Страж раны - Андрей Валентинов

Содержание:

• 1. ТРИВИУМ 1

• 2. КОМАНДИР ДЖОР 5

• 3. ЧЕРНЫЕ ПОЛУШУБКИ 11

• 4. УБЕЖИЩЕ 15

• 5. ШЕКАР-ГОМП 21

• 6. ШАНС 26

• 7. ИСКУШЕНИЕ 30

• 8. ТРОПА СВЕТА 36

• 9. МОРАДАБАД 42

• 10. "ВЛАДИМИР БЕСПОКОИТСЯ" 46

• 11. ИНГВАР 50

• 12. ЖЕЛТЫЙ ПЛАЩ 54

Андрей Валентинов
Страж раны

1. ТРИВИУМ

Тропа тянулась вдоль невысоких холмов, почти незаметных в густой темноте, затопившей землю. Лишь далеко впереди, у самого горизонта, слегка белела узкая полоска - там медленно, не спеша, проступал ранний зимний рассвет. Идти было трудно - тьма скрывала повороты, вдобавок под ноги то и дело попадались мелкие острые камни. Ко всему донимал холод - в эти предрассветные часы он казался особо нестерпимым.

Шли молча - Косухин чуть впереди, пряча мерзнущие руки в карманы китайской шинели и натянув черную мохнатую шапку почти на самый нос. Арцеулов немного отставал. Холод, так донимавший Степу, был более милостив к капитану - в очередной раз спасал "гусарский" полушубок. Зато внезапно разболелась голова. Боль была столь резкой и сильной, что Ростислава зашатало. О холоде он сразу забыл - в висках стучала кровь, черные волны накатывали откуда-то со стороны затылка, и теперь каждый шаг требовал немалых усилий. С полчаса капитан держался, но затем стал заметно отставать от быстроногого Степы. Пару раз Арцеулов хотел предложить небольшой перекур, но сдерживался, не желая показывать слабость.

- Ч-черт! - выразительно произнес Степа, угодив ногой в яму. - Чего это они тут, чердынь-калуга, огурцы сажали?

- Не поминайте, - поморщился Арцеулов, останавливаясь и прикладывая к пульсирующей болью голове ледяную ладонь. - Они не огурцы сажали, Степан. Здесь же мины были. Это называется разминирование.

- Точно, - Степа осторожно отошел подальше от зловещей ямки. - Вот зараза! Че, капитан, передохнем? Курить будешь?

Рука Косухина привычно полезла за пачкой папирос, но Ростислав покачал головой.

- Ты чего? - удивился Степан.

- Не хочу… - сквозь зубы произнес капитан. - Голова… Болит немного…

- Ах ты! - пачка отправилась обратно в карман шинели. - Это ж тебя в самолете! Эх, надо было повязку сменить…

- Надо было…

За последние сутки Арцеулов напрочь забыл и о ране, и о повязке - было просто не до того. Боль вынырнула неожиданно, разом напомнив о неровном гудении моторов, о мелькавшей под иллюминатором желтой земле и о страшном ударе.

- Здорово тебя тогда… - похоже, Косухин подумал о том же. - Вот притча! Идти-то сможешь?

- Да… Только передохну немного. Давайте-ка сообразим… Идем мы уже около часа. Прошли версты четыре…

- Пять, - прикинул Степа. - Быстро шли…

- Насколько я помню карту, впереди вроде горная гряда. Невысокая…

- Этот Мо говорил про какое-то ущелье, - кивнул Косухин, вспоминая слова генерала. - Только эта дорога… Ведь мины кругом!

- Придется рискнуть, - пожал плечами Арцеулов, - не ждать же, когда нас нагонят…

- Это точно! Если б не мины, я б прямо сейчас свернул в степь. Там, глядишь, и встретили б кого подходящего…

- Местный пролетариат, - в тон продолжил капитан, чувствуя, что голову начинает отпускать. Сразу появились силы для обычной иронии.

- Или трудовое крестьянство, - невозмутимо парировал Степа. - Собрали бы, чердынь-калуга, отряд, врезали б по этим белякам, а потом пошли Наташу выручать…

Капитан не ответил и лишь покачал головой. Красный командир Косухин явно не собирался погибать среди этих холмов. Во всяком случае для человека, которому осталось жить едва ли более часа, он рассуждал довольно оптимистично.

- Пошли! - вздохнул Арцеулов, удовлетворенно чувствуя, как боль исчезла без следа, оставив лишь едва заметную слабость. - А то и вправду догонят…

Теперь они вновь шли рядом, плечом к плечу. Шли быстро - предрассветный холод заставлял двигаться изо всех сил. Разговаривать не тянуло, все было и так ясно.

