АЛИБИ
Профессор Грег Грейчер встретил комиссара, стоя посреди обширного кабинета, почти сплошь устланного мягкими коврами и со всех сторон заставленного книжными полками.
- Комиссар полиции Гард, - представился вошедший.
- Чем могу служить? - сухо произнес профессор.
Гард рассыпался в извинениях.
В кабинете была зажжена большая люстра под потолком, два настенных бра и еще настольная лампа. "К чему такая иллюминация? - успел подумать Гард. - Возможно, профессор специально хочет подчеркнуть, что абсолютно чист: так сказать, смотрите, мне скрывать нечего. Или он просто боится сумрака? И в том и в другом случае это подозрительно. В усиленном освещении "сцены" есть нечто театральное, а театральное в жизни всегда нарочито. Что же касается страха перед темнотой, то для человека, только что совершившего преступление, такой страх вполне закономерен. Впрочем, - тут же остановил себя Гард, - я почему-то для себя решил, что Грейчер - преступник, а это еще слишком преждевременный вывод. В конце концов, есть тысяча причин, по которым можно включать все лампы в собственном кабинете".
- Только, пожалуйста, говорите тише, - все с тем же недовольным, почти брезгливым выражением лица произнес Грейчер. - Жена и дочь уже спят. Правда, они в дальних комнатах, но я не хотел бы их случайно потревожить. Так в чем дело, комиссар?
Грейчер не предлагал Гарду сесть и продолжал стоять сам, как бы подчеркивая этим, что рассчитывает на кратковременность визита. И поскольку Гард не торопился задавать вопросы, профессор откровенно нервничал, что показалось Гарду естественным. Грейчер явно успокоился лишь тогда, когда комиссар, попросив разрешения закурить сигарету, спросил его о Лео Лансэре. Сотрудник лаборатории Лео Лансэре? Что ж, талантливый молодой человек, хороший ученый, подает большие надежды. О нем профессор не мог сказать ничего плохого. Аккуратен, исполнителен, отлично выполняет любое задание. Это все, что интересует комиссара полиции?
- У Лансэре самостоятельная научная тема или он только ваш ассистент, профессор?
Грейчер снисходительно улыбнулся, и Гард с некоторым неудовольствием отметил, что улыбка профессора вполне нормальна.
- Должно быть, комиссару полиции неизвестно, - сказал Грейчер, - что в институте собственные темы имеют только руководители лабораторий. Когда Лансэре дорастет до самостоятельной работы, он, вероятно, тоже получит свою лабораторию. Однако…
- Благодарю вас, я действительно этого не знал, - с невинным видом признался Гард. - Но я имею в виду ту работу, которой сотрудники посвящают свое свободное время. Признайтесь, профессор, ведь вы по ночам тоже занимаетесь чем-то для души? Вот и сегодня, например? У вас освещение как при киносъемке.
- Одни любят темноту, другие свет. А ночные дела моих сотрудников меня не интересуют.
"Так, - отметил про себя Гард. - Ложь номер один".
- А в связи с чем, позвольте спросить, вас интересует Лео Лансэре? - несколько запоздало поинтересовался профессор.
И комиссар не преминул отметить, что это опоздание могло быть вызвано как естественной тактичностью интеллигентного человека, так и боязнью проявить слишком большой интерес к опасной теме.
- Я хотел бы знать, господин профессор, - сказал Гард все тем же почтительно-просительным тоном, которого он придерживался с самого начала, - где вы были сегодня вечером между девятью и десятью часами? Разумеется, - добавил он, - я приношу свои искренние извинения за столь бесцеремонный вопрос, но такова моя служба.
- Я не даю отчета даже собственной жене, - резко сказал Грейчер, но тут же взял себя в руки. Разумеется, он ответит на вопрос, если комиссар настаивает. - Дело в том, - профессор вновь улыбнулся, на этот раз смущенно, - что в интересующие вас часы я находился в клубе "Амеба", где - ради бога, не удивляйтесь - играл в вист. Вист - моя страсть.
И короткая вспышка профессора, и то, как он сдержал себя и как ответил, - все это выглядело естественно. Из абстрактного "подозреваемого" профессор все более превращался в живого, нормального человека.
- Ну что ж, - мягко сказал Гард, - я не могу вам не поверить, но вынужден, к сожалению, задать еще вопрос: когда вы вернулись домой?
Про себя же Гард подумал, что если профессор все же противник, то противник, бесспорно, умный и отлично владеющий собой.
- Я вернулся домой… - профессор задумался, припоминая, - около десяти часов. Из клуба же уехал в половине десятого, если это вас интересует.
- Кто может подтвердить ваши слова?
- Они нуждаются в подтверждении, комиссар? - искренне удивился профессор. - До сегодняшнего вечера все верили, что если я говорю, то говорю правду.
- И я не смею не верить. Отнеситесь к моим сомнениям как к чистой формальности.
Грейчер вновь задумался.
- Слава богу, - сказал он, - что в вист одному играть невозможно. Иначе вы поставили бы меня в затруднительное положение. Со мной за столом сидели…
И он назвал несколько фамилий, небезызвестных комиссару Гарду.
