- Конечно! - огрызнулся полковник, совсем позабыв, с кем разговаривает. - За четыре месяца превратить образцовую часть в полный п….ц.
Он осекся, осознав, что сказанул при начальстве лишнее.
- Видно, с кого ваши люди берут пример!
Васильчиков нервничал, понимая всю глупость положения - спушками на роту. Семеновцы отказывались расходиться, пока у них не примут жалобу.
- В таком случае вы будете арестованы! - прокричал, привстав на стременах, начальник штаба гвардии Бенкендорф. - Выходите по одному и без оружия.
Оружия у рядовых и так не было. Сообщение об аресте привело их в веселую злость. Не нарушая строя, они покинули Манеж и под дулами орудий маршевым шагом двинулись к Петропавловке. Но каково же было удивление начальства, когда из казарм вслед за первой "государевой ротой" стали выходить остальные - также в полном порядке, хотя и без офицеров - строиться в колонны и отбывать под арест. В этом демонстративном презрении был и вызов, и упрек, и плохо скрываемое чувство собственного превосходства.
Илларион Васильевич поднял руку и прикоснулся к своим эполетам, будто проверяя, на месте ли они. Ему уже было ясно, с кого государь спросит за сей ночной позор.
- Трусы! - Аграфена Закревская была вне себя от ярости. - Ничтожества! Неужели все эти годы я оставалась так слепа?
Она буквально изливала на мужа потоки презрения.
- И вы называете себя дворянами! Старшими офицерами! Нацепили ордена и думаете, что они заменят вам совесть?
- Груша, Груша, уймись…
Дежурный генерал Главного штаба не знал, как заткнуть жене рот.
- Проглотили языки и сидите! - бушевала Аграфена. - А ни в чем не повинных людей под кнут и в рудники!
"Если бы под кнут", - вздохнул про себя Арсений Андреевич.
Следствие по делу семеновцев приняло неожиданный оборот. Когда разразился скандал, государь был на конгрессе Священного союза в Троппау. Все хором кинулись умолять его вернуться. Но император считал, что именно этого и добиваются его противники.
"Карбонарии, рассеянные по лицу Европы, вынуждают меня бросить здесь начатое дело и бежать домой тушить пламя революции, - писал он генералу Васильчикову. - Через своих приверженцев в России они возмущают войска, чтобы доказать: наша армия ненадежна, ее нельзя послать ни в Италию, ни в Испанию". Бенкендорф специально показал Арсению отчеркнутые строки в письме государя: "Меня не стоит уверять, будто источником возмущения была жестокость полковника Шварца. Я приписываю случившееся влиянию тайных обществ, которые расплодились в гвардии после войны".
Сообразно сказанному был и приговор: "Прогнать каждого через батальон шесть раз и отослать в рудники". Суровость поразила многих. Однако военное начальство настолько опростоволосилось во время возмущения, что никто не осмелился возражать.
- Трусы! - не унималась Аграфена. - Командиры дивизий Потемкин и Розен хотя бы показали свое негодование. Вы тоже могли выразить несогласие.
- Ага, и оказаться в отставке? - Арсений закипал медленно, но если расходился, унять его было трудно. - Чего они добились? Надели семеновскую форму и гордо расхаживали по всем гостиным, будоража умы? Солдатам не помогли, зато снискали славу фрондеров! Вы, я полагаю, уронили бы немало слез, если бы меня сняли с должности и вам пришлось бы покинуть двор!
- Зато я смогла бы вас уважать! - парировала Аграфена.
Она все-таки довела его до взрыва.
- А о том, чтобы я мог уважать вас, речи нет?
- В чем дело?
Ее ледяной тон взбесил генерала еще больше. Сузившимися в щелку глазами Закревский буравил жену, будто хотел пригвоздить к месту.
- Я сыт по горло вашими похождениями!
Аграфена плавно повернулась к нему.
- Я не виновата, что мне нужно больше, чем вы можете.
Ничто так не оскорбляет человека, как правда.
- Довольно! - генерал вскочил. - Я подаю просьбу о разводе. И дочь останется со мной!
- А мое приданое?
- Уж как-нибудь ребенка я прокормлю!
- Не валяйте дурака, Сеня. - Закревская встала и гордо двинулась вон из комнаты. - Я сама уезжаю от вас в Италию.
- С кем из любовников? - выдохнул генерал с такой ненавистью, что Аграфене на мгновение показалось: он вот-вот швырнет ей в голову подсвечник.
- С принцем Кобургским. - Она свысока смотрела на мужа. - Используйте мое приданое для того, чтобы достойно содержать дочь.
Лиза всегда собиралась на бал нарочито долго. Вертелась перед зеркалом, кокетничала со своим отражением, выбирала драгоценности. Граф относился к ее тайному пороку снисходительно. Ему нравилось баловать жену. Лучшие туалеты из Парижа, голландское кружево, лондонское белье и чулки. Они богаты и могут себе позволить жить без оглядки на цены. Со своей стороны, супруга щепетильно следила за его гардеробом. До выхода в отставку Михаил не мог и помыслить, сколько светскому человеку потребно манжет, галстуков и шейных платков. За неделю менялось двадцать рубах, десять брюк, дюжина жилетов и две дюжины носок. Так что Воронцов без всякой наклонности к мотовству слыл щеголем.
