- Алексей Федорович! Что я слышу?
Орлов поморщился. Менее всего он хотел встречаться с великим князем Николаем. Тот имел привычку говорить что думает и питал к генералу горячую приязнь.
- Вы подали в отставку?
Орлов с неохотой обернулся и поклонился царевичу. Это был рослый худощавый молодой человек с чеканным профилем, очень подходивший для того, чтобы идущие на смерть приветствовали его: "Аве, цезарь!" Становилось даже досадно, когда во время разговора мраморное лицо Никса оживало, принимая самое простецкое выражение.
Они столкнулись на Комендантской лестнице Зимнего дворца, где всегда полно лишних глаз, и великий князь увлек генерала налево, в пустынную анфиладу залов.
- Зачем вы написали прошение?
Алексей Федорович помялся. Под пристальным взглядом царевича он чувствовал себя неуютно.
- Вы же знаете эту историю. Я не могу больше командовать. Надо мной смеются почти в лицо.
Никс побагровел.
- А вам не приходило в голову, что именно этого они добивались?
- Кто?
Великий князь жестом пригласил собеседника к окну. Во внутреннем дворике шел развод караула.
- Кто у нас служит? - отрывисто произнес он. - Есть честные, исполнительные офицеры. Их мало. Они тянут лямку, несмотря на издевательства. Есть добрые малые, которых большинство. Такие были бы хороши в хороших руках, но под влиянием развратных товарищей опускаются. А есть горсть паршивцев, которые перепортили все стадо. Тронь одного, остальные встанут на дыбы. Лунин для нас чужой. Приехал и уехал. Его руками воспользовались. И спрятались в тени.
- Я уже подал прошение. - Орлов поднял ладонь, как бы отметая все рассуждения.
Великий князь опустил глаза в пол.
- Я его стянул со стола у брата.
- Ваше высочество! - Алексей Федорович онемел от ужаса.
- Давайте порвем! - взмолился царевич. - Без вас бригада пропадет.
Генерал требовательно протянул руку. Великий князь положил в нее бумагу. Несколько секунд Орлов смотрел на плотный гербовый лист, потом с силой скомкал.
- А государь?
- Я все улажу.
Генерал-губернатор Санкт-Петербурга Михаил Андреевич Милорадович крутил в руках увесистый перстень-печатку с вырезанным на рубиновом поле девизом: "Прямота меня поддерживает". Драгоценный подарок императрицы-матери скрывал секрет - плоский камень откидывался, как крышка, а под ним красовалась овальная пластинка слоновой кости с профилем Марии Федоровны, выточенным ею самой. Поскольку генерала и августейшую вдову связывали далеко не служебные отношения, то мысли, навеваемые презентом, заставляли Милорадовича едва приметно улыбаться.
Впрочем, сегодня был как раз такой день, когда прямота должна была поддержать генерал-губернатора. Государь приказал ему призвать к себе коллежского секретаря Пушкина, сказывают, крамольного писаку, и истребовать у него тексты виршей, не пропущенных цензурой.
Сопляк явился в половине двенадцатого, и генерал, как положено, с час промариновал его в передней. Пусть чувствует, к кому пришел. Потом, когда шустрый, как юла, штафирка провертел на стуле дыру, Милорадович милостиво велел пустить.
- Сударь мой, - Михаил Андреевич обратился к гостю важно и вместе с тем ласково, - у меня лично нет к вам никаких вопросов. Но его величество наслышан о дурном содержании ваших стихов. По городу ходят сотни списков. Мне приказано получить от вас экземпляры.
Говоря это, губернатор чуть презрительно косился на засаленные лацканы легонького не по погоде фрака, на тонкую мальчишескую шею визитера и на отсутствующую запонку его правого манжета. Гость не произвел на генерала серьезного впечатления. Государь воюет с мальчишками, заключил Милорадович, и в такт своим мыслям неодобрительно покачал головой.
- Ваше высокопревосходительство, - голос у фрачника был звонким и от волнения вибрировал. - Не знаю, чем я имел несчастье вызвать неудовольствие императора. Однако должен заверить, что стихи я сочиняю для собственного развлечения и записываю из них только то, что может быть подано на рассмотрение цензуры и напечатано в журналах. Если иногда товарищи мои со слуха запоминают иные куплеты, то в том нет моей вины…
- Так вы отказываетесь предоставить властям тексты своих сочинений? - насупился Милорадович. - Это лишь усугубит ваше положение.
- Нет! Отчего же? - с живостью воскликнул Пушкин. - Я лишь говорю, что у меня нет списков. Но я помню стихи и, если вы дадите мне перо и бумагу, то через полчаса у вас будут экземпляры.
Губернатор молча указал за конторку, стоявшую справа от его стола и предназначенную для секретаря.
- Извольте. Но предупреждаю, среди вашей писанины должны быть: похвалы вольности, какая-то рождественская песенка и куплеты про ножик.
Гость согласно кивнул и принялся скрипеть пером, от усердия прикусывая язык. Когда он закончил, Милорадович забрал у него листки и, не взглянув, спрятал в стол.
