- Да где угодно… Там этого добра… - и Эля сделал решительный жест ребром ладони.
- Ну а мне-то его где купить? Вот спустился я по трапу… И что дальше?
- А зачем тебе там автомат?
Эля Либерман чуть отодвинулся; его всегда глубокие, навыкате глаза вдруг обмелели, приобрели почти нордическую эмалевую гладкость.
- Ах, Эля… Видишь ли, есть у меня такая хрустальная мечта моего детства… Представляешь, ухожу я дня на два в пустыню Негев… Представляешь?
- Ну, представляю… Только зачем? Жарища же.
- Я хочу ночью. Днем я приеду и палатку поставлю. Двойную, чтобы можно было ночевать. Поеду в сентябре, в октябре…
- Если в пустыню - лучше в октябре.
- Ну вот, главное-то ночью. Звезды мерцают, лунища… Нет, Эля, ты просто лишен поэтического чувства! А к тому же в пустыни удалялся и Моисей, и пророки, и Христос. Я уже и не помню, с какого возраста хочу все это посмотреть…
- Ну, поедешь ты в Негев, - Эля запустил руку в шевелюру типичным россиянским жестом, - только расселся, а из-за камней и ползет какой-нибудь местный Арафат…
- Вот для этого мне и автомат, Эля… Я зачем из тебя выжимаю? Тем более - я с младшим сыном хочу, с мальчишкой особенно страшно… Только мы с ним присели на камушки, а тут…
- А-ааа… - протянул Эля с крайне глубокомысленным видом, и глаза у него приобрели почти нормальную глубину. - Я-то уж думал…
- Думал, я банк буду грабить?
- Ладно, старик, замнем для ясности… А автомат там купить - делать нечего. Хочешь, дам адрес? Там долларов за пятьсот, хороший УЗИ.
- Хороший - это в смысле новый?
- И новый, и чистый. Тебе же не надо сложностей с полицией, верно? - и глаза у Либермана снова обмелели… Но на этот раз уже чуть-чуть.
- Чтобы не иметь никаких сложностей, я бы и официально купил, но я же иностранец, понимаешь?
- Да все в порядке, Вова, покупай, только не светись. Машину ты арендуешь?
- Конечно. И сразу в Негев… - Володя блаженно улыбнулся, потому что это было вовсе не вранье - пожить в пустыне Негев он очень хотел. Может быть, он и переночует в пустыне… За сутки до того, для чего он там достанет автомат.
- Ну вот… Адрес я записал, скажешь, что от меня. Там обыскивать машины нет привычки, шмонают только палестинцев… А возьмут за жопу, так и объясни им, что боишься и кого боишься.
И Володя, распрощавшись с милым Элей Либерманом, направил свои стопы домой.
- …Саша, ты не зайдешь?
Сколько раз они сидели вот так, возле этого стола, говорили о самых разных вещах! От того, сильно ли наврал Ян Ларри в "Приключениях Карика и Вали" насчет уменьшительной жидкости, и до выполнения Сашкиного домашнего задания по географии…
- Сынок, ты знаешь, кто такой консул?
Сашка машет головой.
- Консул - это такой человек, который представляет свою страну… И который помогает ее гражданам. Например, в Израиле есть русские консульства в городах… (и Володя назвал сыну эти города, которые читателю ведь вовсе не обязательно знать. А станет обязательно - он без труда узнает сам).
- Сынок, ты знаешь, что тебя нельзя оставить в Израиле против твоей воли?
Откровенное удивление. Ну ясное дело, "борцы за демократию" не объяснили мальчику, что и у него есть какие-то человеческие права. Права ведь есть только у них…
- Так вот, оставить тебя против воли в Израиле нельзя. Если кто-то захочет тебя там оставить или будет заставлять делать что-то, чего ты не хочешь, ты должен обратиться к русскому консулу. Вот бумажка, я тут написал телефоны и адреса. Если ты даже попросту позвонишь - консул уже свяжется со мной, и ты уедешь в Россию. Или ты хочешь уехать насовсем вместе с мамой?
- Нет… Я хочу поехать посмотреть.
- Сынок, если ты захочешь там остаться - оставайся. Захочешь стать евреем - я тебя держать не буду. И я останусь твоим папой, что бы ты ни решил. Понимаешь? Но я тебе говорил и повторяю сейчас: человеку нигде не бывает лучше, кроме как на своей земле. А наша земля - здесь, вот она. И если ты не захочешь оставаться, а тебя будут оставлять, я должен буду или приехать в Израиль, или другими способами тебя вытаскивать. И ты можешь быть уверен - я тебя обязательно вытащу.
Молчание. Очень долгое молчание, а потом:
- Папа… А что ты будешь делать, если не сможешь меня вытащить?
- Ты имеешь в виду, если тебя спрячут так, что я не смогу найти?
