Нарбон открыл рот от изумления, Белланже ограничился самодовольным смехом: "Touche, pardi. Touche!"И он увел Нарбона.
– Вы слишком дерзки, Жермена, – упрекнули племянницу поджатые губы тетушки. – Это ниже вашего достоинства. Я уверена, что господин де Морле мог бы и сам ответить.
– Увы, сударыня, – возразил Кантэн, – на подобное оскорбление я мог бы предложить лишь один ответ, но ограничения, налагаемые моей профессией, вновь сомкнули мои уста.
– Кроме того, сударь, французские шпаги нужны для других целей. В какой полк вы вступаете?
– Полк? – растерялся Кантэн.
– Из тех, что господин де Пюизе собирается вести во Францию. – "Верные трону", "Людовики Франции" и прочие?
– Это не для меня, сударыня.
– Не для вас? Француза? Человека шпаги? Неужели вы хотите сказать, что не собираетесь во Францию?
– Я об этом на думал, сударыня. Мне нечего защищать во Франции.
– Существуют вещи несравнимо более благородные, чем личные интересы, за них и надо сражаться. Надо служить великому делу, исправить великое зло и несправедливость.
Кантэну показалось, что в устремленных на него глазах мадемуазель поубавилось тепла.
– Все это для тех, кто был лишен собственности и вынужден отправиться в изгнание. Сражаясь за дело монархии, они сражаются за интересы, которые их с ней связывают. Я, мадемуазель, не из их числа.
– Как – не из их числа? – удивилась тетушка. – Разве вы не эмигрант, как и все мы?
– О нет, сударыня. Я живу в Англии с четырехлетнего возраста.
Господин де Морле непременно заметил бы, насколько его ответ озадачил старшую из дам, если бы младшая не завладела его вниманием.
– Но вы же француз, – настойчиво проговорила она.
– Да, по рождению.
– Неужели в вас не говорит голос крови? Разве не обязаны вы протянуть Франции руку помощи в деле ее возрождения?
В повелительном взгляде девушки горел вызов.
– Мне очень жаль, мадемуазель, но я не могу ответить вам с тем энтузиазмом, какого вы от меня ожидаете. По природе я человек простой и откровенный. Вы говорите о вещах, которые меня никогда не занимали. Видите ли, политика меня совсем не интересует.
– То, о чем я говорю, сударь, касается не столько политики, сколько идеалов. Уж не хотите ли вы сказать, что лишены их?
– Надеюсь, нет. Но мои идеалы не имеют никакого отношения ни к правительству, ни к формам правления.
– Как вы сказали? Когда вы приехали в Англию? – перебила его старшая собеседница.
– Я приехал сюда с матерью двадцать четыре года назад, после смерти отца.
– Из какой части Франции вы приехали?
– Из-под Анжера.
Казалось, госпожа де Шеньер побледнела под толстым слоем румян.
– Как звали вашего отца?
– Бертран де Морле, – просто отвечал удивленный молодой человек.
Лицо пожилой дамы вытянулось, она молча кивнула.
– Как странно, – проговорила мадемуазель де Шеньер, взглянув на тетушку.
Но та, не обращая на нее внимания, продолжала расспросы:
– А ваша мать? Она еще жива?
– Увы, сударыня. Она умерла год назад.
– Но это настоящий допрос! – запротестовала племянница.
– Господин де Морле меня извинит. Мы его больше не будем задерживать. – От волнения, сотрясавшего тело госпожи де Шеньер, ее прическа совершала причудливые и довольно нелепые движения. – Пойдем, Жермена. Поищем Сен-Жиля.
Костлявая, унизанная кольцами рука тетушки увела мадемуазель де Шеньер, лишив Кантэна единственного, что его интересовало на этом приеме.
По блестящему полу салона между группами беседующих гостей двигались лакеи с подносами в руках. Кантэн взял бокал силлери и, медленно потягивая вино, увидел, что госпожа де Шеньер, стоявшая в противоположном конце ярко освещенной, переполненной гостями комнаты, указывает на него веером двум молодым людям, которые остановились рядом с ней. В этот момент к нему подошел хозяин дома, герцог де Лионн. Видя, что молодые люди рядом с госпожой де Шеньер с интересом вытягивают шеи, чтобы лучше разглядеть его, Кантэн спросил у герцога, кто они такие.
– Как? Неужели вы не знаете братьев де Шеньер? Старший, Сен-Жиль, может представлять интерес для учителя фехтования. У него репутация недурного фехтовальщика. Говорят, он – второй клинок Франции.
Слова герцога хоть и позабавили Кантэна, но не произвели на него особого впечатления.
– Слухи не могут отвести ему второе место, не назвав обладателя первого. Быть может, господин герцог, вам известно, кому пожалована эта честь?