- Я могу быть свободен?
Генерал отрицательно покачал головой.
- К несчастью, нет. Вот что я должен вам сказать, Александр Сергеевич. Вы изрядно прогневали его величество. Сначала государь предполагал заключить вас в крепость. Но, соболезнуя вашей молодости, склонился на слезные просьбы ваших друзей и заменил заточение ссылкой в Кишинев.
На лице молодого человека отразилась растерянность.
- Кто же, если не секрет, заступился за меня?
Милорадович снова глянул на перстень и усмехнулся.
- У вас, юноша, есть почитатели даже в царской семье.
Глава 2
Наказание невиновных
Темень уже завладела городом, и казармы Семеновского полка затихли, когда в длинном гулком коридоре первого этажа раздался протяжный крик, в неурочное время призывавший служивых на перекличку. Рядовой "государевой роты" Яков Хрулев, сложив руки рупором, вопил во все горло, а на его надсадный вой из сырых камор выбегали товарищи в полном обмундировании и строились с нарочитой тщательностью. Офицера с ними не было.
На переполох из своей комнаты выскочил фельдфебель и, протирая очумелые глаза, вопросил:
- Вы чё, братцы?
Ответом ему был дружный гул, а рядовой Николай Степанов, как впоследствии выяснилось, накануне ходивший по холостым солдатским артелям и подбивавший людей на неповиновение, сунул фельдфебелю в нос лист бумаги.
- Жалобу хотим подать. Законную. На полковника Шварца. Зачем заставлял Серегу Торохова плевать в лицо барабанщику Чистякову, понеже тот дурно зорю бьет?
- Да вы ополоумели, братцы, - попытался унять рядовых фельдфебель. - Где это слыхано, чтобы рота полковому командиру пеняла? Разойдитесь по-хорошему. Хуже будет.
Ему не вняли. Напротив, в ответ послышались насмешливые выкрики:
- Куда уж хуже?! Вона, у Харитона Павлова ус выдрали. А кто всыпал Кузнецову пятьдесят горячих? Когда это было, чтобы с медалями и под розги?
- Верните нам бывшего полковника! - вторили другие. - Для чего Яков Александрович ушел? Да и по своей ли воле?!
Здоровенные усачи вели себя, как сирые дети, ополчившиеся против злой мачехи. Четыре месяца назад, по государеву приказу, их покинул герой и красавец полковник Потемкин, распустивший боевую единицу отсутствием порки дальше некуда. Его сменил плюгавый немчина Шварц, лично рекомендованный царю Аракчеевым - офицер честный, но жесткий, по словам самого графа. Такой был и надобен. Теперь дня не проходило в любимом полку Александра I, чтобы кто-нибудь не отведал шпицрутен и чьи-нибудь штаны не были вывернуты на предмет поиска по уставу пришитой казенной бирки.
- Братцы, Христом Богом прошу, разойдитесь! - сипел фельдфебель. - Добра из этого не выйдет.
Его не слушали.
- Разойдемся, дай срок! - гаркнул Хрулев. - Так разойдемся, что тут камня на камне не останется. Зови офицеров, пусть идут по начальству. Будем здесь стоять, пока грамотку нашу не возьмут.
Между тем господа офицеры заперлись в своих комнатах и не думали унимать дебоширов. Была ли это трусость, или негласная поддержка - бог весть. Аки соляные столбы, рядовые не сдвигались с места. Помаленьку о замешательстве стало известно в остальном полку. На втором этаже послышался топот, а в окнах других казарм замелькали огни.
Трудно было придумать что-нибудь проще, чем принять жалобу. Шварца терпеть не могли и подчиненные, и высшее гвардейское начальство. Чужак, аракчеевский выкормыш. Это надо ухитриться - за несколько месяцев взбунтовать полк! Дурака стоило отстранить под предлогом болезни, а солдатам пообещать разбирательство.
Командир гвардейского корпуса Васильчиков так бы и поступил, но… у него на столе лежало донесение Грибовского, из которого следовало, что некие тайные силы подбивают солдат к неповиновению. Посему, глубоким вечером 16 октября, получив известие о замешательстве в Семеновском полку, Илларион Васильевич действовал быстро, но необъяснимо для большинства обитателей столицы. По тревоге была поднята первая бригада гвардии и розданы боевые патроны. К Манежу двинулась конная артиллерия с картечными зарядами в стволах. Все сие могущество в грозном грохоте проследовало по улицам под окнами изумленных горожан, дабы арестовать одну невооруженную роту с листком бумаги.
Бедолаги затворились в Манеже, вокруг которого ощетинилась пушками остальная гвардия.
- Илларион Васильевич, я вас умоляю, пустите меня к ним! - Из дому прискакал бывший командир Потемкин и, распушив перья, ринулся на защиту подчиненных. - Это люди смиренные. Они меня послушают. Их довели до бунта грубым обращением…
- Яков Александрович! - взвился Васильчиков. - Ради бога! Вы их избаловали, а теперь выгораживаете! Здесь вашей вины не меньше, чем Шварца!