Герцогиня задержала на девушке взгляд, исполненный глубочайшей доброты и ласки. В это мгновение Одетта робко подняла глаза. Взгляды двух женщин встретились: герцогиня открыла ей свои объятия, но Одетта бросилась к ее ногам и стала целовать колени.
- Теперь мне больше нечего вам сказать, - ответила герцогиня Валентина. - Обещайте же впредь его не видеть, вот и все.
- К великому моему несчастью, сударыня, я не могу вам этого обещать, ведь герцог богат и могуществен: останусь ли я в Париже, уеду ли, он сумеет меня найти. Вот почему я не осмеливаюсь обещать вам больше его не видеть, но могу поклясться, что умру, если увижу его вновь.
- Вы ангел, - сказала герцогиня, - и если вы пообещаете молиться за меня Богу, я готова поверить, что счастье на этой земле для меня еще возможно.
- Молиться за вас Богу, сударыня! Да разве вы не из тех обласканных судьбою принцесс, которым покровительствуют добрые феи? Вы молоды, красивы, могущественны, и вам дозволено его любить.
- Тогда молите Бога, чтобы он любил меня.
- Я постараюсь, - ответила Одетта.
Герцогиня взяла со стола маленький серебряный свисток. Вошел тот же самый слуга, который доложил о приходе Одетты.
- Отведите ее домой, - приказала герцогиня, - да смотрите, чтобы с ней ничего не случилось. Одетта, - ласково обратилась она к девушке, - если когда-нибудь вам понадобятся помощь, защита и покровительство, вспомните обо мне и приходите.
С этими словами она протянула ей руку, как сестре.
- Отныне, сударыня, в жизни мне нужно совсем немного, но поверьте, что ваша помощь мне не понадобится.
Одетта низко склонилась перед герцогиней и вышла.
Оставшись одна, герцогиня села в кресло и, опустив голову, глубоко задумалась. Она просидела несколько минут, погрузившись в свои мысли, когда дверь в ее комнату тихо отворилась. Герцог вошел неслышно и, приблизившись к жене так, что она этого даже не заметила, оперся о спинку ее кресла; затем, видя, что она его не замечает, он снял с шеи великолепное жемчужное ожерелье, поиграл им над головой герцогини и бросил ей на плечо. Валентина вскрикнула и, подняв глаза, увидела мужа.
Она окинула его быстрым, пронзительным взглядом. Но герцог ожидал этого и ответил ей спокойной улыбкой человека, который понятия не имеет о том, будто что-то произошло. Более того: когда герцогиня опустила голову, он нежно взял ее за подбородок и попытался снова заставить взглянуть на него.
- Чего вы от меня хотите, сударь? - спросила Валентина.
- Ну разве не позор для восточного монарха?! - воскликнул герцог, перебирая пальцами ожерелье, которое только что подарил своей супруге. - Ожерелье это прислал мне венгерский король Сигизмунд Люксембургский, считая его чудом. Он думает, что сделал мне царский подарок, а у меня есть жемчужина белее и драгоценнее этих.
Валентина глубоко вздохнула, но герцог, казалось, этого не заметил.
- Знаете ли вы, моя прекрасная герцогиня, что красавицы, подобной вам, я не встречал? На мою долю выпало счастье обладать несравненным сокровищем! На днях мой дядя, герцог Беррийский, так расписывал мне глаза королевы, которые я, по правде сказать, и не приметил, что вчера, находясь от нее поблизости, я воспользовался случаем и внимательно их разглядел…
- И что же? - напряглась Валентина.
- А вот что: однажды - не припомню сейчас, где это было, - я видел пару глаз, которые вполне могли бы соперничать с ее глазами. Взгляните-ка на меня! Да-да, это было в Милане, во дворце герцога Галеаса. Глаза эти сверкали в обрамлении прекраснейших черных бровей, прекраснее любых, когда-либо изображенных итальянским художником. И принадлежали они некоей Валентине, ставшей супругой какого-то герцога Туренского, который, признаться, недостоин такого счастья.
- И вы думаете, он этим счастьем дорожит? - спросила Валентина, обратив к супругу взгляд, исполненный грусти и любви.
Герцог взял ее руку и прижал к сердцу. Валентина попыталась ее отнять; герцог задержал руку жены в своих и, сняв с пальца великолепный перстень, надел его ей на палец.
- Что это за перстень? - спросила Валентина.
- Он принадлежит вам по праву, моя дорогая, ибо достался мне благодаря вам. Сейчас все объясню.
