– Это что же ты такое рассказываешь? – удивился майор. – Ты сам-то не пьян был? Жабы тебе с палочками являются…
– Признаюсь, выпил малость, но уж потом, как домой с речки пришел. Токмо вы, барин, Иван Ильич, не перебивайте, а то попутать могу. Тут оно самое антиресное.
– Эк ты, братец, охамел, – покачал головой майор, но незлобно, а так, для порядка. – Ну давай уж, давай дальше говори.
– Вот я и думаю: это какое же чудо, с небеси не только камень упал навроде церквы, а ишо и жабы на ем слетели! Я-то сразу смикитил, жабы при камне, у нас таких отродясь не водилось – алибо я жаб не видал? Собрал их в подол, пока не разбежались, да домой побег. Камень, думаю, здоровый, его одному не своротить, пущай пока там стоит. Прибег, значит, взял ушат, велел Ваньке воды туда колодезной набрать да жаб и пустил. Оно жабам-то без воды несподручно, как бы не попридохли, думаю. Пустил, а сам взял вожжи, холсты да назад – думаю, прикрою камень-то, покамест барин приедет… Мало ли там чего вокруг, а позови мужиков тащить, поистопчут… Пущай, думаю, барин приедет да, сам вокруг и посмотрит прежде. А ну как там редкость какая упала, а я не приметил. Вот… А одну жабу-то…
Пахом умолк, ковыряя половицу большим пальцем ноги.
– Чего еще? Ну, говори.
– Жабу-то одну, барин, Иван Ильич… Взодрал я да с собой взял.
– Это как же – взодрал? – Брови майора удивленно поднялись.
– Как вздирают, так и взодрал. Там под ракитами заводинка, раков больно много. Я подумал, чего туда-сюда бегаю без толку, закину-ка жабу, раки ее обсядут, а завтре вытяну. Оно и правда, как вытянул, раков несметно, большущий чугунок наварил. Вот и говорю, – продолжал Пахом, не замечая, что майор смотрит на него с некоторым ужасом. – Прибег на берег, под ракиты-то, ан там уже нет ничего. Я думал попервоначалу, увидал кто да упер, оно ж с виду как серебряное. А потом гляжу, там проплешина навроде как от кострища. То есть покамест я туда-сюда бегал да жаб этих обихаживал, церква моя шасть – и улетела на небеси, откуда намедни сверглась. Походил я, походил да и вернулся. А тут…
– Что? Что – тут? Что, мерзавец?! – зарычал майор, подымаясь на ноги.
– Дык ребятишки… – забормотал Пахом. – Никишка Косой с Петькой… И Герасим с ими, Маланьин-то, золотушный… Жаб из ушата вымнули да и надули…
– Кхак?! Кхак?! – Майор бессильно опустился в кресло.
– Как жаб надувают, так и надули, – сказал печальный Пахом. – Им обнаковенно соломинку в заднее отверьстие встромят и дуют, а они потом по воде плавают, а мырнуть не умеют. Большая ребятишкам из того потеха. Токмо заместо соломинок они палочки эти встром-нули, они ж с дырочкой внутри, наскрозь. Поплавали они, поплавали, а как я вернулся, так уже и преставились, жабушки-то.
Сказавши так, Пахом осторожно покрестился, косясь на барина, – жаба хотя и некрещеная тварь, а мало ли. Но майор уже ничего не предпринимал и только сидел, бессильно глядя в пол.
– Вот, – робко повел рассказ к завершению Пахом. – Я жаб-то схоронить хотел на леднике, может, вам антиресно даже дохлые, положил в ряднинку…
– Так они целы? – спросил майор оживая, но как только увидел лицо Пахома, как-то сразу оплыл, словно старое сало на солнышке.
– Дык собака, барин, Иван Ильич… Вовсе никчемная шавка, какая при кухне… Пока я ледник отпирал, она, змея, ухватила ряднинку да сволокла. Я за ей, да куда там – под плетень, через огород, и нет ее. Я ее потом хорошенько прибил, барин, Иван Ильич, вот вам крест! А Никишке, идолу, чуть ухо не оторвал! Если повелите, я их и высечь могу!
– Да уж высеки, – пробормотал майор. – А палочки куда дел?
– А палочки в жабах и остались. Я ж на ледник… Я ж хотел…
– Иди. Иди отсюда, ирод.