- Вы этого не сделаете, - отвечал король, - я прошу вас об этом. Но мы ему прикажем, и не позднее сегодняшнего вечера, чтобы он оставил наш двор, ибо впредь мы в его службе не нуждаемся. Тем паче, что вы не первый на него жалуетесь, и если доселе я к этим жалобам не прислушивался, то только из уважения к вам, потому, что мессир де Краон был одним из самых близких к вам людей. Брат наш, герцог Анжуйский, король Неаполя, Сицилии и Иерусалима, где находится гроб Господень, - при этих словах король осенил себя крестным знамением, - брат наш весьма недоволен им, потому что он лишил его значительных сумм. К тому же он доводится кузеном герцогу Бретонскому, который вовсе не считается с нашими повелениями и ежедневно нам это доказывает хотя бы тем, что до сих пор не выполнил требования в отношении доброго нашего коннетабля. Мне стало также известно, что этот несносный человек не желает признавать авиньонского папу, который есть истинный папа. Вопреки моему запрещению он продолжает чеканить золотую монету, хотя вассалам дозволено чеканить только медную. Кроме того, брат мой, - продолжал король, распаляясь все больше и больше, - мне известно, и из надежного источника, что его суды не признают юрисдикции парижского парламента и он дошел до того, что принимает от своих вассалов присягу на верность, абсолютно не считаясь с моими правами сюзерена, а это почти равносильно государственной измене. По всем этим и многим другим причинам родственники и друзья герцога Бретонского не могут быть моими родственниками и друзьями. А вдобавок вы приносите жалобу на мессира Пьера де Краона, к коему я и сам начал терять доверие. Так что тут и говорить больше нечего: сегодня же объявите ему свою волю, а я прикажу объявить свою. Что же до герцога Бретонского, то это уже касается отношений между сюзереном и вассалом, и если король Ричард даст нам три года передышки, о чем мы его просили, хотя его поддерживает дядя наш, герцог Бургундский, коему жена Ричарда доводится племянницей, мы еще поглядим, кто из нас двоих является властителем во Французском королевстве.
Герцог поблагодарил короля, которому был глубоко признателен за участие, и уже собирался было удалиться, но как раз в эту минуту колокол Сент-Шапель прозвонил к обедне, и Карл пригласил герцога остаться, тем более что служить на этот раз должен был архиепископ Руанский, мессир Гильом Венский, и на богослужении должна была присутствовать королева.
По окончании службы король, королева Изабелла и герцог Туренский направились в пиршественный зал, где их уже ожидали сеньоры и дамы, по праву своего высокого титула и звания или по желанию королевской четы приглашенные к обеду. Угощения были расставлены на огромном мраморном столе. Возле одной из колонн, на возвышении, стоял отдельный стол для короля и королевы, роскошно сервированный золотой и серебряной посудой. Стол этот со всех сторон был огорожен барьером, возле него стояли стражники и жезлоносцы, впускавшие за ограду только тех, кому надлежало ухаживать за гостями. И несмотря на все эти меры, прислуга едва могла исполнять свои обязанности - столько людей собралось в зале. После того как король, прелаты и дамы ополоснули руки в серебряных чашах, которые с низким поклоном поднесли им слуги, первым свое место за королевским столом занял главный его распорядитель, епископ Нуайонский, затем епископ Лангрский, архиепископ Руанский и наконец сам король. На короле была алая бархатная мантия, подбитая горностаем, голову его украшала французская корона. Подле него сидела королева Изабелла, также в золотом венце, справа от нее занял место царь Армянский, за ним, по порядку, герцогиня Беррийская, герцогиня Бургундская, герцогиня Туренская, мадмуазель де Невер, мадмуазель Бонн де Бар, госпожа де Куси, мадмуазель Мари де Аркур и, наконец, госпожа де Сюлли, супруга Ги де Ла Тремуя.
Кроме упомянутых столов, в зале помещались два других, за коими уселись герцоги Туренский, Бурбонский, Бургундский и Беррийский и еще пятьсот сеньоров и дам. Но теснота была такая, что им с трудом подносили кушанья. "Что до кушаний, обильных и весьма изысканных, - говорит Фруассар, - то их я только перечислю, а расскажу подробнее об интермедиях, которые были разыграны как нельзя лучше".
Подобные увеселения, обычно делившие трапезу на две части, в ту пору были в большой моде. Откушав первое блюдо, гости поднялись из-за стола и направились занимать места поудобнее, где-нибудь у окна, на скамейке или даже на одном из столов, расставленных для этой цели вдоль стен; но гостей собралось такое множество, что даже балкон с местами для короля и королевы был заполнен до отказа.
