Двое в берлоге
В четыре прыжка одолев лестницу, ведущую в радиорубку, Тимофеев рванул дверь. Она была заперта. Не раздумывая, майор вышиб ее ударом ноги. Выхватил пистолет.
Посредине комнаты лежал опрокинутый стул. Лихорев стоял у рации с наушниками на голове и смотрел на майора испуганными глазами.
- Руки вверх!
Лихорев поднял руки.
- Что передаете?
- Метеосводку.
- Какую?
- Обычную. В час ноль-ноль я передаю метеосводку.
- Почему не предупредили? - уже спокойно спросил Тимофеев.
- Обыкновенное дело… Разве вы не знаете?
В эту минуту свет трижды померк.
- А это?
- Н-не знаю.
- Видите! Рация работает!
- Не знаю… Может быть, товарищ Тимофеев. Но… может, и не рация… А может… Все-таки, наверное, рация.
- Прервите передачу, следите за передающей станцией.
Не спуская глаз с пистолета, Лихорев кивнул головой.
- Садитесь.
Продолжая коситься на пистолет, Лихорев подсел к рации.
- Скорее! Да шевелитесь же! Ищите на десятиметровых волнах. Вы умеете работать быстро? Мы же опоздаем, провороним передачу!
Только теперь заметив, что Лихорев косится на пистолет, майор сунул его в карман.
Пальцы радиста быстрее забегали по ручкам рации.
Свет больше не мигал. Майор впился глазами в ритмично мерцавший волосок лампочки. Неизвестная рация молчала, ритм не нарушался.
- Черт возьми! - майор стукнул кулаком по столу. - Проворонили! Надо же…
В это время нить опять замерцала не в лад ритмичным постукиваниям движка. Тимофеев схватил карандаш и стал скоро и аккуратно записывать сигналы лампочки. Лихорев лихорадочно завертел виньер настройки. Скоро он обнаружил станцию, посылавшую в эфир сигналы. Еще несколько мгновений лампочка мигала, врываясь в ритм движка, и одновременно из громкоговорителя слышалось прерывистое попискивание, как это бывает при работе телеграфным ключом; сигналы в точности повторяли мерцание света. Потом динамик замолчал.
- Все, - произнес Тимофеев.
- Как вы догадались?
- Со светом-то? - Тимофеев искоса взглянул на него и улыбнулся. - Моим соседом был радиолюбитель. Когда он работал, в моей комнате мерцал свет. Станция его брала много энергии. У нас в доме привыкли к таким вещам. Кто знал телеграфную азбуку, тот был в курсе всех радиоразговоров моего соседа… У кого же здесь может быть рация?
- Не знаю. Все служащие живут в одном месте. Пятеро нас.
- А какие постройки получают энергию от движка? Кроме тех, что расположены на центральной усадьбе.
- Хозяйство охотника Казина.
- Значит, рация у Казина?
- Но… может быть… Подключился кто-нибудь?
- Значит, рация в том доме, - твердо сказал Тимофеев и, обернувшись к Лихореву, спросил: - Почему вы думаете, что это не так?
- Старик с директором нашим, с Медведевым, соболей ловит. Они давно в тайгу ушли. И пасынок вот уже неделя как в тайге. Тоже соболя промышляет. Дома только бабка Степанида. Не она же передачи ведет. Поехать-то туда очень надо! Может, кто чужой к бабке забрел и орудует. Браконьер какой. Набил соболей…
- Соболя, соболя… - задумчиво произнес Тимофеев. - Кто такой Казин? Почему вы думаете, что у него в доме не может быть рации? Насчет браконьера - это, извините, чепуха, а вот чужой… Чужой, может, и забрел к бабке Степаниде.
- Конечно! - встрепенулся Лихорев, будто и не он первым высказал мысль, что в дом Казина мог забрести чужак. - Старик живет в поселке уже восемь лет. Его здесь уважают. Правда, он всегда был против того, чтобы пасынок его занимался в радиокружке. Но ведь это ничего не значит. Правда? Чужой, чужой в поселке!
- Вот как?
Тимофеев отошел от стола, на котором разместилась радиостанция, и подошел к окну. Пурга разыгралась не на шутку. Даже ближние деревья потонули в снежной круговерти.
- До дома Казина километров пять? - спросил Тимофеев.
- Больше, примерно семь.
- Тот, кто в доме, сейчас уже никуда не выберется. Едем. Кто бы там ни был. Мы его застанем.
- Почему? От дома Казина не обязательно выбираться через центральную усадьбу. Можно проехать на побережье другим путем. Между грядой сопок. Там ветра почти нет. Только снег. Если кто выберется оттуда, то может пройти к утру километров двадцать, - возразил Лихорев. - А мы едва доберемся до дома Казина. Ветер будет дуть нам встречь.
- Но чтобы уйти из дома Казина по этой тропе, надо очень хорошо знать местность. Иначе - пропадешь. Не так ли?
- Еще бы! Не зная дороги, на первом же километре собьешься с пути, - заметил Лихорев.
- А чужак может так хорошо знать местность и тропу через перевал?
- Н-нет. Ее не всякий камчадал знает.
- Вот видите. Значит, либо в доме свой человек, который может уйти, либо чужой, который уйти не сможет. Только своему-то зачем же в такую метелицу подаваться из тепла.
