А вот Ротмистра жалко до слёз! Славный был парнишка, как-то теперь без него, кто романсы гусарские будет петь?
На замену Матвею прислали Гешку Банкина, недавнего выпускника университета, из буровиков. Тоже абсолютно нормальный парень, может, и заменит в коллективе погибшего, пусть не сразу, со временем. Гешка умел говорить голосами известных людей, бесподобно хрюкал, выл по-волчьи, лихо выдавал красивейшие соловьиные трели, отлично знал английский язык и кучу анекдотов, связанных с англичанами и шотландцами.
Вылетели на четырёх самолётах: Ник с Токаревым, Бочкин с Сизым, Вырвиглаз с Банкиным, Курчавый - сам по себе, точнее, с собственной лысиной вдвоём.
Высоту постепенно набрали, заметно похолодало, воздух стал более разряженным, участилось дыхание. Терпимо, в общем, болтало только прилично, подташнивало, когда самолёт попадал в воздушные ямы.
Через пять часов приземлились где-то под Архангельском, в расположении секретной воинской части.
Передохнули, отогрелись, пообедали гречей с тушёнкой, на десерт - чай с блинами, заправили самолёты горючим, лопасти самолётных крыльев очистили ото льда.
Тут первая неприятность и подстерегла - забарахлил хвалёный американец, не заводится двигатель, хоть тресни! Кожух сняли, разобрали систему охлаждения, компрессором шланги разнообразные стали продувать.
- Ну что, командир, - поинтересовался Курчавый. - Сколько времени починка займёт?
- Я же не Господь Бог! - Маврикий криво усмехнулся, машинное масло с рук тряпицей стирая. - Так, только сынок его внебрачный, причём и не любимый вовсе! Двое, а то и трое суток тут провозимся!
На том и порешили: все остальные в Нарьян-Мар летят, где "Флейстер" и дожидаются.
Проводили товарищей, руками помахав - на удачу. Лётчики, вкупе с местными механиками, принялись за ремонт капризной техники, а Ник с Токаревым, чтобы не мешаться и глаза не мозолить, отправились в расположение части, на отдых.
Там, в сосновом бору, для поправки здоровья местных лётчиков и моряков, был расположен небольшой санаторий, пустовавший тогда - по причине "не сезона". Нормальное такое заведение, с настоящими спортзалом и бассейном. Заняли по одноместному номеру, гири потягали в спортзале, на турнике вволю повисели, от души поплескались в прохладном бассейне.
После этого расположились в столовой - чаи погонять перед камином.
Сели, стали гонять.
Тут Она и вошла…
Ник только мельком взглянул да и понял сразу - Она!
Бывает такая разновидность женской красоты, которая лучше всего характеризуется термином "милая". Вроде бы ничего особенного: рыжие кудряшки, вздёрнутый носик, веснушек - миллиона два, зеленые глаза - то задумчивые и печальные, то весёлые и озорные. Действительно - ничего особенного. Лет двадцать пять, может, двадцать семь. Невысокая, но стройная. Одета совсем неброско, скромно даже. Но некая элегантность чувствовалась, вернее, угадывалась.
Скарлетт О’Хара, одним словом, блин!
Дрогнуло у Ника сердце, забилось учащённо и неровно.
Бывает, господа, такое. Редко, но бывает!
Раз - и ты уже абсолютно ничего не осознаёшь, плывёшь в сиреневом тумане мечтаний призрачных….
Два - и собственное сердце тебе уже не принадлежит…
Заворожён, смущён, пронзён, отважен…
А может, просто напрасно - смешон…
Пусть это так. И я не спорю даже…
Тобою я навек заворожён…
Заворожён, порабощён, отважен…
Вошла, с зонтика капли дождевые одним резким движением отряхнула, улыбнулась - вежливо и насмешливо одновременно.
Токарев мгновенно вскочил с места, к прекрасной незнакомке обниматься кинулся.
- Мэри! - зачастил возбуждённо. - Сколько лет, сколько зим! Вы опять похорошели, просто отлично выглядите! Какими вы здесь судьбами? Рад видеть вас! Но пасаран!
Оказалось, что они с Токаревым давние знакомые, по Барселоне ещё. Год назад там плотно пересекались.
- Здравствуйте, Токарев, но пасаран! - Девушка ответила по-русски, но с заметным акцентом. - Я детей испанских приехала навестить. Помните, вывозили их тогда, на пароходе? Вот, двадцать малышей в здешнем детском доме поселили, в Архангельске. Странно это, неправильно. Надо было климат им потеплее подобрать. Почему - Архангельск? Не знаете? У нас в Америке так бы не сделали. Отыскали бы что-нибудь - на Испанию похожее. Резкое изменение климата на здоровье детей может сказаться! Обязательно товарищу Крупской буду жаловаться! А где же ваш друг? Кузнецов, кажется?
- Убили его совсем недавно, - помрачнел Токарев. - Так уж получилось. Погиб как настоящий герой, в бою с неприятелем.
Мэри тут же его за руку схватила, другой рукой погладила по щеке.
