Акрамкул - так звали погонщика арбы - соскочил с коня и от души пожал огромные ручищи Намаза, потом заставил его взобраться на арбу, успев тысячу раз извиниться. Когда снова тронулись, Акрамкул уселся в седле боком, чтобы видеть попутчиков, и заговорил. Казалось, что его теперь ничто и никто не в силах остановить. Сказал, что он и раньше много слышал о Намазе, но впервые увидел его на пышной свадьбе волостного управителя. Тогда он стал свидетелем, как Намаз один за другим повалил всех богатырей-курашчи, прибывших на свадьбу. Оставался последний соперник, и Акрамкул решил про себя, что если палван свалит и этого курашчи, он снимет с себя чекмень и подарит его Намазу. Но когда Намаз, положив и этого борца на обе лопатки, кинул зрителям все деньги, полученные в качестве приза, и покинул круг, Акрамкул растерялся. "Столько золота, серебра играючи бросил под ноги неизвестных людей, разве нужен ему мой рваный чекмень, - подумал тогда Акрамкул. - Разве что вместо попоны будет им осла своего накрывать?" Так и не решился тогда подойти к Намазу. Но все равно не покидала его мечта когда-нибудь познакомиться с чудо-богатырем. Оказывается, мечтал об этом и отец Акрамкула. Они давно собираются вместе с почтенными старцами селения прийти к палвану и расспросить его, узнать, откуда появился такой налог, который называется "дровяными деньгами". Ведь Намаз знаком с урусами - сановниками, посещал некогда даже город, где находится дворец белого царя.
- Если вы не против, палван-ака, сейчас прямо и поехали бы в Каратери, - подытожил Акрамкул свою сумбурную речь. - Вы не представляете, как обрадуется мой отец!
- В другой раз поедем, - пообещал Намаз. - А сейчас надо ребят доктору показать.
"Мужицкий кишлак", как называли местные жители красивую и аккуратную деревеньку Первомайскую, возник более тридцати лет тому назад, а точнее, - 1 мая 1870 года. В тот памятный день сюда прибыли переселенцы из глубин России. Кругом простирались песчаные холмы, болота и заросшие камышом засоленные земли. Вначале все переселенцы жили в домишках, слепленных из камыша. Впоследствии появились прямые ровные дороги, в село стали ввозить на арбах, верблюдах гравий, заработала печь для обжига кирпича. Один за другим в центре села выросли крепкие, добротные дома, устремилась куполом в небо церковь. Сейчас здесь, кроме мужиков, занимающихся садоводством, выращиванием зерна и частично охотой, проживают семьи чиновников, занятых на разных государственных должностях.
Сергей Степанович Рябов по прозвищу Сергей-Табиб, к которому держал теперь путь Намаз, прибыл сюда в ссылку; работает учителем в здешней русской школе, врачует больных. Живет один-одинешенек, человек суровый, вспыльчивый. В летнюю пору Рябов уходит в горы, собирает лечебные травы, коренья. Посещая узбекские кишлаки, изучает привычки и обычаи местных жителей. Немного говорит по-узбекски. Они с Намазом познакомились, когда Сергей-Табиб лечил жену покойного ныне Ивана-бая, у которого Намаз прислуживал по хозяйству. С тех пор поддерживают дружеские отношения. Сергею Степановичу Намаз пришелся по душе своей честностью и искренностью, немалую роль в этом сыграло, видимо, и его хорошее знание русского языка. Намаз приносит лекарю подстреленных на охоте уток, лысух и диких кабанов, частенько остается у него ночевать. И почти каждый раз уходит с коробом дроби, которым оделяет его Сергей-Табиб.
Рябов сидел на сури, в небольшом дворике, огороженном камышовым заборчиком, и играл на скрипке. Заметив гостей, он отложил инструмент и встал.
- Намазбай, ты ли это? - спросил он по-узбекски.
- Вы не ошиблись - он самый, - ответил Намаз по-русски.
- Ей-богу, сидел тут и с тоскою думал, что опять буду шурпу в одиночестве хлебать, - заговорил на родном языке и Сергей-Табиб. - Ты очень вовремя приехал, Намаз.
- Я к вам больных привез.
- Племянники, что ли? - спросил Рябов, внимательно разглядывая мальчишек.
Намаз объяснил, откуда ребята.
- Дела неважнецкие, - произнес лекарь, осмотрев ребят.
- Ничем нельзя помочь? - опешил Намаз.
- Не знаю, не знаю… может, и удастся спасти мальцов. Лишь бы у этого, с болячками, кровь не оказалась зараженной.
- Никого-то у них, бедняжек, нет, - проговорил тусклым голосом Намаз.