– Его собственному кузену Буажелену, в настоящее время героическому предводителю роялистов в Бретани. Но во всем остальном личности отнюдь не героической. Беспощадному дьяволу, ни разу не постеснявшемуся воспользоваться своим преимуществом, завзятому дуэлянту, вернее – убийце. Буажелен убил уже четверых противников и трех женщины сделал вдовами. Скверный человек, этот герой Бретани. Впрочем, – герцог приподнял узкие плечи, – в доме Шеньеров не рождаются святые. Гнилое семейство. Покойный маркиз под конец жизни впал в слабоумие, нынешний заперт в доме для умалишенных в Париже, и эти господа отлично знают, как обернуть это себе на пользу. – В тоне герцога звучало нескрываемое презрение. – Положение маркиза обеспечивает ему неприкосновенность, благодаря чему его земли избежали всеобщей конфискации. Его кузены спокойно живут здесь на доходы с поместья, но палец о палец не ударят, чтобы облегчить участь соотечественников, таких же изгнанников, как они. Я бы не рекомендовал вам знакомиться с ними, Морле. Гнилое семейство эти Шеньеры.
Глава III
БРАТЬЯ
За неделю, прошедшую после посещения салона герцогини де Лионн, Кантэн часто обращался мыслью к мадемуазель де Шеньер, но ни разу не вспомнил про ее кузенов. Однако именно они вскоре предъявили права на его внимание. В воскресенье около полудня их привел к нему один из завсегдатаев академии, барон де Фражле, легкомысленный, смешливый вертопрах, сохранивший все достоинства молодости, кроме возраста.
Лучшего дня и часа нельзя было выбрать, желая застать Морле незанятым. Он уже дал несколько уроков и все еще одетый в белый, наглухо застегнутый пластрон и черные шелковые панталоны вместе со своим страшим помощником О’Келли отдыхал в нише окна, выходившего в небольшой садик.
Ниша была настолько широкой и глубокой, что Кантэн устроил в ней своего рода гостиную с мягкими креслами вокруг стола красного дерева, подушками на подоконнике и двумя восточными коврами, которые пришлись бы по вкусу самому утонченному сибариту и являли резкий контраст с аскетической строгостью фехтовального зала.
Его слуга Барлоу объявил о приходе барона, барон объявил о своих спутниках и представил их.
– Мой дорогой Морле, я привел к вам двух соотечественников, которые думают, что они ваши родственники, и вследствие этого полагают, что вам следует познакомиться. Лично для меня логичность этого вывода не столь очевидна, поскольку родственники – величайшее несчастье, которым нас наделяют при рождении. Я всегда говорю, что друзей выбираю сам, ну а родственники пусть отправляются к черту, я за них не отвечаю.
Морле оставил О’Келли и подошел к гостям.
– У меня нет вашего опыта, барон. В отношении родственников судьба меня пощадила.
– В таком случае, вот вам еще одно доказательство ее благосклонности. – И барон назвал своих спутников: – Господин Арман де Шеньер шевалье де Сен-Жиль и его брат Констан.
Молодые люди были настолько непохожи друг на друга, насколько могут быть непохожи братья. Сен-Жиль был чуть выше среднего роста, хорошо сложен и изящен; его узкое, с правильными чертами, лицо портило презрительное выражение. Младший брат был на полголовы выше и отличался плотным, мощным сложением. У него были черные волосы, очень смуглая кожа и широкий рот с толстыми, как у эфиопа, губами. Одежда обоих молодых людей свидетельствовала о богатстве, что напомнило Кантэну замечание Лионна относительно его источника; но если стройная фигура Сен-Жиля в камзоле, сшитом из ткани двух оттенков голубого, была образцом элегантности, то платье Констана потугами на моду лишь подчеркивало его неуклюжесть.
Резкая и властная манера держаться, вполне соответствовавшая облику младшего де Шеньера, в не меньшей степени проявлялась в его готовности говорить за них обоих и в выборе выражений.
– Что до меня, сударь, так я допускаю между нами только то родство, которое объединяет всех людей, носящих одинаковое имя, и означает принадлежность к одному племени. Довольно много французов носит имя Морле. Мы же – Морле де Шеньеры.
– Тогда как я – Морле де Никто. Тем не менее, как просто Морле я вас приветствую, а как соотечественник – я к вашим услугам.
Он представил гостям О’Келли, предложил им сесть и послал Барлоу за вином и бокалами.
– Вы пользуетесь репутацией отличного учителя фехтования, сударь, – милостиво заметил шевалье де Сен-Жиль.
– Вы очень любезны.
– И к тому же высочайшим покровительством.
– Мне повезло.
– Не могу простить себе, что, проведя в Лондоне шесть месяцев, я не познакомился с вами и не воспользовался возможностями, которые предоставляет ваша школа. Рискую показаться нескромным, но я и сам неплохо владею шпагой.