Паршин влез в машину. Теперь только Елена Евстигнеевна обратила взгляд на врачей, на Морозова. Строгое выражение лица хозяйки потеплело. Она кивнула Морозову и жестом пригласила в дом!
Коридор тут был большой - с креслами и диваном. Приглушённым голосом, в котором ещё прорывались рыдания, хозяйка говорила:
- Володинька, друг мой, мы все тут едва живы; нас как громом оглушил врач, приезжавший со скорой помощью. Прослушав у Бориньки сердце, он заявил: "Инфаркт миокарда. Глубокий, опасный". Слышишь? "Опасный"!.. Ну, подумай, зачем он это сказал громко, и так, чтобы слышал Боря. Зачем?..
Женщина вновь разрыдалась и опустилась в кресло. Морозов заметно встревожился, взял Елену Евстигнеевну за руку. Сказал:
- Успокойтесь. И позвольте нам пройти к Борису. Где он лежит?
- Постойте. Его усыпил целитель. И велел не тревожить. Сон для него - лучшее лекарство. Инфаркт, слава Богу, не подтвердился. Ему нужен покой.
- Вы кому же верите, Елена Евстигнеевна, врачу или…
- Врач - разбойник! Ну, скажи ты мне - имел ли он право - так грубо, в глаза произнести это страшное слово? Я ничего не понимаю, но, мне кажется, от беседы с врачом больному не должно быть хуже, а Борис, как только услышал это слово "инфаркт", так весь побледнел и сердце его чуть не остановилось.
- Врач поступил опрометчиво, - наконец, глупо, но об этом потом. Сейчас мы должны пройти к больному. Вдруг в самом деле что-нибудь серьёзное - тогда потребуется срочное вмешательство.
- Ну, хорошо, хорошо. Мы пройдем к Борису - только вдвоем, тихо, так, чтобы не тревожить.
Борис лежал бледный; выражение испуга и страдания ещё держалось на его лице. Он вяло пожал руку друга, тихо сказал:
- Извини мать, она, как всегда, с причудами.
Морозов дал команду, и бригада приступила к делу. Расположили приборы, стали исследовать сердце. Морозов следил за работой кардиолога. Прошло с полчаса, но картина не прояснялась. Ни врач-кардиолог, ни Маркарян, ни сам Морозов не могли бы точно сказать: есть у больного инфаркт миокарда или тут что-нибудь другое. Больному сделали укол, и минут через пятнадцать ему стало легче.
- Что, свет-Владимир, задал я тебе загадку? - вяло улыбнулся Борис.
Елена Евстигнеевна сидела у изголовья и наблюдала за действиями врачей.
- Что тебе делал экстрасенс?
Морозов говорил серьезно, стараясь и тоном голоса не чернить самодеятельного целителя.
Ответила Елена Евстигнеевна:
- Глубокий, проникающий массаж.
Склонилась над Борисом, поправила одеяло. Поцеловала сына, сказала:
- Ты полежи, сынок, а мы пойдем в другую комнату, поговорим с доктором.
- Владимир - мой друг, говорите здесь.
- Нет, нет, сынок. Так нельзя, так не годится. Мы сейчас всё обговорим, и я вернусь.
Борис с раздражением махнул рукой. А Елена Евстигнеевна, увлекая Морозова в другую комнату, шептала на ухо:
- Экстрасенс громко, весело говорил Борису: "Инфаркта нет, инфаркта нет. И вообще - ничего серьезного. Ты устал и переутомился - легкий приступ. Я тебя живо поставлю на ноги". Вот эту последнюю фразу он повторил три раза.
И, словно боясь возражений, Елена Евстигнеевна горячо убеждала:
- Паршин немножко гипнотизер. Действует на психику - ну, как это сейчас? - психотерапия. Да, да, хорошо бы вам, Володя…
- Не спорю. У нас, врачей, есть правило - от времен Гиппократа идёт: беседа врача - тоже лекарство.
Морозов говорил не спеша, серьезно, и на лице изображал важную мину, - боялся обидеть Елену Евстигнеевну, заронив скепсис, который был бы ложно истолкован.
Врачи завершили цикл исследований, свернули приборы, стояли в ожидании указаний. Морозов попросил их идти к машине. Елене Евстигнеевне сказал:
- Картина сложная, окончательный диагноз не берусь ставить - предлагаю отправить Бориса в клинику.
- Нет. В клинику не поедем. Инфаркта нет, будем лечиться дома.
- Но я не сказал, что у больного нет инфаркта. Картина сложная.
- Диагноз поставил Паршин. Он не ошибается.
- Но позвольте, кто может поручиться? У нас приборы, новейшая методика.
- Методики меняются. Ты извини, Володя, пусть Борис лежит дома.
Елена Евстигнеевна была непреклонна; взор её горел неестественной силой, всем видом она говорила: мы примем свои меры.
- Хорошо, хорошо, - поспешил успокоить её Морозов. - Кому верить и у кого лечиться - ваше право, но, я надеюсь, вы, Елена Евстигнеевна, не лишите меня возможности бывать у вас и наблюдать больного. Борис мне друг.
