Я пошел назад к пулемету, а бойцы один за другим стали выскакивать из черного проема двери. На фронте солдат спит очень чутко, тем более в боевом охранении. Я был убежден, все до единого, кто хоть минуту до этого спал, теперь услыхали мой приказ. Пулеметчику шепнул:
- Будем ходить по траншее, будто нас всего двое.
Фашисты видели наши головы и продолжали подкрадываться, уверенные, что их не замечают. Если бы обнаружили - сразу открыли огонь.
Я ходил, не торопясь, перешагивал через ноги сидящих бойцов, подсказывал:
- Усики на лимонках отогните. Сейчас начнем, - а сам косил глазами на нейтральную зону, старался прикинуть, сколько гитлеровцев. Человек двадцать, не больше. Взвод на взвод! Ну что же, давайте померяемся силами. В то же время боксерский опыт подсказывал: не зарывайся, проверь, все ли так, как тебе кажется! Еще раз внимательно вглядываюсь в мутную мглу. Вроде ни справа, ни слева никого больше нет. Только к нам ползут. "Но доложить я обязан", - опять спокойно подсказывает внутренний голос. Подошел к входу в блиндаж, он рядом, в пяти шагах. Сказал в мрак телефонисту, уверенный, что он начеку:
- Сообщи десятому: ползут до двадцати человек, сейчас встретим.
Когда подступает смертельная опасность, секунды становятся очень длинными. Вот и сейчас рассказываю, вроде бы долго это длилось, а на самом деле все происходило очень быстро: обнаружил ползущих, дал команду выходить без шума, приказал телефонисту доложить - несколько мгновений, в течение которых глав не спускал с приближающихся врагов.
К тому же я знаю: фашисты издали не кинутся, подползут, чтоб навалиться быстрым и ошеломляющим броском.
Вот момент, когда они изготовятся к рывку, я и не должен упустить!
Но и раньше открыть огонь нельзя - лопнет вся моя затея, удерут фашисты.
Стою, гляжу на белые призраки, которые уже совсем близко. Может быть, пора? Нет, гитлеровцы должны на минуту остановиться, подождать отставших, собраться с духом и потом уж кинуться.
Но вот, наконец, передние фигуры в снегу замерли, к ним подтягиваются те, кто позади.
Вот приподнялась одна белая тень, наверное командир…
Пусть вскочат, в рост гранаты будут бить их надежнее, лежащих осколки, пожалуй, и не зацепят.
Короткая гортанная команда, белые округлые фигуры врагов вскинулись и безмолвно побежали на нас.
- Гранатами огонь! - заорал я что было сил, кинул свои две лимонки и тут же застрочил по врагу из автомата. Пулеметчик вылил навстречу гитлеровцам не меньше пол-ленты.
Взрывы гранат смешались с криками и стонами фашистов, которые заметались между огненно-черными взрывами.
Наш отпор был настолько неожиданным и страшным, что даже уцелевшие гитлеровцы взвыли от ужаса. Они кинулись назад, не обращая внимания на своих раненых, бросали их в полной панике.
Радость победы смешалась со спортивным азартом: "Надо переловить уцелевших, захватить пленных", - мелькнуло в голове, и я тут же выскочил на бруствер:
- За мной! Бери их живьем, ребята!
Вскоре нагнал одного из удиравших фашистов. Он запыхался от бега по глубокому снегу, воздух со свистом и всхрипами вырывался из его груди. "Живьем! Живьем!"-стучало в голове, и я старался быстрее схватить его. Он прыгал в снегу из последних сил. Когда я был уже рядом, фашист вдруг обернулся. Я увидел его расширенные от ужаса глаза, а внизу - как бы третий глаз, такой же круглый, с черным зрачком в середине. Пригнувшись, я резко кинулся под этот третий зрачок, который был не чем иным, как дулом автомата. Очередь рокотнула над моим затылком, а я, ударив головой врага в грудь, упал с ним на землю. Он не растерялся, видно, был не из робких, вскочил и тут же кинулся на меня! И в этот момент я от души, со всей любовью к спорту, закатил фашисту такой хук, что он мелькнул сапогами на уровне моих глаз и грохнулся в снег.
Ребята догнали еще троих, остальные убежали. На снегу насчитали восемь убитых. Мы собрали оружие, документы и бумаги Когда повели пленных к нашим окопам, мой "крестник" только пришел в себя, он таращил мутные после нокаута глаза и, видно, плохо еще понимал - что же произошло?
Пленных надо было доставить в тыл затемно: днем гитлеровские снайперы ни их, ни нас живыми не пропустят. Да и стычка эта нам так просто не пройдет. Сейчас гитлеровцы откроют артиллерийский огонь от ярости, что сорвался налет, да и в надежде побить своих, попавших в плен, чтоб не выболтали тайны.
Я срочно назначил двоих конвоиров и отправил пленных к ротному. По телефону коротко доложил, как все произошло.
- Знаю, - весело сказал капитан Шахунов, - твой телефонист по ходу дела рассказывал. Молодец, Ковров, поздравляю, хорошо новый год начал!
