Иллюминаторы были открыты, а поэтому в каюте оказалось гораздо прохладнее, чем наверху, на палубе, где почти не было защиты от жара низвергающихся прямо на голову солнечных лучей; поэтому я вытянулся на простой койке и желал бы пролежать на ней до конца рейса. Через короткое время дверь распахнулась, и на пороге показался Геркулес. Он бросил подозрительный взгляд на меня и промолвил:
- Слуга только что сказал мне, что он разместил здесь вас, хотя я уже оплатил всю каюту. Я слышал, что вы немец, поэтому решился стерпеть; надеюсь, у меня не будет повода сожалеть о своем решении.
Это было сказано достаточно ясно, но у этого доброго человека были личные проблемы, что оправдывало его грубость, а поэтому я ответил ему с улыбкой, приветливым тоном:
- Я постараюсь поддерживать с вами хорошие отношения, потому что вы как сосед по каюте подходите мне гораздо больше, чем другие пассажиры.
- Почему это? Вы же меня совсем не знаете. К чему эта лесть? Я не люблю подобного обращения.
- Это не лесть, а сущая правда. Старый еврей все рассказал мне про вас. Вам не придется обижаться на меня.
- Если вы этого действительно хотите, то не ухаживайте за Юдит. Каждого, кто попытается это сделать, я уложу на землю вот этим кулаком!
- Не беспокойтесь! - улыбнулся я. - На такой тропинке мы никогда не встретимся. Но почему же тогда вы не пришибли лейтенанта?
- Я его пожалел. Мне ничего не стоило расплющить ему нос, но я знал, что неверность Юдит вызвана не самим лейтенантом, а его яркой формой. Давайте больше не говорить об этом, а старик пусть болтает, что хочет. Я знаю, что делаю, и больше ничего не хочу слышать о поведении Юдит и ее отце.
- Да и мне не доставляет ни малейшего удовольствия ими заниматься, но скажите мне, по крайней мере, как зовут старика и каким родом деятельности он занимается?
- Больше всего он занимался мехами, а еще завел ломбард. Он сколотил себе небольшое состояние, и это лишило его разума.
- Он полагает, что за короткое время в Мексике станет Крезом. Быть может, вы придерживаетесь такого же взгляда?
- Да мне такое и в ум не приходило! Я не такой легковерный, как Якоб Зильберберг - так зовут отца Юдит. Напротив, я скорее убежден, что агент был законченным негодяем, а бедные люди встретятся здесь с такими опасностями, о которых они и не подозревают. Поэтому я и поехал с ними. Я хочу стать защитником Юдит и уверен, что тогда она образумится.
Он опустился на свое место и замолчал. Попыток продолжить разговор я не предпринял. Позднее, когда шхуна шла под относительно сильным бризом, отчего жара стала терпимее, я вернулся на верхнюю палубу и расположился в укромном местечке, откуда мог без помех наблюдать за происходящим. Вскоре ко мне подошел Зильберберг, вновь заведший разговор о своей дочери, но я дал ему очень ясно понять, что меня эта тема нисколько не интересует, и тогда он отошел, не спросив даже, хочу ли я быть представленным его любимице.
Ненадолго подходил ко мне мормон, перекинувшийся со мной парой слов. Он ходил по палубе, от одного пассажира к другому, приветливо разговаривал с каждым, угощал сигарами, гладил по щекам детишек - в общем, делал все, чтобы завоевать доверие и расположение людей.
Дольше всего он задержался возле Юдит, с которой о чем-то оживленно беседовал, тогда как Геркулес в это время стоял возле люка, ведущего в каюты, и внимательно наблюдал за обоими. Брови его были сдвинуты, а губы плотно сжаты. Мне показалось, что в этот момент на горизонте показалось облачко, которое позднее закроет все небо и разразится громом и молнией.
О пассажирах на корабле заботились довольно хорошо. Помещения не были забиты битком, хватало питьевой воды и сытной пищи. Никто не жаловался, и каждый с безмятежной надеждой смотрел в будущее. Один я не доверял этой безмятежной обстановке и сомневался в радужных перспективах. Геркулеса я не принимал в расчет, потому что его недоверие было неосознанным, и он тоже не знал, в чем его обманывают. Возможно, я зря думал о мормоне плохо? Мне надо было перебраться через границу, к Виннету, а Лобос лежал как раз по дороге. Поездка мне ничего не стоила. Казалось бы, эта ситуация должна была меня устраивать. Лучше ли было добираться до Лобоса самому, не связываясь с мормоном и не заботясь об его поляках?
Такие мысли одолевали меня, я взвешивал и так, и сяк все эти обстоятельства и никак не мог отделаться от предчувствия, что переселенцев везут на погибель. После, когда я забрел на корму, ко мне обратился капитан:
- Позвольте вас поздравить, мастер! Мелтон сказал мне, что вы собираетесь наняться бухгалтером. Хватайтесь за это место, потому что подобные предложения делают не часто.
