- Привет вам, православные, - Федор сразу узнал в этих людях своих единоверцев. Он обратился к ним по-русски.
- Привет и тебе во имя господа Иисуса Христа! - ответил высокий и тощий пастух в рваном треухе и облезлом кожухе. - Земляк?
- Я из Москвы, - признался Федор. - А ты человече судя по говору рязанский?
- Оно так. Из под Рязани я. Роман я. А вот он Гришка. А только языка у него нет. Отрезали нехристи и потому говорить он не может. Но слышит все. Верно, Гришка?
Второй пастух кивнул в знак согласия. Был он также худ, как и первый, но роста был небольшого.
- Ты откель здесь взялся, православный, а ее из самой Москвы? - спросил Роман.
- Али не понял? Я беглый раб.
- Галерный? - догадался рязанец. - Такие часто бегают.
- С галеры. Отдал меня капудан здешнему турку во временное пользование как собаку. А не токмо меня, но и других. Но мы сбежали от своего хозяина. Дауд-бей его кличут. Слыхал?
- Как не слыхать? А вот мы с Гришкой рабы Ферхада эфени. Это его земли. И мы его овечек здеся пасем.
- С вами есть ее кто-то? - спросил Феор.
- Нет. Токмо псы наши. Но они тебя не тронут. Они до волков охочие, не до беглых рабов, брат. Так что будь в надеже. Не выдадим. Но видеть тебя с нами не должны, а то и нам с Гришкой достанется.
- Я скоро уйду.
- Пока садись с нами поешь! Мы баранины сварили в котле. И холодного айрана тебе дадим. Хороший айран у нас, холодный. Ажо зубы сводит.
Федор не заставил себя упрашивать. Запах варева, исходивший от кипящего котла, вызвал голодные спазмы в его желудке…
Насытившись, Мятелев отрыгнул, показав, что он сыт, и еще раз поблагодарил пастухов.
- Ты, человече, по долине бы не шатался, - предупредил Мятелева рязанец Роман. - Здесь тебя легко схватить могут.
- Схватить? Кто?
- Как кто? А охрана имения Ферхада? Иногда наезжают по десять пятнадцать человек.
- И много в имении охраны? - как бы просто так невзначай поинтересовался Федор.
- У Ферхада-то? Хватает. Имение богатое. Одни его маслобойни чего стоят. А ты беги в город. Там укрыться легшее всего. Ты ведь мало-мало по-турецки лопочешь?
- Немного.
- Вот и хорошо. Голову тряпкой обмотай и сойдешь за мусульманина. А то и за дервиша. Там нищих много болтается.
- А ты чего не бежишь, Роман, коли все так просто?
Раб махнул рукой в ответ. Но затем все-таки сказал:
- Много разов бежать пытался ранее. Родная земля звала меня. А ныне вот сижу здесь и овечек пасу.
- Или земля более не зовет?
- Ты кем был на Москве, человече?
- Воином. В стрельцах служил.
- Вона как. А я землепашец. Крестьянин. Под помещиком ходил. И там была неволя и тут неволя. Но скажу тебе, стрелец, здеся оно полегшее будет. Мы с Гришкой на вольном воздухе и еды хватает и всего.
- А семья есть ли?
- Семья? - задумчиво произнес Роман. - Семья была. А что толковать. Теперя нету у меня ни кола, ни вора и ни души что по мне заплачет, коли помру. Вот так вот.
- Ну, прощай, Роман. Спасибо те за все.
- Прощай. Храни тя господь….
Федор снова вернулся на свой наблюдательный пост и залег среди камней. Теперь он был сыт, и его клонило ко сну.
Москва: Кремль, покои царя Алексея Михайловича
Царь и великий князь Всея Руси Алексей Михайлович всегда соблюдал дворцовый этикет. Никогда он не позволял себе показываться на людях без византийской пышности. Подданные всегда должны были видеть в нем не простого человека, но помазанника божия.
В глубине души государь страдал от того, что род его не от Рюрика происходит. А межу тем князья Долгорукие от него род свой вели и везде кичились этим. Мол Рюриковичи мы истинные. Князья Милославские от Гедимина род выводили. Знатнейшими на Руси себя называли, хотя и добавляли "после государя великого". А получалось, что были на Руси рода древнее царского.
Поэтому царь никогда не опускал никаких вольностей в отношении с нижестоящими и даже самые знатные именовали себя его холопами, и назывались уничижительно Ивашка, Романка, Богашка, Петрушка.
Сейчас в этот ранний час государь был одет в белый кафтан с золотыми шнурами. Волосы его были тщательно ухожены и перехвачены золотым обручем. Пышная волнистая борода была расчесана и пахла заморскими благовониями.
Царь принимал в палате ближних людей. Это был боярин Афанасий Ордин-Нащекин и дьяк иноземного приказа Алмаз Иванов. Люди они были незнатные и возвышены были самим царем за ум и таланты к делам государственным.
- Что за вести принес ты, Афанасий? - царь понял что боярин, которому он доверил свою внешнюю политику, принес новости.