Плотники, трудившиеся более двух месяцев, возвели посреди дворцового двора деревянный замок высотой сорок футов и длиной шестьдесят футов, считая флигели. По углам замка стояли четыре башни, а в середине возвышалась пятая, самая высокая. Этот замок изображал знаменитую крепость Трою, а самая высокая башня - троянский дворец. На штандартах были изображены гербы царя Приама, его доблестного сына Гектора, а также царей и царевичей, вместе с ними запершихся в крепости. Все сооружение было поставлено на колеса, так что люди, находившиеся внутри, могли поворачивать его в любую сторону, в зависимости от нужд обороны. Очень скоро им представилась возможность доказать свою сноровку, ибо почти тотчас на штурм Трои, с двух сторон одновременно, устремились шатер и корабль: шатер изображал греческую армию, а корабль - греческий флот; оба они двигались под знаменами храбрейших воинов, сопровождавших царя Агамемнона, и в их числе - быстроногого Ахилла и хитроумного Одиссея. В шатре и на корабле было не менее двухсот человек, а из ворот королевской конюшни уже выглядывала голова деревянного коня, спокойно ожидавшего, когда настанет его время появиться на сцене. Однако, к великому разочарованию зрителей, дело до этого не дошло: в тот момент, когда греки под покровительством Ахилла храбро осадили троянцев, доблестно оборонявшихся во главе с Гектором, послышался треск, а затем - невероятный шум: помост, устроенный у дверей парламента, внезапно рухнул и увлек за собой всех, кто на нем находился.
Как бывает обычно в подобных обстоятельствах, каждый, боясь, что печальная участь постигнет и его, кричал так, словно это уже произошло; в толпе случилось сильное замешательство: все пытались сойти с помоста одновременно; люди рванулись к ступенькам, и те, не выдержав тяжести, затрещали. Хотя королеве и дамам, находившимся на каменных балконах дворца, ничто не угрожало, их тоже обуял панический страх; и тогда, по причине ли этого безрассудного страха или же чтобы не видеть ужасающей сцены, происходившей у них на глазах, они бросились было назад, в пиршественную залу, но позади плотной стеной стояли оруженосцы - пажи и слуги, а еще дальше толпился народ, который, пользуясь тем, что стражники и жезлоносцы кинулись к окнам, устремился в помещение, так что королева Изабелла, не в силах пробиться сквозь толпу, лишилась чувств и упала в объятия герцога Туренского, оказавшегося рядом. Король распорядился немедленно прекратить представление. Столы, уставленные второй переменой блюд, а также барьеры вокруг них убрали, и в зале стало намного свободнее. К счастью, все обошлось почти благополучно, только слегка помяли госпожу де Куси и королеве стало дурно. Ее отнесли поближе к окну, выбили стекло, чтобы побыстрее дать ей свежего воздуха, после чего она пришла в себя. Но королева испытывала такой страх, что выразила желание тотчас удалиться. Что до зрителей, находившихся во дворе, то некоторые из них лишились жизни и многие получили более или менее серьезные увечья.
Наконец королева села в свои носилки и в сопровождении более тысячи свитских кавалеров и дам направилась во дворец Сен-Поль; а король спустился на лодке до моста Менял и вместе с кавалерами, пожелавшими принять участие в турнире, который ему предстояло возглавить, поплыл вверх по Сене.
По прибытии во дворец король получил роскошное подношение парижских граждан, которое от их имени ему вручила депутация из сорока самых знатных горожан. Все они, словно в мундиры, были одеты в одинакового цвета суконное платье. На носилках под прозрачным шелковым покрывалом лежали драгоценные предметы, составлявшие подношение, - четыре кувшина, четыре таза и полдюжины блюд - все из чистого золота весом пятьдесят марок.
Когда появился король, носильщики, одетые дикарями, поставили носилки посреди комнаты, и один из горожан, входивших в депутацию, опустился перед королем на колено и сказал:
- Любезнейший государь и благородный король! По случаю вашего счастливого восшествия на престол преданные короне парижские граждане преподносят вам эти драгоценности. Такие же дары они преподносят королеве Изабелле и герцогине Туренской.
- Спасибо вам! - ответствовал король. - Эти подарки действительно прекрасны, и мы всегда будем помнить тех, кто их преподнес.
В самом деле, такие же носилки были доставлены королеве Изабелле и герцогине Туренской. Подношение для королевы доставили во дворец два человека, наряженные один медведем, другой единорогом; здесь были сосуд для воды, два флакона, два кубка, две солонки, полдюжины кувшинов и полдюжины тазов - все это из золота самой высокой пробы, и серебро: дюжина подсвечников, две дюжины тарелок, полдюжины больших блюд и две чаши - все вместе весом триста марок.