый, холодный, досужий англичанин, одетый в безукоризненный полотняный костюм, старательно возясь с папироской, - я не думаю, а знаю. Об этом судне меня известили Дональд и Эденборо из Аукленда. Я сейчас туда и отправляюсь.
- Да что это за судно? - спросил старый моряк.
- Не имею понятия, - ответил Хевенс. - Так, зафрахтовали какое-нибудь первое попавшееся.
Он безмятежно продолжал свой путь и скоро уселся в шлюпку, которой управляли суетливые канаки. Он осторожно уселся, чтобы как-нибудь не запачкаться, и, отдавая приказания таким голосом, как будто сидел за обеденным столом, понесся к шхуне.
Загорелый капитан встретил его на шкафуте.
- Меня о вас известили, - сказал ему Хевенс. - Я Хевенс.
- Да, сэр, - отвечал, пожимая ему руку, капитан. - Пожалуйте вниз; там вы повидаетесь с владельцем судна, мистером Доддом. Только осторожнее, у нас недавно красили.
Хевенс спустился вниз по ступеням в большую каюту.
- Мистер Додд? - обратился он к маленькому бородатому джентльмену, который писал, сидя у стола. - О, да неужели это Лоудон Додд?
- Он самый, дорогой дружище, - ответил мистер Додд, живо и с самым дружественным чувством вскакивая с места. - Я и сам думал, что буду иметь дело с вами, когда увидел ваше имя в бумагах. Да вы ничуть не изменились, все такой же мирный, спокойный, свеженький британец.
- Могу вам ответить такой же любезностью, потому что вы сами стали еще британистее, - ответил ему Хевенс.
- О, я ничуть не переменился, - сказал Додд. - Эта красная салфетка наверху мачты совсем не мой флаг, а моего компаньона. Он не умер, а уснул. Вот он, - прибавил он, указывая на бюст, который составлял одно из многочисленных неожиданных украшений этой необычайной каюты. Хевенс вежливо всмотрелся в бюст.
- Прекрасный бюст, - сказал он. - И очень изящный господин.
- Да, славный малый, - сказал Додд. - Теперь он расстается со мной. Вот тут и все его капиталы.
- Мне кажется, что у него не ощущается особенной скудости в средствах, - сказал Хевенс, с возрастающим изумлением оглядывая каюту.
- Деньги его, вкус мой, - сказал Додд. - Вот эта этажерка черного ореха - старинная, английская. Книги все мои, а этажерка во вкусе французского ренессанса. На эту вещь у нас все заглядываются. Зеркала - настоящие венецианские; вон там, в углу, превосходное зеркало. Эта мазня красками и его, и моя, а глина - моя.
- Как глина? Что такое? - недоумевал Хевенс.
- Да вот эти бронзовые штуки, - сказал Додд. - Я ведь начал жизнь с того, что сделался скульптором.
- Ах, да, я что-то такое припоминаю, - отозвался его собеседник. - Потом вы, кажется, еще говорили, что заинтересованы в какой-то недвижимости в Калифорнии?
- О, я так далеко не заходил, - сказал Додд. - Заинтересован!.. Вовлечен, впутан, это еще пожалуй. Ведь я рожден артистом и ничем, кроме искусства, никогда не интересовался. Если б мне завтра снова пришлось наполнять эту старую шхуну, я, вероятно, опять в нее нагромоздил бы то же, что вы сейчас видите.
- У вас это все застраховано? - спросил Хевенс.
- Да, - ответил Додд. - Нашелся один дурак в Сан-Франциско, который нас страхует и ходит к нам за получением премий, словно волк в овчарню; но рано или поздно мы войдем к нему в милость.
- Ну-с, я полагаю, что мой груз в порядке? - сказал Хевенс.
- О, я полагаю! - ответил Додд. - Хотите взглянуть на документы?
- Знаете, отложим до завтра, - сказал Хевенс. - Теперь вас ждут в клубе. C'est l'heure de l'absinthe . Ведь обедаете со мной, Лоудон?
Додд изъявил согласие. Он не без некоторого затруднения напялил свой белый сюртук; он был человек средних лет и благоденствующий. Он привел в порядок свои усы и бороду перед венецианским зеркалом, взял широкополую поярковую шляпу и поднялся на палубу.
Кормовая шлюпка уже ждала его, стоя вдоль судна. Это было изящное суденышко с мягкими сиденьями и полированными деревянными частями.
- Садитесь за руль, - сказал Лоудон. - Вы лучше знаете место, где высадиться.
- Я не люблю править рулем на чужой лодке, - возразил Хевенс.