Арцеулов внезапно подумал, что в очередной раз ошибся, причем нелепо и глупо. Он был готов - или почти готов - погибнуть, не дотянув даже до 10 февраля - собственного двадцатипятилетия, - но эта странная и жуткая прогулка по ночной пустыне показалась унизительной. Да, он ошибся. Там, на полигоне, надо было просто послать косоглазого окопным трехэтажным и встретить залп как полагается офицеру русской армии - грудью. А теперь он должен бежать, как загнанный заяц, прислушиваясь к топоту копыт за спиной и ожидая пули в затылок. И все это ради удовольствия пожить пару лишних часов в обществе краснопузого Косухина…

Капитан взглянул на мрачного сосредоточенного Степу, уверенно мерившего шагами узкую тропу, и в душе колыхнулась привычная злость:

"Жизнелюб! Этот смерти ждать не будет!"

Арцеулов отвернулся. Внезапно вспомнился жуткий эпизод из читанного в детстве романа о шуанах Вандеи. Благородные бойцы с гидрой революции связывали пленным федератам руки, надевали на шею горящий фонарь и пускали в темноту, чтобы потренироваться в стрельбе. Приблизительно то же, но на этот раз уже не в книге, а на глазах у капитана, проделывали марковцы во время осенних боев 18-го на Кубани. Правда, обходились без фонаря и в основном не стреляли, а рубили с наскока. Арцеулова передернуло - сходство было разительным, только что руки им оставили свободными. Ростислав вновь взглянул на Степу, но красный командир по-прежнему сосредоточенно шагал по тропинке, не подозревая о мрачных мыслях капитана.

"Жизнелюб!" - вновь подумал Арцеулов, но на этот раз с определенной долей зависти.

Степа действительно не подозревал о том, что заботило капитана, а если б ему довелось узнать об этом, весьма бы удивился. Он и вправду был оптимистом. К этому вынуждал характер, а главное - сам дух единственно верного учения товарища Маркса. Косухин давно уже понял, что его долг, как и долг всех его сверстников - лечь костьми в российскую - или какую иную, как придется, - землю, дабы из праха выросли будущие поколения, которым и доведется жить при коммунизме. А значит, смерть за дело мировой революции есть не только долг, но и своего рода обряд, в некотором роде - праздник.

Впрочем, это была теория - а на практике, которой тоже хватало, смерть уже не раз дышала в Степин затылок. Два раза его ставили к стенке, причем один раз к настоящей - кирпичной и очень сырой. Эту сырость, обжигающую спину, Степа запомнил крепко. И каждый раз, несмотря на отмеченное белым гадом Арцеуловым жизнелюбие, Косухин держался твердо и даже нагло. Он помнил слова комиссара Чапаевской Митьки Фурманова, с которым несколько раз сталкивался на Белой: "Доведется подыхать - подыхай агитационно." В общем, Степа труса не праздновал. Но теперь, когда можно было либо без хлопот помереть прямо у кромки взлетного поля Челкеля или идти по неведомой тропе сквозь предрассветную мглу, Косухин не сомневался ни секунды, твердо зная, что помереть всенепременно успеет, а лишние пара часов жизни - это шанс, которым попросту нельзя пренебрегать. Короче, Косухин погибать не собирался, и под его черной мохнатой шапкой роились планы, один замысловатее другого. Пока же надо было идти - и Степа шел.

Светало. Восток белел, тьма отступала назад к оставленному ими Челкелю, промозглый холод был уже не столь заметен, а у самого горизонта разгоралась еле приметная красная полоса. Холмы, едва заметные ночью, теперь были видны во всех подробностях - одинаковые, с голыми, неприветливыми склонами, на которых лишь кое-где торчали высохшие клочья прошлогодней травы.

Когда они в очередной раз остановились перекурить, Арцеулов как бы ненароком взглянул на часы и слегка присвистнул.

- Половина восьмого! Полчаса у нас еще есть… Интересно, что там впереди?

Глазастый Степа всмотрелся и неопределенно пожал плечами:

- Гора… Или две… Надо бы поднажать, чердынь-калуга! А вдруг повезет? Эх, если б не мины!

- Здесь их, наверное, уже нет, - предположил Арцеулов, прикидывая пройденное расстояние. - Едва ли оборона полигона тянулась так далеко.

- Точно! Так что, ежели чего - сворачиваем за холмы - и ищи нас!

- Найдут! - поморщился Арцеулов. - Холмы невысокие. Пара конных патрулей - и баста! Нет, надо к горам. Генерал не зря говорил про ущелье…

- Ага, не зря! - хмыкнул Косухин. - Он тебе подскажет! Ладно, чего там! Увидим…

Солнце уже успело наполовину вынырнуть из-за горизонта, когда они добрались до подножия ближайшей горы. Невысокая горная цепь едва возвышалась над вершинами окрестных холмов. Склоны были покрыты сухим колючим кустарником, произраставшем между большими, изъеденными ветром, камнями.

Внезапно Степа остановился, упал на тропинку и приложил ухо к земле. Встав, он машинально отряхнул шинель и неохотно проговорил:

- Скачут… Версты за полторы. Рысью идут - не спешат…

- Быстрее! - скомандовал Арцеулов. - Вперед.

Тропа начала сворачивать влево, огибая пологий склон. Идти стало труднее - дорога шла наверх, вдобавок камни по пути встречались теперь заметно чаще. Арцеулов внезапно почувствовал, что боль вновь возвращается. Пришлось закусить губу, чтобы не дать вырваться невольному стону.