- Вот-вот, - оговорки, сомнения… И мудрено от учёных ожидать иного! Согласиться с каким-то самоучкой… Как можно?.. Не смейте колебать авторитеты!.. Здесь лежит пункт наших раздоров с муженьком. Однако, слава Богу, он хоть теперь перестал бросаться словами "шарлатан", "проходимец". Когда его донимали камни в печени, я пригласила экстрасенса и тот сделал ему глубокий всепроникающий массаж - он почувствовал облегчение; другой экстрасенс предложил пить настой от молодых берёзовых листьев - болезнь и вовсе отступила. Мы собирались делать операцию на желчном пузыре - удалять его, теперь, слава Богу, обошлось. Вот вам, Володенька, экстрасенсы.
Володенька хотел возразить в том смысле, что настой из берёзовых листьев давно известен, но и тут промолчал из деликатности. Он предоставлял хозяйке полную инициативу в разговоре.
- Врачи у нас были, профессор приезжал - приступ сняли, а боли остались. Эти же… и боли устранили, и пути излечения указали. А муж с тех пор перестал со мной спорить. Взял меня за руку, сказал: прости, Леночка. Кажется, в них, действительно, заключена какая-то тайная сила.
И Елена Евстигнеевна с ещё большим убеждением заключила:
- С тех пор я верю в экстрасенсов.
Морозов порывался встать, пройти к больному, но Елена Евстигнеевна властным жестом его удерживала, потчевала гостя вареньем, подкладывала пирогов - и всё говорила о волшебных целителях, о сыне, которому теперь лучше и который вскоре наверняка встанет на ноги.
Чрезмерное возбуждение хозяйки было не случайным, она к Морозову имела особенный интерес. Ей только что позвонили из управления театрами, предложили на всё лето и затем осень ангажемент на роль консультанта одной оперной труппы. Однажды она в такой роли была уже на гастролях - ей очень понравилось быть наставницей балерин, консультировать, наблюдать, советовать, - теперь снова предложение, но как быть с Борисом? На кого оставить больного сына? Помочь тут мог только Морозов - с детства близкий, почти родной человек.
- Ах, Борис, Борис, - как ты не вовремя заболел! Мне предстоят гастроли, у меня голова идёт кругом.
- Положим Бориса в клинику, присмотрим.
- Была бы у тебя жена домовитая - тогда иное дело; а то и сам ты не ухожен, а тут ещё приятель. Ему бы сварить бульончик, напечь пирожков… Женский глаз и женские руки.
- А вы не волнуйтесь. Я подыщу няню - будет кормить его с ложечки.
Морозов знал: если предстоят гастроли и Елену Евстигнеевну приглашают, то в мире нет сил, способных удержать её на месте.
- Без вас театру не обойтись, а потому и разговаривать не о чем. Бориса положу в клинику: подлечим, поставим на ноги. Ну а там для закрепления пошлём в санаторий - может, я и сам с ним поеду.
Женское сердце исполнилось чувством благодарности.
- Нет ничего крепче и возвышеннее мужской дружбы. Пожалуй, самая пылкая любовь не может сравниться с этим благородным чувством. Ты рыцарь, Володя. Я теперь спокойно отправлюсь на гастроли. Об одном тебя слёзно прошу: к нему будут ходить экстрасенсы, - ты, пожалуйста, принимай их, не препятствуй, не мешай.
- Много их, экстрасенсов? - искренне удивился Морозов.
- Ну нет! Их трое. Я авансом выплатила гонорар - каждому. Верю им, как себе. Один - психотерапевт. Он ничего не делает; смотрит и - говорит. Но больше смотрит. Этот будет лечить от полноты. Второго вы видели. Третий - высший класс массажа. Всё лечит массажем.
- Массаж сердечному больному?..
- Да, представьте себе: массаж! - она подошла к шкафу показала на полки книг. Здесь вся народная медицина. В одном только Китае за всю его историю выпущено 3600 книг по народной медицине - и в них вся мудрость тысячелетий. И вся ли ещё?..
Голос Елены Евстигнеевны начинал звенеть от напряжения, - разговор принимал характер ссоры, и Морозов поспешил смягчить впечатление от своих слов. Он сказал:
- Вы, Елена Евстигнеевна, напрасно на меня нападаете; я и сам порой теряюсь ввиду очевидных фактов благотворного влияния иных нетрадиционных методов лечения. В жесткий массаж и сам я верю. При условии, конечно, если знают анатомию человека.
- Если бы массажист давил не туда, куда следует, он давно бы сидел за решеткой, - подал, наконец, голос Борис из другой комнаты. Он проснулся и слышал разговор об экстрасенсах.