- Надеюсь, вы найдете достаточно тактичный способ расспросить этих людей, дабы не бросать на меня тень подозрений, не знаю уж, право, в связи с чем?
- Можете не беспокоиться, профессор, - сказал Гард. - А когда вы пришли в клуб?
- Приблизительно около девяти… - Профессор снова задумался, и это раздумье тоже было естественным.
Итак, ясно: у профессора Грега Грейчера абсолютно надежное алиби, поскольку убийство Лансэре произошло между девятью и десятью вечера. И ведет он себя без тени волнения. Гард невольно взглянул на руки собеседника. Руки часто выдают то, что удается скрыть поведением, голосом и выражением лица. Но руки профессора с длинными, тонкими пальцами скрипача спокойно отдыхали на спинке кресла. Трудно было представить себе, что эти музыкальные пальцы несколько часов назад сжимали смертельной хваткой горло человека.
- Вы не играете на скрипке, профессор? - спросил вдруг Гард.
- Простите, комиссар, - холодно ответил Грейчер, - но мне надоела наша беседа. В чем, наконец, дело?
"Пора сказать", - решил Гард. Он сделал шаг по направлению к Грейчеру и, глядя ему прямо в глаза, произнес:
- Дело в том, что четыре с половиной часа назад у себя на даче был убит Лео Лансэре.
Да, Грейчер побледнел. Но это еще ни о чем не говорило. Как иначе мог вести себя профессор, выслушав сообщение о трагической гибели своего ассистента?
- Как это произошло? - глухо спросил Грейчер.
- Его задушили.
- Кто?
- Я скажу вам об этом чуть позже.
- Но вы-то знаете кто?
Гарду показалось, что где-то в глубине глаз профессора мелькнуло нечто похожее на беспокойство. Быть может, только показалось?
- Простите, профессор, но мое служебное положение позволяет задавать вопросы, а не отвечать на них, - сказал Гард. - Возможно, мне еще придется прибегнуть к вашей помощи.
- Буду рад, - сухо ответил Грейчер и вновь улыбнулся, и холодные мурашки пробежали по спине комиссара Гарда: саркастическая кривая улыбка на мгновение сделала лицо профессора неузнаваемым.
Не всегда человек способен определить, какими путями приходит к нему та или иная мысль. Далеко не во всех случаях счастливая мысль всходит на дрожжах логики, иногда она возникает сама собой, внезапно, подобно вспышке молнии, а иногда ее формируют сложные и отдаленные ассоциации. Гард уже собрался было переступить порог кабинета, как вдруг что-то заставило его обернуться. Профессор Грейчер стоял на том же месте, полный спокойствия. Лицо его ничего не выражало. Оно было непроницаемо холодным. И тем не менее Гарда словно обожгло.
"Грег Грейчер, вы - убийца!" - чуть не сказал он, совершенно уверенный в непостижимой справедливости этих слов.
Снова черный "ягуар" стремительно промчался по пустынным ночным улицам города, тревожно подмигивая оранжевым сигналом, установленным на крыше.
В кабинете комиссара уже был Таратура. Гард, не снимая плаща, уселся в кресло, затем вопросительно взглянул на инспектора. Таратура утвердительно кивнул.
- Разумеется, ты ему ничего не сказал? - на всякий случай спросил Гард.
- Конечно, сэр.
- Ну что ж, приступим к загадке "номер два"? Или, если считать в порядке поступления, "номер один"?
Через минуту в кабинет входил невысокий человек лет сорока пяти, одетый с подчеркнутой небрежностью преуспевающего бизнесмена. Это был Эрнест Фойт. Не дожидаясь приглашения, он опустился в кресло напротив комиссара, любезно кивнул ему. Эрнест Фойт вел себя так, словно явился на свидание с близким другом. Они и в самом деле были довольно хорошо знакомы - полицейский комиссар Гард и глава одной из самых влиятельных гангстерских корпораций Эрнест Фойт.
Странные между ними сложились отношения. Гард отлично знал, кто такой Фойт, но вот уже десяток лет ничего не мог с ним поделать. Сам Фойт не нарушал законов. Ни поймать его за руку, ни доказать его связи с людьми, совершающими дерзкие и крупные преступления, полиция не могла, хотя все отлично понимали, что сценарии преступникам писал Эрнест Фойт. Сперва эта гримаса правопорядка выводила Гарда из себя, но постепенно он привык к Фойту, как привыкают к неизбежному.
Комиссар и Фойт с некоторого времени стали относиться к сложившемуся положению с известным юмором.
- Вот что, старина, - сказал Гард, - возникла ситуация, при которой мне придется снова пощекотать вам нервы, вы уж простите.
Фойт поклонился, приложив руку к груди: вхожу, мол, в ваше положение, комиссар, и выражаю искреннее сочувствие.
- Сигарету? - любезно предложил он комиссару, щелкнув массивным золотым портсигаром. - Если не ошибаюсь, вы курите "Клондайк"?