- Вот как, - усмехнулся я. - Какая же фирма вас послала?
- Техническая контора Кромби.
- Где такая контора?
- В Бонне.
- Зачем вас послали?
Помедлив, он выговорил:
- Передать деньги.
- Кому?
- Не знаю.
- Ложь.
- Не знаю, - повторил он. - Меня не касается. Я должен был положить деньги в условленном месте.
- В каком?
- В лесу. В дупло.
- А затем?
- Больше ничего. Я очень маленький служащий, я не знаю - кому.
- Так. Сунуть в дупло и уйти? - спросил я. - Воображаете, что я поверю такой чепухе?
Но лазутчик твердил своё. Полковник Лухманов, которому я доложил об итогах допроса, сказал:
- Врёт. Открыл часть правды, чтобы легче было скрыть остальное. Вы слыхали о Кромби? Нет? Ну, в следующий раз, когда он начнёт разглагольствовать насчёт технической конторы, вы сможете поправить его. Кромби - американский майор, предприниматель и обер-шпион. Шпионаж- главный его бизнес. Вот, пожалуйста.
Раскрыв одну из своих папок, он протянул мне вырезку из немецкой газеты. Повидимому, автор корреспонденции бежал из Западной зоны в Германскую демократическую республику, бежал, полный ненависти к американским оккупантам и стремления разоблачить этих лютых врагов мира в свободной печати. Героем статьи был не кто иной, как майор Кромби, - хозяин пойманного нашими моряками нарушителя. Обстоятельно перечислялись богатства Кромби - его виллы, собрания награбленных и скупленных за бесценок картин, фарфора, приёмы в его особняке, на которых он позволял себе отпускать сентенции вроде: "Зачем нашим парням класть голову в огонь, если есть европейская шваль, довольствующаяся к тому же небольшой платой".
- Видите, Саблуков, - сказал мне Лухманов. - Наши враги даже там, у себя, за рубежом демократического мира, не могут орудовать безнаказанно. Таковы нынче времена. Всюду есть люди, обличающие вот этаких Кромби. Вспомните того англичанина, который опубликовал попавшие ему в руки записки американца Гроу - бывшего военного атташе в Москве. Какой был скандал для заговорщиков-янки! Весь мир узнал, как атташе Соединённых Штатов ездил по Советскому Союзу и выискивал цели для бомбометания.
На следующем допросе я попытался уличить лазутчика во лжи.
- Ваша контора, - сказал я, - не техническая, а шпионская. Кромби вас не выручит. Облегчить свою участь вам удастся только полным признанием.
Он злобно встретил мой взгляд.
- Я всё сказал.
- Вы знаете Зайделя?
Вопрос был неожиданный. На мгновенье он смутился. Глаза забегали.
- Какого Зайделя?
- Вопросы задаю я, - напомнил я. - Во всяком случае, нам многое известно, и мы можем проверить ваши показания. Не советую играть в прятки.
- Я не играю.
Он уже оправился. Передо мной был прежний Ханс Эйдем - весь сжавшийся в кулак, силящийся выгородить себя, не проронить ни одного уличающего признания. Но он уже выдал себя минутным замешательством.
Он кивнул. Да. Зайдель? Руперт Зайдель у них был. Но теперь его нет. Ещё весной Кромби послал его в Польшу. Там Зайдель попался.
Откровенно говоря, я почувствовал зависть к полякам, которые схватили этого преступника. Позднее мы проверили это - провал Зайделя подтвердился.
- А Карху вам известен?
Не помню точно, почему я задал этот вопрос. Определённого расчёта у меня, кажется, не было. Но в моей памяти эти двое - Зайдель и Карху, отложились вместе. В ту же минуту я понял, что попал в цель. Имя Карху задело его - и куда чувствительнее, чем имя гитлеровского коменданта. Шпион ответил, глядя в сторону.
- Слышал фамилию. Мельком.
- От Зайделя?
- Да.
- Вы видели Карху?
- Нет, нет, - дёрнулся он. - Ни разу. Никогда не видел. Я не был здесь…
Он явно оборвал начатую фразу, умолк и испуганно воззрился на меня. Что это его так испугало? Почему именно Карху? И что значит - "я не был здесь?" Карху, стало быть, здесь, на советской земле, а не за границей? И не потому ли так встревожен лазутчик, что я опять попал в точку. Кромби посылает агента, назначает ему явку у Карху - что может быть естественнее.
Такая гипотеза сложилась у меня, и я решил её проверить.
- Правильно, - сказал я. - Вы первый раз по этому маршруту. И с Карху пока не знакомы.
- Нет, не знаком.
- Собирались познакомиться?
Он отшатнулся.
- Я мелкий служащий, господин офицер. Мне дали поручение - я выполняю, - заговорил он быстро. - Я слышал действительно, фамилию. Мистер Кромби получил депешу из России от Карху, но я ничего не понял. Там были слова - "ключ в замке".
На этот раз я сам выдал себя. Кажется, я хлопнул ладонью по столу или сделал другое движение, показавшее, что мне известна история с ключом. И лазутчик испугался. Он намеревался продолжать свою роль наивного мелкого служащего, простого курьера и для этого открыл частицу правды, которая казалась ему безопасной. Он так испугался, что перестал отвечать на мои вопросы.