- Вести из Малороссии, великий государь. Гетман Хмельницкий, твой подданный, слишком подвержен влиянию разных людей. И от того он ненадежен.
- И что он сделал такого, чем мог прогневить меня, своего государя? - строго спросил царь.
- Пока ничего. Но слишком он нерешителен в исполнении воли твоей. Воевода Шереметев особой подмоги от него пока не дождался. Хотя Юрий ему и не отказывает прямо, но и помогать не спешит. Не радетель этот гетман дела твоего. Что нам с того, что он сын Богдана Хмельницкого? Сам Богдан не бог весть какая важная птица.
- Ты про что это?
- Род Хмельницких не слишком знатен. Я просмотрел родословные списки, что мне в приказе составили и…
- Афанасий, а ты сам разве из великого рода? - прервал боярина Алексей Михайлович.
- Я, государь? Я тобой возвышен, - смущенно пролепетал Ордин-Нащекин.
- Именно мной, Афанасий. И возвысил я тебя за ум, но не за знатность рода. И чин тебе пожаловал высокий и боярство сказал. И надо многими знатными вельможами тебя я поставил. С чего это ты вздумал родословные списки читать? Али дела иного нет? А Богдан Хмельницкий был тем знаменит, что сделать смог.
- То мне ведомо, великий государь. Но все равно не радетель сын Богдана дела твоего.
- Ничего. Это не страшно, что не радетель. Мне все, что ты говоришь хорошо ведомо, Афанасий. Али ты умаешь, что твой государь ничего не видит?
- Что ты, великий государь! Велика прозорливость твоя и ум твой. Но не досуг тебе во все дела то вникать. Нам в Украине верный человек надобен.
- Ты прав, - с улыбкой согласился царь.
- Прав? Но тогда за что коришь своего слугу Афоньку, великий государь?
- Ибо ты не понял всего, Афанасий. Пока пусть Хмельницкий для нас кое-что сделает. А затем мы подумаем, кем и когда его заменить.
Боярин и дьяк переглянулись. Царь не заметил этого и проложил:
- Вы помните договор мой с Богданом Хмельницким?
- Как не помнить, великий государь, - произнес Алмаз Иванов.
- Выгоден ли тот договор для нас? Что скажешь ты, дьяк?
- Не слишком, великий государь, - ответил Иванов. - Он годиться лишь как временный договор. Не можно допускать, чтобы внутри державы твоей, великий государь, был кто-то полунезависимый от воли твоей. Ибо сегодня гетман Украины волю свою имеет, а завтра кто того же пожелает? Атаман Войска Донского?
- Верно! - поддержал Иванова царь. - Ежели гетману Воска Запорожского такая воля дадена, то завтра и атаман Войска Донского того же пожелает. Едина держава наша и един в ней государь! Так есть и так должно быть!
- Истинно так, великий государь! - в один голос заявили боярин и дьяк.
- Пусть молодой Хмельницкий в Переяславле новый договор со мной подпишет. И тогда про договор с его отцом станут забывать. Мне нужно чтобы никто того договора более не помнил. Гетман может по тому оговору посольства принимать за моей спиной. Он свои войска имеет и от меня практически не зависит!
Алмаз Иванов хорошо помнил, как тогда в Перяславле в 1654 году все едва не сорвалось. Послы царя прибыли на Раду и все шло хорошо, но ровно о того момента, когда наступил час присягать.
Хмельницкий потребовал, чтобы сперва от царского имени присягнули послы в том, что царь не выдаст Украину Польше, будет защищать её от врагов и права и вольности украинские соблюдать.
Для казаков это была обычная процедура. Короли польские всегда присягали, и при избрании своем давали присягу своим подданным, прежде чем принять присягу от них. Но посланники царя Алексея во главе с боярином Бутурлиным заявили, что присягнуть не могут, ибо московский царь - самодержец, правит по своей воле и по воле господа бога. Он не присягает своим подданным. Богдан тогда пришел в ярость и даже был готов не пописывать договор.
Это очень озадачило украинскую старшину, и они, дабы не допустить провала переговоров, уговорили гетмана присягнуть и не требовать того же от царского посла.
Но сейчас великий Богдан был уже мертв и вместо него был его слабый и нерешительный сын.
- После подписания нового договора Хмельницкий мне не нужен. Я желаю вернуть в состав государства, вверенного мне отцом моим, земли, что ранее нашему государству принадлежали!
- Истинно так, великий государь! - склонили головы боярин и дьяк.
- Что османы? - царь задал вопрос Алмазу.
- Султан собирает войска против тебя, великий государь. Хан крымский по его приказу также. Снова продолжиться большая война.
- Король польский слаб один против нас стоять, - произнес царь. - Вот и зовет с собой турок и татар. Сам того не понимает, что они солидный кус его владений скоро оторвут.
- Воеводам твоим Трубецкому и Шереметеву нужны ее силы, великий государь, - сказал боярин Ордин-Нащекин.