- Разумеется, мы будем вам благодарны, если и вы не оставите своим вниманием, но прошу об одном: Паршину не мешать и ничего не делать вопреки его лечению.
Провожая Морозова, хозяйка достала с вешалки шляпу своего сына, показала врачу:
- Борис был в шляпе, когда с ним случилось это… сердечный приступ. Экстрасенс долго её нюхал и, не заходя в комнату и не видя больного, сказал: "Инфаркта нет!" Да, - удивительно, но это - факт! Он слышит тончайшие запахи. Говорят, собака различает два миллиона запахов, экстрасенс - больше. Да, да… - по запахам судит о состоянии человека.
Отослав бригаду в клинику, Морозов сел в свои "Жигули" и поехал на дачу. Ехал он тихо, и красота распустившегося июньского утра его не интересовала. Он был смущён и обескуражен случившимся. Все самые передовые силы и технические средства медицины были им подняты на помощь другу, но и они оказались бессильными поставить диагноз и наметить пути лечения. Уж не права ли Елена Евстигнеевна, больше доверяясь человеку с улицы, громко названному экстрасенсом, чем нам, врачам? И что такое - эти экстрасенсы? Большие нахалы, беспардонные лгуны, или они, в самом деле, способны видеть, слышать и чувствовать то, что сокрыто от обыкновенного человека?..
Сколько раз он убеждался в своём врачебном бессилии, и каждый раз при этом сомнения и печали заслоняли от него мир окружающей природы.
В тот же день вечером хирург Морозов снова поехал к Борису. Елена Евстигнеевна приняла его ласково, как родного.
- Боринька спит. Посидим на веранде, выпьем чайку.
Говорила бодро, без тени тревоги за сына; и двигалась резво, бесшумно по комнатам старой академической дачи. Десять лет, как Елена Евстигнеевна оставила театр, - ей теперь шёл пятьдесят пятый год, - однако разумно и чётко налаженный быт, строгая диета, физические упражнения в сочетании с ежедневными пробежками по лесу позволяли ей поддерживать и прежнее цветущее здоровье, и высокий тонус жизни, и осанку профессиональной балерины - предмет особых забот Елены Евстигнеевны. Она была изящна телом и красива лицом. И, конечно же, выглядела много моложе своих лет. За долгие годы работы в театре знала силу и слабости косметических средств, умело пользовалась набором кремов, мазей, белил и румян; её прическа была всегда эффектной и новой, серые с молодым блеском глаза приветливо светились, располагали к дружеским откровениям.
Морозов всегда удивлялся, как это она, так хорошо понимавшая важность умеренного, научно обоснованного питания и умевшая строго выдерживать для себя норму, в то же время не признавала никаких правил по отношению к сыну. Кормила его обильно, с убийственной щедростью и слепой материнской любовью.
Много раз Морозов с суровой прямотой заговаривал с ней об этом - слова ударялись, как в глухую стену. Стоило Морозову возвысить голос, раскинуть веские, врачебные аргументы, как блеск в глазах её затухал, в углах губ обозначалась резкая складка - давления на ум и психику она не терпела.
Елена Евстигнеевна была из породы тех женщин, которые, сознавая свою красоту, любовались ею сами, позволяли любоваться собой другим, и всякую ноту протеста или возражений воспринимали как фальшивую, портящую строй оркестра.
Общество мужчин она любила; ей приятен был вечерний визит Морозова, хотя, как врача, она его так скоро не ждала.
- Ты, Володя, извини, я ведь тебя знаю с пелёнок.
- Может, потому и не верите как врачу. Ведь, кажется, Чехов говорил: труднее всего завоевать авторитет в своей собственной семье.
- Отчасти и этот фактор играет роль. Но ты, пожалуйста, наблюдай Бориса. И меры, которые считаешь нужными, принимай. Только не смейся надо мной и не мешай мне пользовать экстрасенсов. У меня вот список: семь человек набрала по Москве. Один из Ростова, психотерапевт. Он зимой и летом ходит без обуви. Говорят, лечит все болезни, кроме рака. Женщина с Кавказа - та исцеляет пальцами. Из пальцев у нее какое-то свечение; и ещё одна дама из Новосибирска; эта травница, лечит даже рак.
Морозов помешивал чай с лимоном и принуждал себя сохранять серьёзное выражение на лице. Немалого труда ему стоило сдерживать улыбку, но знал: улыбнётся - всё пропало. Хозяйка помрачнеет, и он потеряет последнюю возможность помогать другу.
- Я тоже много слышал о них… этих самых… экстрасенсах. Одному по настоянию министерства создали условия, проверили его метод.
- Что за метод?
- Какой-то особый ритм дыхания - частых и неглубоких вдохов-выдохов.
- Знаю такого, слышала. Он нашему певцу-премьеру сеансы давал. Представьте: у того силы прибавилось. Если раньше партию Гремина, например, едва доканчивал, весь потом обливался, то потом, применив метод дробного дыхания… Ну, да ладно! И что же?.. Что показала проверка?..
Стараясь потрафить Елене Евстигнеевне, заговорил мягко, доброжелательно:
- Есть такие болезни легких, где мелкий учащенный ритм помогает; будто бы врачи стали рекомендовать его, но взять на веру безоговорочно, рекомендовать всем…