Как обычно, мыслями он был далеко от хаотической суеты вокруг.
«Но за что же я убил Джека?»
Из неуместной задумчивости его вывел визг тормозов и рявканье автомобильного сигнала. Понять, что произошло, Роман не успел — на него надвигалась серая громада с выпученными от злости фарами. Он умер и воскрес одновременно. Иномарка с затемненными стеклами тяжким взглядом изучала это непонятное, необъяснимое человеческое насекомое, чуть не попавшееся ей на обед…
2. Посторонний
Скрипучий голос дребезжал, временами переходил на отрывистый лай, но ничто не могло бы вытравить из этого голоса непобедимое высокомерие.
— …плохо, медленно, хуже некуда…
— Но мы…
— Молчать!!! — взвизгнул высокомерный голос. — Не сметь перебивать меня. Я — ноль триста двадцать шестой. Меня поставили над этим вонючим городишкой и дали в услужение десяток кретинов. Какого херувима, спрашиваю, вы там возитесь?
— Нам не хватает человеческого материала, мой господин. Мы не можем…
— Что я слышу?! Вам не хватает материала! Падаль, безмозглые идиоты! Может быть, тебе разонравилось быть тем, кто ты сейчас, и ты хочешь перейти во второй сорт? — В голосе появилась насмешливость. — Ты хочешь стать ничтожеством, жалким рабом? Отвечать! — рявкнул голос.
Пухлый человечек в огромных очках и со вздыбленными седыми вихрами на макушке затрясся, замотал головой и рухнул на колени, согнув коротенькие толстые ножки.
— Нет, мой господин, не делайте этого…
— То-то же. — Скрипучий голос немного подобрел. — Ладно, можешь встать… Или нет. Лучше оставайся на коленях. Так ты мне больше нравишься.
— С радостью, мой господин. — Пухлый человечек перестал трястись и с облегчением смотрел вверх, под потолок.
— И не говори мне больше про человеческий материал. В этом вонючем городишке живет девятьсот тысяч. Даже если рекрутировать тысячу, этого хватит с избытком.
— Мой господин, мы делаем все, что в наших силах. Но люди… людишки… в большинстве это негодный материал… второй сорт… побочный эффект гуманистической политики… Это рабы, а не… даже те, кто метит в хозяева жизни… это быдло, мой господин.
— Не там ищете, значит. Не там и не тех. Ладно. Я займусь этим. Есть у меня на примете один. Из резерва, так сказать, хе-хе. Писателишко-поэтишко. Ты… э-э… как тебя? Забыл…
— Казимир, мой господин.
— Ты в него поглубже залезь, интересное найдешь. А я с ним пока позабавлюсь… Так что там у вас с опытами? Когда будет готов артефакт?
— К осени, мой господин, и сразу же запустим. Ваша гениальная идея, мой господин, получит блестящее выражение, голову даю на отсечение, — льстиво расточился пухлый Казимир.
— Хм, голову? Это ты у своих девок головы оттяпывай… Чего глаза таращишь? Думал, не знаю? Я, видишь ли, все знаю — даже про то, что шепнула тебе на ухо твоя бабушка, большая стерва, сходя во гроб. Хочешь снова услышать?
— Мой господин знает, что не хочу. — Лицо толстяка перекосила ненависть к покойной бабушке.
— Ну так вот тебе, если провалишь дело, я голову оттяпывать не стану. Я сделаю другое. Немножко побольнее. А потом отправлю тебя на помойку. Идет?
— Да, мой господин. — Казимир содрогнулся жирным телом и понурил голову.
— И кстати, я хочу, чтобы это был человек.
— Мой господин, я не совсем…
— Я хочу, чтобы артефакт был встроен в человечью плоть, дурья башка, дерьмо вместо мозгов.
— Мой господин имеет в виду кого-то конкретно? — промямлил расстроенный Казимир.
— С удовольствием сказал бы, что тебя имею в виду, — произнес голос. — Но ты даже на роль пугала не годишься. Кто у вас там есть под рукой? Любого бери. Мне все равно. Я только хочу, чтобы этот гнилой городишко выл от страха и просил избавления. Уменяпросил. Ясно тебе?
— Да, мой господин.