- Ах, как жаль! - промолвила искренне. - Как жаль! Молодой же совсем был. Сочувствую вам! Примите мои соболезнования…
Познакомил Токарев Ника с этой американкой симпатичной, зеленоглазой. Ник всегда с девушками уверенно себя чувствовал, а тут засмущался, начал заикаться. Судя по тому, как щекам стало горячо, даже покраснел. Вот же позорище! Подумаешь - американка!
- Вы очень смешной, мистер Ник! - Мэри ещё дров в костёр подбросила. - Нездешний совсем, очень странный. Словно из другого мира.
Вот то-то и оно, что из другого! И с ухаживаниями ничего путного не получалось, так только - смех один…
Ещё через час-другой и доблестные лётчики пожаловали. Тут уж шансы Ника, и до того невысокие, стали просто мизерными. Куда ему с лётчиками полярными тягаться, с героями народными, общепризнанными?
Один только Маврикий Слепцов чего стоил: имя редкое, грива волос шикарная - чёрная, с благородной проседью, кончики усов вверх задорно торчат, вылитый Эркюль Пуаро из телевизионного сериала. Только моложе и импозантней: ростом под два метра, в плечах сажень косая.
А как анекдоты травит, мерзавец, заслушаешься!
Потом и гитарка появилась, выяснилось, что Маврикий и романсы петь мастак, любовные все насквозь, обольстительные. Каналья коварная!
Звонко смеётся Мэри, раскраснелась, нравится ей внимание мужское…
Вызвать бы Маврикия на честную дуэль, да нельзя. Видите ли, у них задание секретное, важности повышенной. Сам товарищ Сталин в курсе! Эх, блин горелый!
Совсем уже собрался Ник на боковую отправиться. Чего душу-то бередить понапрасну?
Поднялся из-за стола, приготовился слова вежливые произнести и откланяться.
Опередила его американка глазастая.
- Куда это вы, мистер Ник? Устали, спать хотите? Рано ещё, честное слово! Вы на гитаре играете? Тогда спойте, прошу! Можете даже в мою честь, я разрешаю!
И смотрит невинно так, с надеждой во взоре…
Нет, не знает мартышечье коварство границ! Женское - в смысле…
Взял у Маврикия гитару, подумал чуток да и исполнил:
- Мэри! Это твоя первая потеря! Мэри, горько плачет Мэри…. На дворе - гитары и вино! И ребята ждут тебя давно…
Изменилась вся картинка мгновенно и кардинально: вот, ещё две минуты назад Ник в аутсайдерах беспросветных числился, а теперь - фаворит безусловный!
Так на него американка посмотрела, будто настигла её стрела Амура. Метко так настигла, прямо в сердечко зарубежное. Маврикий тут же загрустил, поражение своё осознав. Даже кончики его шикарных усов вниз опустились.
- Слушайте, мистер Ник, - неожиданно предложила Мэри. - Давайте прогуляемся с вами! Только вы и я! Романтическая русская ночь. Ранняя весна. Только вы, я и весна! Какая хорошая компания… Пойдёмте!
Пошли, конечно. Ночь и правда выдалась волшебной: звёзды высыпали стаей бесконечной, птички в ветвях чирикали, белки, громко цокая, с дерева на дерево перескакивали, флиртуя напропалую…
Весна!
Болтали о том, о сём, будто сто лет уже знакомы.
По загадочному ночному лесу прошлись; устав, вернулись обратно, расположились на просторной террасе. Ник из санатория кресло-качалку приволок, лампу керосиновую, тёплый плед.
- Ник, принесите из буфета фрукты! - попросила Мери. - Там настоящие персики были, я видела. Виноград - тоже хорошо.
Персиков и винограда уже не было, - лётчики оголодавшие постарались.
Только две груши нашлись - большие, немного даже переспелые. А у Мэри, чисто случайно, конечно, обнаружилась и плоская бутылка с шотландским виски.
Глоток виски под слегка переспелую грушу, что может быть изысканней - весенней ночью, полной неясных предчувствий и призрачных ожиданий?
Романтика полная, вовсе без изъянов.
Чтобы усилить произведённое впечатление, Ник даже на хитрость пошёл: прочёл наизусть рассказ О. Генри "Дары Волхвов", не написанный ещё автором рассказ.
- Ах, Ник, - прошептала Мэри. - Какой же вы милый!
Глаза девушки мерцали - призывно и загадочно, голова Ника предательски кружилась, как в далёкой юности, много, много лет тому вперёд…
Стихи, опять стихи, потом, как и полагается, - "её горячие мягкие губы - на его твёрдых, потрескавшихся губах".
Давно уже Ник так не целовался, до полного исступления.
Дальше поцелуев дело, впрочем, не продвинулось. В решающий момент Мэри резко отодвинулась, даже оттолкнула, дрожащим голосом попросила проводить. Довёл её Ник до дверей комнаты, поцеловал ещё один раз, на этом и всё.
Вернее, это потом выяснилось, что всё.
А тогда подумалось: "Завтра, может, и дальше продвинемся…"
Напрасно подумалось, сглазил, наверно.
К обеду выяснилось, что самолёт уже починен полностью, взлетать пора.
Собрались в спешке, загрузились.
Уже перед самым отлётом подошла Мэри. Стояла около самолётной лесенки, в сторону потерянно смотрела, стройной ножкой, обутой в элегантный кожаный сапожок, задумчиво пинала мелкие камушки.