Не успели мы поговорить, как вдали глухо бухнули орудия и снаряды, завывая все сильнее и сильнее, быстро понеслись в нашу сторону. Загрохотали взрывы один за другим. Высотка наша задрожала, как при сильнейшем землетрясении. Пыль сыпалась со стен блиндажа и сочилась между бревен наката. В траншею было несколько прямых попаданий. Но все обошлось, никого не задело.
Нас поздравляли по телефону - командир батальона и комиссар полка. Потом вдруг позвонили из штаба:
- С наступлением темноты лейтенанту Коврову прибыть к командиру полка.
Весь день я с волнением думал о предстоящей встрече с командиром полка подполковником Колдуновым. Знал - не ругать зовет, но все же робел, строгий он у нас. Начистился я, побрился, утюга не было, руками обмундирование поправлял да оглаживал.
Чуть смерклось, пошел со связным.
В штабной землянке резало глаза от непривычно яркого света, на столе горели самые настоящие лампы с пузатыми стеклами. Первый раз увидел Колдунова улыбающимся. Пожал он мне руку, сказал:
- Покажись, герой! Хорош! - и, обращаясь к начальнику штаба, предложил: - Вот вам командир взвода разведки. У него природная хватка, он понимает цену живому фашисту! Пойдете в разведчики, Ковров?
Я растерялся. Не ожидал такого предложения. Разведчики в моем понятии люди особенные, а я обыкновенный траншейный лейтенант.
- Справлюсь ли?
- Уже справился, за одну ночь четверых наловил, - подбодрил начальник штаба.
- Можно попробовать, - согласился я, сохраняя все же путь для отступления, - не получится - вернете в роту.
- Скромность всегда украшала человека, - сказал командир. - Разведчик из тебя несомненно получится. Я просто не знал, что ты боксер, давно бы тебя забрал в разведку. Каждый спортсмен, а тем более боксер, борец, самбист - это же потенциальный разведчик. И учти, товарищ Ковров, сила твоя не только в кулаках, но и в быстроте мышления и находчивости.
Как верно подметил командир! Я сам в этом еще не разобрался, а он уже все оценил и сделал выводы.
Так с января 1942 года я стал разведчиком. Подтвердилась примета: новый год приносит перемены в жизни. Разведчик - это солдат, который действует ночью, больше ползает, чем ходит, воюет, как шахматист, головой, но, когда надо, умело применяет любое оружие - и холодное, и горячее. Основной наш метод - скрытое сближение и короткая рукопашная схватка в темноте. Главное - чтобы все произошло тихо.
Когда писали в информационных сводках во время войны: "На фронте без перемен", "ничего Существенного не произошло", это значило, всю ночь вершили свои опасные дела разведчики. Я расскажу вам несколько эпизодов из этого самого "ничего существенного".
2
Итак, назначен командиром взвода разведки. Странно получилось! На передовой с первых дней, успел понюхать пороху, лейтенант, а вот чувствовал себя новичком. Наверное потому, что раньше не приходилось бывать в разведке.
Мои подчиненные выглядели вояками бывалыми, у многих на груди поблескивал орден Красного Знамени. Были и другие награды, но орден Красного Знамени всегда вызывал у меня особое уважение.
Взвод готовился к выполнению задачи. У всех были спокойные лица - предстояла обычная, будничная работа. А я волновался. Стараясь казаться спокойным, приглядывался к людям: может, и они волнуются, но умело скрывают свои переживания?
Вот сидит сибиряк Макагонов, он обматывает чистым бинтом автомат, чтобы не выделялся на снегу, и мурлычет какую-то песенку. Рядом с Макагоновым его постоянный собеседник и задира Саша Пролеткин, он тоже меняет испачкавшийся бинт. Верный своим привычкам, Саша заводит с Макагоновым разговор. Все затихают и прислушиваются: Саша обязательно что-нибудь отчудит.
- Скажи, Макагонов, ты жирафа ел?
- Что я сдурел, что ли, жирафа есть?
- А я ел.
- Как же ты в Африку попал?
- Зачем в Африку. Когда Смоленск оставляли, там зверинец разбежался. Вот мы с одним дружком и попробовали. Хотели еще бегемота попробовать.
- Уж молчал бы, - неодобрительно говорит Макагонов.
- А что?
- Под суд тебя надо за такие дела, вот что! Редких животных истреблял.
- Эх, какой быстрый! - юлит перед Макагоновым Саша. - А ты бы не истреблял?
- Я - нет!
- Вот тебя-то и надо под суд. Тогда приказ был: уничтожить все, чтобы фашистам не досталось. У жирафа шею видел? Он ни в какой вагон не помещается, и на платформу нельзя - за семафоры цеплять будет. Его и не эвакуировали поэтому.
Вот так весь день: готовятся, шутят, отдыхают. А через несколько часов, может случиться, кого-нибудь из них принесут мертвым на плащ-палатке.
С наступлением темноты вышли. Нас было восемь. В первой траншее разведчики курили, разговаривали со знакомыми солдатами, ждали, пока сгустятся сумерки.
Я наблюдал за объектом, на который решено было идти. Это небольшая высота, на ней пулемет. Мы должны разрезать проволоку, забраться в немецкую траншею и по ней подойти к пулемету с фланга.