Герцог уселся на низенький табурет у ног супруги, обоими локтями опершись на подлокотник ее кресла.
- Вот именно достался, - повторил он, - да к тому же еще и за счет бедняги де Куси.
- Каким образом?
- Да будет вам известно - и советую помнить об этом, - что де Куси утверждал, будто видел руки по меньшей мере столь же красивые, как ваши.
- Где же это?..
- На улице Феронри, куда де Куси ходил покупать лошадь.
- А у кого именно?
- У дочери торговца лошадьми. Я, разумеется, утверждал, что это невозможно; он же упорно настаивал. В конце концов мы поспорили: он - на это кольцо, а я - на жемчужное ожерелье. - Валентина смотрела на герцога, словно пытаясь читать в его душе. - И вот я переоделся простым оруженосцем, дабы собственными глазами взглянуть на сие чудо, и пошел к старику торговцу, где за бешеную цену купил двух никудышных коней, сесть на которых дворянина, отмеченного титулом герцога, можно заставить разве что в наказание. Но зато я увидел белорукую богиню, как сказал бы божественный Гомер. Признаться по совести, де Куси не столь глуп, и просто диву даешься, каким образом в этом жалком саду мог расцвести такой изумительный цветок. Однако же, моя дорогая, я не признал себя побежденным: как и подобает истинному рыцарю, я вступился за честь своей дамы. Де Куси продолжал упорствовать. Короче говоря, мы уже пошли к королю просить его дозволить решить наш спор поединком, но в конце концов договорились обратиться к Пьеру де Краону, человеку в подобных делах весьма опытному. И вот дня три назад мы втроем направились к этой красотке, и поскольку де Краон оказался великолепным судьей, перстень красуется теперь на вашей руке… Что вы скажете об этой истории?
- Скажу, сударь, что я знала о ней, - ответила Валентина, все еще с сомнением глядя на герцога.
- О… Каким же образом? Де Куси слишком галантен, чтобы сделать вам подобное признание.
- Стало быть узнала не от него.
- От кого же? - спросил герцог тоном наигранного безразличия.
- От вашего судьи.
- От де Краона? Хм…
Герцог вдруг насупился и стиснул зубы, но лицо его тотчас же приняло прежнее беззаботное выражение.
- Да, да, понимаю, - продолжал он. - Пьер ведь знает, что я считаю его своим другом и во всем покровительствую ему. Вот он и захотел снискать также и ваши милости. Ну и прекрасно! Однако не находите ли вы, что время уже слишком позднее, чтобы болтать о всяких пустяках? Не забудьте, завтра король ждет нас к обеду, после застолья устраивается турнир, и мне предстоит острием моей шпаги доказать, что прекраснее вас нет никого на свете, а моим судьей на сей раз будет уже не Пьер де Краон.
При этих словах герцог подошел к двери и запер ее изнутри, заложив в кольца деревянную щеколду, украшенную вышитыми по бархату цветами лилий. Валентина следила за ним взглядом. Когда он снова вернулся к ней, она встала и, обвив руками шею супруга, сказала:
- О сударь, если вы меня обманываете, это будет на вашей совести.
ГЛАВА III
На другой день герцог Туренский поднялся рано и тотчас отправился во дворец, где застал короля в ожидании обедни. Карл, очень любивший герцога, встретил его приветливо и ласково, с улыбкой на лице. Он заметил, что герцог чем-то удручен. Это встревожило Карла, он протянул ему руку и, пристально глядя на него, спросил:
- Дорогой брат, скажите мне, чем вы расстроены? У вас очень озабоченный вид.
- На то, ваше величество, есть причина, - отвечал герцог.
- Расскажите же, в чем дело, - продолжал король, взяв герцога под руку и отводя его к окну. - Мы желаем знать об этом, и если кто-либо нанес вам обиду, мы позаботимся о том, чтобы справедливость была восстановлена.
Герцог Туренский рассказал королю о той сцене, которая произошла накануне и которую мы постарались подробно описать читателю. Он рассказал, каким образом Пьер де Краон обманул его доверие, выдав его тайну герцогине Валентине, да притом еще с самым недобрым умыслом. Убедившись, что король разделяет его неприязнь к де Краону, герцог добавил:
- Клянусь моей преданностью вам, ваше величество: если вы не воздадите ему за содеянное, я сегодня же в присутствии всего двора назову его лжецом и предателем и он умрет от моей руки.