- Ничего, беритесь-ка за румпель, - сказал Лоудон, спокойно усаживаясь.
Хевенс без дальнейшего протеста взялся за руль.
- Я, признаюсь, не могу понять, какая вам будет прибыль от этого судна? - сказал он. - Начать с того, что оно велико для торговли. Притом у вас тут все так устроено на широкую ногу.
- Право, не знаю, какая будет прибыль, - сказал Лоудон. - Я никогда и не претендовал на деловитость. Мой компаньон ликует. Деньги - его, как я вам уже говорил. Я только так, помогаю.
- Вам больше нравится каюта да койка, правда? - пошутил Хевенс.
- Да, - ответил Лоудон. - Это нехорошо, но это правда, что я больше люблю каюту.
Солнце закатилось, когда они были еще в лодке. С военного корабля раздался выстрел, возвещающий о закате, и на нем подняли французский флаг. Когда они выходили на берег, настала уже тьма. "Cercle International", как величал себя местный клуб, начал мало-помалу выделяться из тьмы огнями своих ламп. Начались наилучшие часы из двадцати четырех в сутках. Противная, ядовитая нукагивская муха понемногу сбавляла свою назойливость; потянуло прохладненьким вечерним ветерком; клубные посетители собирались в компанию провести вместе "час абсента". Мистер Лоудон Додд был представлен решительно всем: самому коменданту, господину, с которым он удостаивал играть на бильярде (купцу с соседнего островка, почетному члену клуба, некогда плотнику на американском судне), портовому доктору, жандармскому бригадиру, фермеру, производителю опиума, каждому белому, которого судьбы торговли или случайности дезертирства с судна закинули на набережную Таи-О-Хае. И каждый отнесся к нему с отменной любезностью, потому что он обладал располагающей внешностью, мягкими манерами, редкой общительностью и свободно изъяснялся по-французски и по-английски. Теперь он, имея под рукой одну из оставшихся в клубе последних восьми бутылок пива, сидел за столом на веранде, представляя собой центр сплотившейся вокруг него оживленной группы.
Разговор в южных морях ведется по одному образцу. Океан там широк, но мир узок. Чуть лишь беседа затянется, и вы неизбежно услышите имя Болли Хейса, героя-мореплавателя, подвиги и слава которого мало известны в Европе. Коснется речь и коммерции: копры, раковин, пожалуй, хлопка, либо водорослей, но так, между прочим, мимоходом, не возбуждая глубокого интереса. Имена шхун и их командиров будут порхать в разговоре тучей, как майские мухи. Подробности кораблекрушений будут охотно обсуждаться и оспариваться. Новый человек найдет такой разговор не особенно блестящим. Но он скоро войдет во вкус. Протаскавшись с год по островам, увидав и узнав порядочное число шхун, услыхав множество повествований о подвигах капитанов во вкусе мистера Хейса, по части контрабанды, крушений, злостных аварий, пиратства, торговли и других родственных с перечисленными сферах человеческой деятельности, новичок убедится в конце концов, что Полинезия нисколько не уступит в смысле интереса и поучительности ни Лондону, ни Парижу.
Мистер Лоудон Додд был новичком на Маркизских островах, но он был старый, бывалый купец на соленой воде. Он знал и суда, и капитанов. Он в других местах присутствовал при начале некоторых карьер, о которых ему теперь рассказывали, как о достигших кульминационного пункта, или, наоборот, сам мог порассказать о финале на дальнем юге разных историй, начавшихся здесь, в Таи-О-Хае. А он, кстати, мог сообщить интересную новость по части кораблекрушений; такая обычная судьба шхун южных островов постигла "Джона Ричардса".
- Дикинсон отправил на нем груз на остров Пальмерстон, - рассказывал Додд.
- А кто владельцы? - спросил один из завсегдатаев клуба.
- Капсикум и К®, дело известное! - отвечал Лоудон.
Группы слушателей обменялись между собой улыбками и кивками людей, понимающих, в чем дело. Лоудон, кажется, удачно выразил общее настроение замечанием:
- Говорят, это вышло удачное дело. Нет ничего лучше доброй шхуны, бывалого капитана да удачно выбранной подводной скалы.
- Да, дело хорошее, как бы не так! - возразил глазговский голос. - А по-моему, лучше всех дела ведут миссионеры.
- Не знаю, - отозвался другой голос, - по-моему, опиум - вот хорошее дело.
- А то вот еще набег на заповедные острова с жемчужными устрицами, - проговорил третий голос. - Так, примерно на четвертый год запрета, сделал набег на лагуну, да и наутек, прежде чем увидят французы.
- Кароший тело польшой замородка золот, - сказал свое мнение немец.