Его увели, и я помчался к Лухманову. Ключ всё-таки выплыл? Карху здесь! По дороге я думал о значении услышанного.
Первый вывод - инженеру Казанцеву и его работе угрожает опасность. В ближайшем окружении Казанцева есть враг. На это как будто указывает и депеша - "ключ в замке".
Лухманов согласился со мной.
- На днях поедете к Казанцеву, - сказал он. - Мы должны оберегать его. А пока я займусь лазутчиком.
Потом он заговорил о Карху.
- Принято считать, что он удрал, но доказательства были скудные. Я знакомился с материалами, - сказал Лухманов.
И полковник рассказал, что осенью 1944 года немцы в районе Алуксне попали в котёл. Наши танки ударили им во фланг, смяв тылы, вышли к морю. Гитлеровцы, державшие там оборону, пытались пробиться на запад, но капитан Зайдель не решился на это. Покинув в панике свою комендатуру, он бросился к Карху. У Карху была лодка, приготовленная на случай бегства и спрятанная на берегу. Зайдель, очевидно, знал это. Он и Карху вышли из дома вместе и двинулись туда. Что произошло дальше, никто не видел. Но следы на мокром, плотном песке сохраняются долго. Через день Алуксне был освобождён, и советские офицеры, занявшиеся Зайделем и Карху, нашли следы двух пар ног и глубокую борозду, проделанную килем лодки. Тут же валялись еловые ветки, которыми лодка была укрыта. Погода благоприятствовала побегу - стоял густой туман.
- Однако я никогда не был полностью уверен, что Карху удрал, - сказал Лухманов. - И когда я вам говорил, помните, что Зайдель оставил здесь корешки, я думал о Карху. Конечно, они вместе спустились с дюн, вместе сдвинули лодку. Вы обратили внимание на тамошние рыбачьи суда? Одному человеку с места ни за что не стронуть. Зайдель волей-неволей должен был привлечь на помощь Карху. Но брать его с собой? Была ли необходимость? Разве Зайдель заботился о Карху? Ничуть. Напротив, - у гитлеровцев были все основания оставить на советской территории бывшего сообщника по преступлениям, человека, который будет продолжать служить - хотя бы из страха быть разоблачённым. Это больше похоже на Зайделя, - не правда ли? Мне так представляется ход событий - Зайдель воспользовался услугами своего подручного, отъехал несколько шагов от берега, а затем попросту вытолкнул Карху из лодки. Чтобы скрыть следы, Карху вернулся другой дорогой - скажем, через камыши, простирающиеся невдалеке.
- Теперь ясно, Карху действует здесь, - закончил Лухманов. - Это хитрый, опасный враг. Ну-с, подумаем, когда вы сможете выехать в Приморск. Сегодня у нас среда. Давайте, в воскресенье.
Но поездку пришлось ускорить. Ночью у меня на квартире зазвонил телефон. Вызывал Приморск. Я услышал голос Василия Павловича Казанцева. Он просил меня прибыть и, если можно, немедленно.
И вот я снова в вагоне. За окном развёртывается бесконечной серебряной лентой мокрое от дождя шоссе, и по нему, словно стараясь обогнать поезд, бегут грузовики с зерном нового урожая. На коленях у меня альбом. Я вспоминаю неделю борьбы с упрямым лазутчиком, увёртки хищника, схваченного за шкуру. Страница альбома заполняется набросками.
Нет - рожу лазутчика мне не хочется рисовать. Рука выводит линии перекрещивающихся дорог, деревья, наклонённые ветром в одну сторону. Всё настойчивее складывается мысль, - звонок Казанцева и появление шпиона, направленного Кромби, как-то связаны между собой. Предпринята вылазка. Надо разгадать её вовремя. Сумею ли я?
В Приморск я приехал утром.
Первый раз я видел Казанцева летом - в кругу семьи. Теперь в широком коридоре института навстречу мне шёл другой Казанцев. Под высоким потолком он уже не выглядел таким великаном, как прежде, с лица исчезла добродушная беспечность, весь он подобранней и строже, как строевой командир, вернувшийся из отпуска в свою часть - на фронт. Я всмотрелся и заметил не только озабоченность человека, поглощённого работой. Произошло что-то серьёзное…
Меня не так-то легко удивить. Я знал, что такие, как Кромби и их наймиты, - двуногие существа, не имеющие ни родины, ни чести, - способны на любую подлость. И всё же то, что я увидел, было неожиданным. Некоторое время я молчал, держа листок бумаги, вручённый мне Казавцевым. Строки прыгали перед глазами.
"Дорогой отец! Если мои прежние письма дошли до тебя, то тебе известно, что я жив. Лучше сказать, пока ещё жив, так как в результате ран у меня развилась тяжёлая болезнь, а средств на лечение нет. Здесь, как и всюду, нужны деньги и деньги. Слышал, что ты стал крупным учёным, и рад за тебя. Твой Сергей".