- Ваше сиятельство, четверть восьмого. - Он позволил себе нотку нетерпения в голосе.
Лиза что-то чирикнула за дверью гардеробной и через пару минут появилась на пороге в блеске изумрудно-зеленого муарового платья с осиной талией. Ее прическу украшали перья райской птицы, через обнаженное плечо был перекинут прозрачный шарф, концы которого стелились бы по полу, не придерживай их дама в кулачке.
Михаил Семенович молча щелкнул пальцами, чем обычно выражал одобрение ее наряду. Определенно, он взял за себя Золушку. Пусть теперь кусают локти. Кто им мешал разглядеть принцессу?
Сегодня Воронцовы ехали на бал к министру финансов графу Гурьеву на Литейный проспект. Не так далеко, и платье, к счастью, не успеет сильно помяться в карете. Когда они войдут в зал, у всех глаза лопнут. Это было чертовски приятно, ибо Михаил хотел, чтобы ему завидовали. Его супруга имела успех. Однако Лиза несла свое совершенство с удивительным тактом. Ее приходу радовались старушки - строгие судьи нынешних нравов. Бойкие девицы прикусывали язычки. Дамы бледнели. Мужчины выдвигались вперед, ловя рассеянный взгляд графини. А Воронцов самодовольно похмыкивал, предвкушая, как вечером останется с женой наедине.
От Английской набережной до Литейного самым тихим шагом четверть часа. Майскими вечерами никто не гнал, ездоки наслаждались прогулкой. Супруги сели в открытый экипаж и, не торопясь, добрались до проспекта минут за десять. Перед парадным подъездом уже теснились кареты. Кучер правил на привычное место. Лакеи спрыгнули с запяток, растворили дверцы и помогли графине спуститься. Воронцов соскочил на землю сам. Он взял жену под руку, и они торжественным шагом двинулись наверх по ступеням, дорогой приветствуя знакомых.
Высокие двери с цветными стеклами были распахнуты. Возле них привратник в алой ливрее с басонами Гурьевых кланялся гостям. Михаил уже было занес ногу на порог, когда услышал извиняющийся голос слуги:
- Ваших милостей пускать не велено.
В первую секунду он подумал, что ослышался, и удивленно поднял глаза на лакея.
- Ты что, голубчик, в своем уме?
- Точно так-с, - с вежливой непреклонностью отозвался привратник. - Графа и графиню Воронцовых приказано проводить к их карете.
Михаил Семенович стоял как громом пораженный. Лиза опомнилась первая. Осторожно, но твердо она взяла мужа за локоть и повлекла за собой прочь. Они шли, провожаемые изумленными взглядами, ни на кого не оборачиваясь и ничего не говоря. Граф смотрел вперед невидящими глазами. Никогда в жизни он не переживал такого унижения.
Без понукания кучер сам хлестнул лошадей, и карета поспешно выкатилась из ряда праздничных экипажей. Супруги сидели внутри молча. Стыд сжигал обоих. Но если у Лизы щеки горели, то Михаил был мертвенно бледен. Воронцов не сразу отважился скосить на жену глаза. Догадывалась ли она о причине произошедшего? Ее, урожденную графиню Браницкую, фрейлину, любимицу государыни, холоп не пустил в порядочный дом!
Лиза молчала. Она смотрела в сторону и покусывала губу. Краем уха женщина слышала, что многие в свете недовольны поступком Михаила. Считают опасным обсуждение проектов о крестьянах. Пока государь поддерживал идею, роптали вполголоса. Но, вернувшись с конгресса, Александр Павлович в узком кругу высказал свое неодобрение "поспешностью горячих голов". Этого хватило. На фоне следствия в Семеновском полку слова императора звучали угрожающе. И вот один из министров отказал Михаилу от дома. За ним последуют другие.
Лиза протянула руку и завладела пальцами мужа.
- Может, нам стоит уехать на время?
Командир гвардейского корпуса Васильчиков всегда дышал с государем "не в ногу". Причем делал это искренне, в полной уверенности, что его действия получат высочайшее одобрение. Нежелание Александра брать под арест заговорщиков, перечисленных в доносе Грибовского, показалось ему ошибкой, и он испросил аудиенции, чтобы уточнить, так ли понял обожаемого монарха.
- Сии люди весьма зловредны, - настаивал генерал. - Возможно, не без их наущения случилась заминка в Семеновском.
Государь поморщился, как от зубной боли. Его любимый полк! Он числился шефом семеновцев еще в бытность великим князем. В чем и когда им было отказано? А они отплатили черной неблагодарностью. Единицу расформируют и наберут заново. Тех, кто не угодил в рудники, ждет Кавказ. Офицеров разошлют по дальним гарнизонам. Но чего хочет Васильчиков? Что за странная манера давить на императора?