- Очень трудно, почти невозможно идти в такую погоду, товарищ Тимофеев.
Внизу хлопнула дверь. Послышались голоса. Через минуту в кабинете появился плотный широкоплечий мужчина в меховых торбасах. Он шел медленно, опираясь о стену рукой. Видно было: каждый шаг стоит ему больших усилий.
- Медведев, - глухим голосом отрекомендовался он Тимофееву. - Извините, плохо мне очень. Еще в тайге сердце схватило.
- Значит, ехать все-таки можно, - сказал тот, метнув взгляд в сторону Лихорева.
- Куда ехать?.. - воскликнул Медведев. - Я два часа проплутал вокруг дома.
- Попробуйте связаться с городом, товарищ Лихорев, - сказал Тимофеев. Радист вышел из кабинета.
- Дело спешное, Афанасий Демьянович. В поселке заповедника, видимо, прячется враг.
- Враг? Где?
- Вероятно, в доме Казина.
- Казина?.. - крикнул Медведев и сел в кресло, схватившись за сердце. - У него соболя! Там, в доме, соболя! Мы их привезли из тайги. Отборные!
Тимофеев кинулся к Медведеву, который, охнув, тихо опустился на пол. Майор склонился над ним. Директор заповедника, бледный, с глазами, тупо смотрящими в одну точку, беззвучно шевелил губами.
В комнату быстро вошел Лихорев.
- Товарищ Тимофеев, вас вызывают. - Увидев лежащего на полу Медведева, он со страхом посмотрел на майора: - Что с ним? - Радист кинулся к директору заповедника, но тот по-прежнему безучастно глядел куда-то в сторону.
- Кто меня вызывает? - не отвечая на вопрос, спросил Тимофеев.
Радист молчал и медленно переводил взгляд то на майора, то на директора заповедника.
- Пошлите скорее за врачом. Ему совсем плохо. Слышите? Да говорите, наконец, кто меня вызывает! - Тимофеев подошел к радисту и потряс его за плечо. - Вы слышите? Лихорев, кто меня вызывает?
- Полковник Шипов.
* * *
В землянке, вырытой под корнями столетней поваленной бурей лиственницы, было темно. Протопленная днем жестяная печурка, обложенная диким камнем, дышала сухим, приятным теплом, от которого слипались глаза. Но человек, лежавший в дальнем углу на лавке, бодрствовал. Ему надоело спать, надоело прислушиваться ко всякому шороху и вою пурги в трубе. Стоило там, наверху, в тайге, неожиданно треснуть от мороза дереву, как человек хватался за пистолет и затаив дыхание прислушивался. Он лежал и напряженно думал: не пешка ли он в этой игре, как тот, что остался в планере и погиб? И он снова и снова вспоминал и обдумывал свой путь в эту подземную нору: не совершил ли он где ошибки, нет ли где западни, подобной той, в которую попал пилот?
Пока ему здорово везло! Вспомнился недавний разговор в тюрьме. Его, браконьера и лесного бродягу, милостиво пригласили в кабинет начальника тюрьмы и завели деловой разговор. Не хочет ли он, Гарри Мейл, по прозвищу Скунс, искупить свою вину и сделаться богатым человеком? Он чуть не хлопнул себя по лбу: сон ли это?
Если так, он предпочитает не просыпаться. Нужно быть последним олухом, чтобы отказаться выйти из тюрьмы не только живым, но и богатым. Хотел бы он знать, кто откажется от такого предложения…
Мужчина в модном костюме, со ртом, похожим на подкову, сидел по правую сторону от начальника тюрьмы. Он сказал Скунсу по-русски:
- Я уплачу за вас штраф. Но нам придется совершить одно небольшое путешествие.
- Не больше, чем за девять тысяч миль?
- Не больше.
- Подумаю, - ответил Скунс.
- Вы согласны?
- Надо подумать, сэр.
- Над чем тут думать?
- Я подумаю, сэр, - в третий раз проговорил Скунс, хотя решение уже созрело.
- Ответ нужен сейчас, - угрюмо сказал человек, сидевший в кресле. - Мне некогда ждать. Свобода, пять тысяч долларов задатка, при возвращении - еще десять… Ну?
- Да, сэр…
- Ну и отлично!..
Так началась новая жизнь Скунса. Два месяца он жил в отдельной комнате на даче у своего хозяина Билла Гремфи, читал книги о Камчатке и занимался русским языком.
"Кто бы подумал, - продолжал размышлять Скунс, - что знание русского языка и профессия браконьера, из-за которой я попал в тюрьму, помогут мне стать богатым человеком…" Десять лет прожил он в каньоне Трех Кедров бок о бок с русскими эмигрантами - охотниками-староверами. Как это ловко обернулось для него теперь!..
Потом полет на остров Св. Георга, тесный фюзеляж планера и бодрый голос пилота, их последний разговор.
- Скунс, ты еще жив?
- Спросишь об этом через месяц.
- Вижу сигнал. Пора.
- Катись к черту!
- О’кэй! Встретимся в квадрате "36-Д".
Скунс выдернул вилку шлемофона из гнезда, проверил, хорошо ли пристегнут ранец с продовольствием, дернул задвижку люка и вывалился из планера.