- Что ты заладил! - прикрикнул на него Сергей-Табиб. - Будто я не вижу! Забодай их блоха… Вон до чего детей своих доводят, а сами, будто одной мало, по нескольку жен берут, по пятнадцати дней свадьбу гуляют, азартными играми увлекаются!.. А такие, как ты, бездельники, только и знают, что с ружьишком по чащобам лазят, охотятся!
Сергей-Табиб вынес из дома стеклянную баночку.
- Вот этой мазью будешь мазать язвы у своего Хайитбая, - сказал он. - Достаточно один раз в день, не то, боюсь, обожжет… А как зовут вот этого стебелька?
- Тухташбай.
- У Тухташбая сильная простуда, нечисто в легких. Голод окончательно подорвал его силы. Ты фазанов стреляешь по-прежнему?
- Стреляю.
- Дома сандал есть?
- Можно поставить, нетрудно.
- Дрова из урючины найдешь?
- Если постараться, думаю, что…
- Нет, ничего не выйдет, - с сомнением покачал головой Сергей-Табиб. - Не справишься ты. Плодить детей вы умеете, а вырастить поручаете аллаху! Сколько за одну эту весну таких вот бедняжек погибло, если бы ты знал! Оставь их, обоих оставь: сам присмотрю за ними, сам на ноги поставлю. Только ты через день наведывайся. Договорились?
- Договорились.
- Еще бы не договорились, ты ведь затем и привел их сюда, что знал, Сергей-дурак оставит их у себя, как же иначе! И доставь мне сюда барсука! Барсучий жир им необходим.
Когда сели за шурпу, Сергей-Табиб шутил, смеялся, стараясь развеселить заметно приунывших ребят.
Вскоре Намаз, пообещав непременно раздобыть барсука, а также приносить дичь, которую удастся подстрелить на охоте, распрощался с Сергеем-Табибом. Выйдя на улицу, он обнаружил, что Акрамкул и не думал уезжать: он дремал, склонив голову, на нераспряженном коне и ждал его.
Вдвоем они отправились в Джаркишлак.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПАХСАКАШИ
Джаркишлак среди окружающих его селений считается самым красивым. Под боком протекает шумная река Кият. Кишлак расположен на возвышении, откуда Джиянбекские степи предстают перед глазами как на ладони. У самого кишлака проходит широкий тракт. Путники, следующие к своей цели на лошадях, ишаках, верблюдах и арбах, обычно останавливаются в чайхане, расположенной на берегу Кията, чтоб утолить жажду в знойную летнюю пору, дать животным отдохнуть. Уезжая, они возносят благодарственную молитву людям, освоившим эти пустынные земли. Года уже четыре и Намаз числится жителем этого кишлака. Вначале он жил у своего зятя пахсакаша Халбека. Два года назад тот выделил ему из своего участка два танаба земли. И Намаз при помощи того же сердобольного зятя выстроил себе дом о семи потолочных балках.
Акрамкул высадил Намаза на окраине Джаркишлака.
- Значит, на этой неделе обязательно приедете к нам, да, Намаз-ака? - спросил он опять.
- Обязательно, - в который раз пообещал Намаз. Он был очень благодарен этому сердечному говорливому парню, помогшему ему отвезти больных к лекарю.
- Мы на вас очень надеемся, Намаз-ака. Вы должны посоветовать, как нам быть с этим дровяным налогом.
- Придумаем что-нибудь.
- Прощайте, храни вас аллах. - Акрамкул ударил коня плетью. - Чу, лошадка моя резвая!..
Полкилометра пути до дома зятя Халбека Намаз прошел в хорошем настроении. Нет, что ни говори, много на свете добрых людей. Есть такие, как Дивана-бобо, посвятивший жизнь обездоленным сиротам, или как русский табиб, готовый бесплатно кормить и лечить от тяжелых болезней бедняков…
- Дядя, да идите же быстрее, дядя! - прервал его мысли плачущий детский голос. Намаз вздрогнул: перед ним стоял один из племянников, сын Халбека.
- Что случилось, Батырджан?
- Отца чуть не убили!
- Что?
- Отца избили… Он весь в крови был!.. Дядя, дядечка, поспешите же!..
Двор зятя битком набит людьми. Соседи, знакомые, дальние и близкие родичи - все были здесь. Детишки плакали в голос. Из дома выскочила сестра Намаза Улугой. Волосы растрепаны, в лице ни кровинки.
- Брат мой, богатырь мой! - бросилась она к Намазу, рыдая.
- Да в чем дело, говорите же!
- Заходи в дом, дорогой брат, зять твой кончается…