Я осмотрелся в перископ. Слева сорок пять - рубка всплывающей подводной лодки! А мне перед выходом дали оповещение: наших лодок в этом районе нет. Стало быть, фашист! Разворачиваюсь и ложусь на курс сближения.
- С одной торпедой?
- С одной, Николай Дмитриевич! Еще не остыл после боя в Бое фьорде, азарт во мне так и кипит!
Опять поднял перископ. Море - хоть шаром покати! Погрузился мой фашист. И я вниз - следом за ним!
"Ну, теперь навостри уши, Маньков!" - говорю акустику.
И информирую по переговорной трубе команду, что так, мол, и так, завязали схватку с немецкой подводной лодкой! - Донченко повернулся к курсанту: - А в нашем деле такой бой, один на один и вдобавок вслепую, - редчайшая вещь! Верно, Николай Дмитриевич?
Грибов кивнул.
- Ну вот, опять докладывает Маньков: "Исчез шум винтов!" Это значит: фашист прослушивает меня, пробует найти по звуку.
"Стоп моторы!"
Тихо стало у нас. Матросы даже сапоги сняли, чтобы не греметь подковками. Ходим на цыпочках, говорим вполголоса. Каждый понимает: неподалеку фашистский акустик слушает, не дышит, не только ушами, каждым нервом своим к наушникам приник!
Многие думают: бой - это обязательно выстрелы, грохот, гром. Нет, самый трудный бой, я считаю, такой вот, в потемках, в тишине! Ходят на глубоком месте две невидимки, охаживают друг друга по кошачьему, на мягких лапках подушечках…
- Невидимка против невидимки - это точно.
- Да. Принимаю решение: маневрировать, пока не возникнет подходящая комбинация. Торпеда у меня одна! Надо бить наверняка.
А маневрировать, заметьте, стараюсь в остовых четвертях. Вражеский то берег неподалеку. Не набежали бы, думаю, "морские охотники"!
Маньков беспрерывно докладывает: слышу шум винтов, дистанция такая то, пеленг такой то.
Стараюсь не стать бортом к фашисту, а сам увожу его подальше от берега, от опасного соседства, - еще засекут береговые посты!
Вот кружим и кружим, меняем глубины под водой - для маневрирования в Варангер фьорде места хватает. Фашист остановится, я остановлюсь. Он пойдет, и я пойду. В кошки мышки играем. А у кошки что главное? Не чутье - слух!
Донченко склонил голову набок, зажмурившись, словно бы прислушиваясь.
- Маньков докладывает: фашист что то продувает - получается пузырение, будто торпеду выпустил. Но, конечно, нет того характерного свиста торпеды, когда она разрезает воду. Один шумовой эффект! Это значит: фашист пугает, хочет меня с толку сбить.
К маю сорок второго года, надо вам доложить, я уже не с одним фашистом встречу имел. Не с подводником, конечно, это из ряда вон, но с летчиками, командирами катеров. У них, я заметил, наступает иногда такое расположение духа, когда кажется, будто все идет без сучка, без задоринки, согласно параграфам инструкции…
- Как у Толстого, - сказал Грибов. - "Ди эрсте колонне марширт, ди цвайте колонне марширт…"
- Именно так! Очень опасное, знаете ли, состояние.
Думаю об этих "ди эрсте, ди цвайте" и мечтаю, как бы вытряхнуть моего фашиста из его параграфов.
Маньков услышал шипение воздуха - фашист продувает балласт. Значит, хочет всплывать. Либо, давая при маневрировании большие хода, разрядил свои батареи, либо выполняет следующий параграф инструкции: хочет вызывать катера на подмогу.
Ну нет! В нашем споре третий лишний!
Маньков доложил: пеленг резко меняется. Ага! Выдержка у фашиста послабее нашей. Уходит от боя!
Объявляю по "переговорке" торпедную атаку. Все подобрались вокруг, повеселели. Гора с плеч!
На курсовом двадцать, с правого борта, дистанция шесть кабельтовых , подвернув на боевой курс, даю залп! И потом ка ак тряханет! Взрыв!
- Как - взрыв? - Ластиков даже подскочил в кресле. - Был разве и взрыв?
Он умоляюще взглянул на Грибова. Тот встал из за стола и подошел к карте. Почти у самого ее верхнего края, между Финмаркеном и полуостровом Рыбачий, голубел широкий ковш Варангер фьорда.
- Маневрировали в остовых четвертях?
- Да.
- Значит, немецкая лодка находилась между вами и берегом. - Профессор многозначительно взглянул на курсанта.
- Берег то и беспокоил, Николай Дмитриевич, - подхватил Донченко. - Понимаю: посты наблюдения засекли взрыв. Сейчас выбегут из Киркенеса "морские охотники" и дадут мне "сдачи". Я и получил ее потом - в крупных и мелких купюрах: до тридцати глубинных бомб. Но, как видите, сижу перед вами: цел, ушел!
- Перископ уже не поднимали?