- А если спрячут? Ты всегда говорил, что вокруг нашей дачи есть сто мест, где можно прятать целого слона и никто не найдет… В Израиле там целые пустыни…
- А человека прятать еще проще, сынок, и не нужно никаких пустынь: достаточно сменить ему фамилию и поселить в таком месте, где никто не будет его искать… Исчезает один мальчик, Саша Скоров, нет его. Появляется другой - ну, например… например, Эля Либерман. Живет такой мальчик в городе Яффе, где никогда не бывал Саша Скоров, где Сашу Скорова никому не придет в голову искать. У Эли Либермана есть папа и мама, все документы в порядке, и чтобы доказать, что на самом деле он - вовсе не Эля, а Саша, и не Либерман, а Скоров, нужно долго и старательно работать. А это очень непросто и стоит очень больших денег.
Опять молчание. Долгое молчание в лимонном свете северной зари.
- Вот я и говорю… Что ты будешь делать, папа, если мы… если ты не сможешь меня найти?
И тогда, тяжело вздохнув, Володя рассказал и про это:
- Если я не смогу тебя найти и вернуть домой, я приеду в Израиль. Я напишу обо всем, что произошло, и положу пакеты со своёй статьей в редакции нескольких газет - чтобы шуму было побольше. Я сам выйду на людную улицу в Яффе или Иерусалиме - там, где толпа погуще. Я буду идти с автоматом и бить от бедра по толпе. Мне будет безразлично, в кого попадут пули: в мальчиков, девочек, стариков, старушек. Я не пройду далеко, потому что Израиль - осажденная страна, там много оружия у всех, и солдаты домой ходят тоже с оружием. Но я буду идти сколько смогу, буду менять рожки, пока не убьют. И если я не смогу вернуть своего мальчика, то и люди, укравшие моего ребенка, потеряют много своих детей.
- Это как поляне резали древлян: раз вы так, то и мы вас…
- Ну что делать, если люди по-другому не понимают. Если они считают полноценными людьми только самих себя, а с другими людьми не умеют договариваться, то что делать? Если они не разговаривают, а воюют? Они сами делают так, что с ними нельзя договориться, их можно только побеждать…
Рано, ох рано для мальчика… Как ни упрощенно говорил Володя, а много ли понял его двенадцатилетний сын? Дай бог, чтобы он уловил основное.
- Но главное даже не это… - продолжил Володя. - Я надеюсь, что вокруг моей смерти поднимется шум… большой шум в газетах. Множество людей в разных странах начнут обсуждать, что произошло и почему; очень может быть, ты сможешь вернуться домой и жить с бабушкой в Барнауле, а когда вырастешь - здесь.
Воцарившееся молчание так затянулось, что пришлось завершить:
- Вот и все.
- Папа… А что тогда будет с Васей?
- Вася останется в Барнауле, у бабушки, пока я его не заберу. Если не смогу его забрать… Если некому будет забирать, то он там останется, пока не вырастет.
Опять молчание. Такое долгое, что его лучше прерывать.
- Ты все понял, сынок?
Кивок головой и молчание. Рано, рано это все, рано на годы, но что поделать?! Ситуация возникла вот сейчас, и, в конце концов, не он ее создал. А решать что-то все равно придется, в том числе и Александру. Ему тоже было рано в 19 лет стать главой семьи. А пришлось.
Мальчик ушел, и Володя стал устраиваться на ночь: прошелся вдоль шкафов, выбрал несколько книг, которые давно собирался перечитать. Такой родной, привычный уют летнего вечера, прохлада из открытого окна, настольная лампа бросает круг света на страницы, а вся комната тонет в полумраке. С детства вызывает чувство уюта - постель, журнальный столик с лампой, раскрытая книга на подушке.
Бесшумно возник Саша на пороге кабинета, фигурка в светлой пижаме.
- Папа…
- Да?
- Папа, расскажи еще раз, кто такой русский консул и где он живет.
Володя схватил, прижал к себе дрожащее крупной дрожью тельце, уложил сына в постель.
- Значит, так…
Интересно все же, как меняется с годами мироощущение человека! Перевалив за тридцать, Володя все чаще ощущал мир как скопление хаоса и безумия. Вокруг, вне мысли и сил человека, клубился первобытный туман - бессмысленный, не подчиненный твердым правилам. Хаос отступал, когда человек мог противопоставить ему разум и волю. Безумие входило в рамки, когда человеку хватало воли и сил, чтобы не дать ему определять все в этом мире.
Но как редко возникало ощущение, что ты действительно преодолел хаос и безумие! Что твой мир - часть разумного осмысленного мира. Володя и не помнил, когда у него возникало такое ощущение последний раз. Слушая Марину и ее родню, он как будто погружался в волны безумия, и, вместо того чтобы остаться за порогом, хаос перехлестывал сюда и начинал бесноваться уже в доме Скоровых, заливая рабочие столы и шкафы с книгами - материальными носителями разума.
Ощущение победы над хаосом появилось сейчас, когда он лежал в постели рядом с сыном, рассказывая ему сначала про консула, потом про пустыню Негев, куда они когда-нибудь поедут. Под боком тихо лежал его ребенок, только что выбравший его народ, его страну, сознательно продолживший историю семьи, начавшуюся с Николая Курбатова, родившегося еще в прошлом веке, крепостного князей Гагариных и торговца ценными камнями.