- Вот именно! - согласилась Елена Евстигнеевна. Она была рада поддержке сына, втайне надеялась, что целители помогут Борису избавиться не только от болезни сердца, но и от причин, порождающих все его хворобы: ожирения, алкоголя, курения. Она не умела бороться с полнотой сына, но против его увлечений алкоголем и курением яростно выступала. Жизнь посмеялась над святыми чувствами матери. Борис ещё отроком произнес фразу, ставшую затем его жизненной философией: "Для чего и живём, если отказывать себе в этих маленьких радостях". Похолодело тогда сердце матери. Довольный, самоуверенный мещанин глаголил устами её сына - и смеялся над ней, скалил свои крепкие алчные зубы. "Сыночек мой! - прижала к себе Бориса. - Кто внушил тебе такое?.." - "У нас в школе все так говорят. И даже учитель по русскому языку и литературе - и тот сказал: "Пить много - вредно, а пить в меру и умело - и сам Бог велел"". Много потратила красноречия Елена Евстигнеевна для разрушения этой философии, но не преуспела. Наоборот, чем больше страсти вкладывала она в свои слова, тем больше ел Борис, и пил, и курил. И вот они… эти "маленькие радости" обернулись большой бедой. Тут и медицина бессильна. Надежда теперь на одних экстрасенсов.
Елена Евстигнеевна поднялась, тронула за плечо Морозова:
- Мы с вами договорились: вы им не мешайте, и при этом условии я положу Бориса к вам в клинику. А теперь мы будем пить чай - вместе с Борисом.
Морозов смирился. В душе он смеялся над причудами экс-балерины, но желание помочь другу было так велико, что сделал смиренный вид, и даже, как будто, одобрял идею Елены Евстигнеевны с привлечением знахарей.
Глава вторая
Борис Качан лежал в отдельной палате; напротив, в углу, стоял телевизор, над изголовьем - книжная полка. Острая боль отступила, но оставалась в груди, пульсировала ноющая ломота. Временами она точно волна накатывала к самому горлу, отдавалась в верхней части живота, и долго, мучительно долго держала весь организм в холодящем душу оцепенении. Затем, точно насытившись, начинала спадать. Борис в такие минуты закрывал глаза, старался ничего не видеть, ни о чём не думать. Он и потом, после того, как боль отпускала, слышал во всём теле мертвенную стужу, а в руках и ногах такую вялость, будто он вечность таскал пудовые камни.
На третий день, когда были готовы анализы, к нему в сопровождении нескольких врачей подошёл профессор Сергей Сергеевич Соколов - руководитель клиники. Борис Качан ждал встречи с ним; он много слышал о блестящих операциях профессора, о каких-то операциях "без скальпеля", внедряемых в клинике, но толком ничего не знал и только слепо верил в его авторитет, в то, что профессор непременно ему поможет.
Невысокого роста, плотный, быстрый в движениях, профессор с какой-то лукавой улыбочкой в серых умных глазах смотрел на Бориса и ничего не говорил. Молчание становилось тягостным, профессор будто бы что-то знал о состоянии больного и утаивал от него.
- Болит сердце? И будет болеть. Надо устранять причину, порождающую боль.
- Не понимаю вас, - глухо и недовольно буркнул Борис, не ожидавший такого крутого оборота.
- И понимать нечего! У вас плохая кровь, молодой человек. И сосуды сплошь забиты вредными агентами, проще говоря, сорным материалом. Нужны кардинальные меры.
Профессор встал, сунул руки в карманы халата.
- Да, молодой человек. Лечение предстоит длительное и серьёзное.
И ушёл, увлекая за собой стайку молодых врачей. А вечером сестра, подавая термометр, обронила:
- Завтра утром к вам зайдет академик Гаврилов. Наверное, будут очищать кровь.
Ничего утешительного не сказал ему профессор, не ждал он облегчений и от встречи с академиком, но деловая решимость руководителя клиники, его намерение лечить серьёзно вселяли надежду.
После ужина сестра принесла новую, прописанную профессором порцию лекарств.
Потянулись долгие печальные больничные дни.
В день по два, а иногда и три раза к нему заходил Морозов. Щупал пульс, слушал сердце, говорил:
- Всё идёт хорошо, аккуратно принимай лекарства.
Порошки, таблетки и какой-то кисло-острый раствор ему давала сестра; профессор поручил ей строго выдерживать предписания.
Сестра уходила, и Борис поворачивался лицом к стене, слушал пульсирующий в висках ток крови, ждал очередного приступа боли. И боль приходила. И Борис, только что принявший лекарства, с грустью думал о врачах: "Всё у них есть - клиники, лекарства, приборы, - вот только болезни сердца лечить они не умеют".
Борис слышал о новом увлечении Морозова: безболевой хирургии; всё хотел спросить, что это значит - операция без боли? Да не спросил. Вроде бы и сейчас усыпляют. Режут, а человек не слышит. Так что же ещё придумали - режут без ножа, что ли? Изнутри как-нибудь?.. "Надо спросить Володю. Непременно узнаю".
Вспомнил, как в первый же день к нему зашёл больной из соседней палаты. На вопрос Бориса "Ну, как тут лечат?" сказал: "Если операция - ничего, будто бы помогает, а если так вот… порошки и капли…"
Сделал паузу, покачал головой:
- Одну тут песню знают и при поступлении в клинику, и при выписке: "Каким ты был, таким ты и остался".
Глупый тот больной как бы настроил Бориса на печальный лад. Операции он боялся, на порошки не надеялся. Одно оставалось: экстрасенсы. Мать, отъезжая на гастроли, сказала: "Три сенса к тебе будут приходить. Скепсис и дурь из головы выкинь, верь им, в них твоё спасение".