- Каюсь, Николай Дмитриевич, не утерпел, поднял. Сразу же подошел к месту потопления и осмотрелся в перископ. Даже в глазах зарябило. Радужные пятна соляра на воде! Пустила моя подлодка сок! Мало того. Взрывом подняло на поверхность всякую требуху: клинья, пробки, обломки обшивки, аварийные брусья, крашенные суриком, в общем - полный комплект!
- Не слишком ли полный? - вскользь заметил Грибов и опять посмотрел на курсанта.
- Слишком? - Донченко откинулся назад, будто неожиданно наткнулся на невидимую преграду. Ордена и медали на его широкой груди обиженно звякнули. - Иначе говоря, не верите? Да что вы, Николай Дмитриевич! Это даже странно. Немцы сами признали факт потопления!
- И очень поспешно. Еще пятнадцатого мая. А ваш поединок состоялся девятого. Фашистское командование обычно не проявляло такой оперативности, извещая о своих неудачах.
Из пачки газет, лежавших перед ним, Грибов вытащил "Дейче Цейтунг" от 15 мая 1942 года.
- Здесь некролог. Сообщается, что в неравном - конечно, неравном! - бою с русскими и погиб кавалер рыцарского железного креста Гергардт фон Цвишен, командир субмарины… Указан ее номер. Цитирую: "Величественной могилой отныне служит ей обширный и пустынный Варангер фьорд. Над капитаном второго ранга фон Цвишеном и его доблестной командой склоняются в траурной скорби торжественные складки северного сияния…" Ну, и далее в том же роде.
- Вот видите! Даже некролог!
- И очень пышный некролог, учтите. За этими "складками северного сияния" я усматриваю кое что. Чрезвычайно заботились о том, чтобы сообщить для всеобщего сведения адрес могилы: Варангер фьорд. Почему? Опасались, что субмарину Цвишена спутают с какой либо другой субмариной? А быть может, могила была пуста?.. Да, кстати, каким вы представляете себе этого Цвишена?
- Каким? То есть наружность?
- Да.
Сохраняя обиженный вид, Донченко выпятил нижнюю губу и в раздумье поднял глаза к потолку.
- Наружность, конечно, стандартная. - Он принялся загибать пальцы: - Оловянный взгляд - это наверняка. Поджатые тонкие губы. Расчесанные на пробор волосы. Убегающий назад подбородок. Что еще? В общем, стандартный, описанный уже много раз пруссак, я бы так сказал. Того и жди - раскроет свои бескровные губы и произнесет: "Ди эрсте колонне…" - Он захохотал, но как то не очень уверенно.
- Вы прямо портретист, товарищ Донченко, - холодно сказал Грибов. - Вот, прошу взглянуть, снимок из той же немецкой газеты, но более ранней. Номер датирован вторым июля тысяча девятьсот сорокового года. - Грибов положил газету перед Донченко. - Похож?
Подводник долго рассматривал газету, пожалуй, слишком долго. Ластиков не выдержал и, привстав, с любопытством заглянул через его плечо.
На снимке Гитлер, осклабясь, вручал орден рыцарского креста коренастому подводнику в полной парадной форме. Подводник был совсем не похож на только что описанного "стандартного пруссака". Лицо его, казалось, состояло из одних углов. Высокий, с залысинами, лоб был скошен, остроконечные уши по звериному прижаты к черепу. Один глаз был чуть выше другого, а быть может, из за какого то повреждения шеи подводник держал голову несколько набок. Вероятно, это и придавало лицу то выражение хитрости, жестокости и вероломства, которое являлось как бы его "особой приметой".
- Скажет ли такой: "Ди эрсте колонне"?
Подводник молчал.
- Вот вам пример дезинформации на войне. - Грибов повернулся к курсанту: - Некролог появился, вероятно, сразу же после того, как Цвишен вернулся на базу.
- Вернулся? Невероятно! А пятна соляра на воде? А крашенные суриком брусья? - Донченко сидел, подавшись вперед, упершись кулаками в колени, взъерошенный, сердитый, красный.
- Установлено, - произнес Грибов профессорски бесстрастным тоном (и тотчас же Донченко по привычке выпрямился в кресле), - установлено, что немцы часто применяли средства тактической маскировки.
- Но я, Николай Дмитриевич…
- Иногда продували соляром гальюн ,- продолжал профессор, обращаясь к Ластикову. - Использовали также трубу, через которую выстреливался имитационный патрон длиной до полуметра. Из него выходило газовое облако, и корабли противолодочной обороны, работавшие гидролокатором, отвлекались на это облако. В других случаях выбрасывали патрон, где находились предметы, которые создавали иллюзию потопления: пилотки, брусья, пустые консервные банки.
- Ну, Николай Дмитриевич! Знаю я о тактической маскировке! Честное слово, проходил. Но в данном случае…
- Кроме того, выпускались снаряды или резервуары, из которых выходил соляр.
- Пусть резервуары, согласен. А как же взрыв?
Ластиков с беспокойством посмотрел на Грибова. Да, а взрыв?
Грибов оставался спокоен. Он ответил вопросом на вопрос:
- Секундомер был исправен?