- Значит, вам знакомы эти края, кэп?
- И еще как! Асьендеро - мой старый, так сказать, друг. Он богат и, вообще, весьма почтенный человек. Если он нанимает работника, то уж заботится о нем, как отец родной. В этом вы можете быть уверены.
- Стало быть, вы полагаете, что вашим нынешним пассажирам будет у него хорошо?
- Не полагаю - я уверен в этом.
Капитан производил приятное впечатление, я должен был бы ему поверить, однако я все же спросил:
- Но контракт! Действителен ли он?
- Контракт - пустяки! Вы сразу же увидите, как уважительно обходится сеньор Тимотео со своими новыми работниками.
Он попросил переселенца, находящегося к нам поближе, показать свой контракт. Тот вытащил бумагу и подал ее мне. Документ был подписан им самим, агентом, а также представителем властей и состоял из одного-единственного параграфа. Содержание его было примерно следующим: завербованному обеспечивались проезд и хорошее обслуживание до самой асиенды, а тот обязывался работать по восемь часов в день в имении сеньора Тимотео Пручильо или его будущих наследников, получая в качестве вознаграждения по полтора песо в день плюс жизнь на всем готовом. Срок контракта истекал через шесть лет.
Я был изумлен. Контракт был не только правильно составлен, но и обеспечивал переселенцам хорошие условия проживания, так как при такой плате работник был в состоянии накопить за год около двух тысяч немецких марок. Теперь мне стало понятно, как агенту удалось заманить на заброшенную асиенду компанию в целых шестьдесят три человека. Я признал, что мое недоверие было необоснованным. Но Пручильо-то вел честную игру, а вот был ли искренен мормон? Но почему бы и нет? Какие у меня доказательства?
Может быть, мой житейский опыт приучил меня к излишней подозрительности и предусмотрительности? Разве не мог Мелтон оказать мне бескорыстную помощь, которая требовала ответной благодарности? Я был совсем сбит с толку и к вечеру пришел к решению оставить шхуну в Лобосе и продолжить дальнейший путь в одиночку, предоставив переселенцев своей судьбе. Но здесь случилось событие, сделавшее невозможным выполнение моего плана.
А случилось вот что. Я удивился, что после ужина всех переселенцев пригласили покинуть палубу и отправиться в свои каюты. Это распоряжение касалось и меня. Поскольку наступил вечер, жара спала и подул освежающий ветерок, люди бы охотно оставались еще некоторое время на палубе, но они, естественно, вынуждены были повиноваться. По недоумению, которым был встречен приказ, я понял, что распоряжение было неожиданным, так как до сих пор пассажиры могли в свое удовольствие оставаться на палубе весь вечер, а то и всю ночь. Я сразу же узнал об этом, когда, задержавшись наверху, уходил в трюм последним и был встречен своим соседом Геркулесом ворчливыми словами:
- Зачем это мастеру Гарри Мелтону понадобилось загнать нас вниз?! Вы не знаете, почему он это сделал?
- Нет.
- Черт его побери! Если весь день люди должны поджариваться на солнце или проводить время здесь, в душной дыре, то возможность провести вечер на свежем воздухе надо рассматривать как благо и даже как потребность. До сих пор мы этим всегда пользовались.
- В самом деле? Значит, подобное распоряжение сделано впервые?
- Да. И я убежден, что оно исходит от Мелтона.
- Почему вы так думаете?
- Во-первых, потому, что нас отослали вниз, как только он оказался на борту, а во-вторых, ну, вторая причина несколько туманна, и я бы предпочел промолчать.
- Вы не хотите говорить, потому что не доверяете мне?
- А вы ожидали другого? Вы только недавно появились здесь, стало быть, не можете требовать, чтобы я делился с вами своими мыслями.
Так как я очень хотел узнать, что он думает по этому поводу, то ответил:
- Значит, вы боитесь мормона и молчите только оттого, что полагаете, будто я передам ему ваши слова.
Я правильно догадался, потому что, как только я кончил, он набросился на меня:
- Что вам за дело! Бояться, мне? Хотел бы я видеть человека, способного внушить мне страх. А уж этого парня, который, правда, хорошо обходится с людьми и даже с первого часа начал приударять за Юдит, я нисколько не боюсь, хотя он и плут.
Его слова позволили мне понять, что он не только не доверяет мормону, но еще и ревнует к нему. Значит, я мог надеяться, что в случае непредвиденных обстоятельств найду в нем союзника. Поэтому я мог быть с ним немного искреннее, чем следовало бы ожидать после столь короткого знакомства. И я ему прямо сказал: