- Как! Не пускать корабль на родину, когда там революция! - воскликнул моряк с трубкой. - Между прочим, кое с кем я встречался из этих русских, - доверительно сообщил он, - парни так и рвутся домой.
- А груз-то у них знаете какой? - с отчаянием в голосе спросил старый моряк и был наконец вознагражден всеобщим вниманием. - Оружие у них в трюмах. Мне говорили знакомые грузчики. Вначале клипер намеревались направить во Францию, да раздумали. Сейчас изменили курс, говорят, целая эскадра готовится к походу в Россию.
- Тем более! - Моряк с трубкой выхватил сирену изо рта и потряс ею над головой. - Наши лорды испугались, что винтовки попадут в руки большевиков.
Многие не знали, кто такие большевики, и моряк с трубкой охотно объяснил:
- Неужели не понятно, что большевики - значит большинство. Большинство народа! Конечно, ото не люди с деньгами, не лорды и прочие, а вот как мы с вами.
- Но ведь еще идет война, - раздался неуверенный голос молодого матроса, - большевики подыгрывают немцам, и если оружие попадет к ним, то сами знаете, что будет.
Матрос с трубкой пристально посмотрел на него:
- Постой-ка, парень! А ты, случаем, не член парламента? Или, может, помощник лорда-адмирала? Или сам адмирал? Ну-ка, ребята, давайте посмотрим, нет ли у него под робой адмиральского мундира.
Толпа дружно захохотала.
Высокий тощий моряк подошел к матросу с трубкой и положил ему руку на плечо. Он все время как-то безучастно присутствовал в толпе, ни разу не улыбнулся, не издал одобрительного возгласа, и только иногда в его глазах мелькали любопытные искорки и тут же гасли.
- Идем, Гарри, под крышу, а то я весь просох на солнце, да и сквозняком прохватило.
- Погоди, Арт. Сейчас, - сказал матрос с трубкой. - Как будто они идут к адмиральской пристани. Хотелось бы мне посмотреть, как лорд-адмирал будет выворачиваться наизнанку, когда его припрут русские к самому фальшборту. Все-таки союзники. На них вся война на суше держалась. И вдруг арестовали!.. Впрочем, ты прав, Арт. Пошли обсудим это дело за кружкой пива. В ночь отходим. Через три часа надо быть на "Грейхаунде". Когда теперь еще посидим в пабе да потянем холодного пивка?
- Может, придется потянуть холодной морской воды со льдом, - промолвил мрачный Арт.
- Ну это когда еще будет! - сказал Гарри. - А пока выпьем чего погорячей. Вечно ты, Арт, со своими пророчествами.
- К этому надо быть всегда готовым… рано или поздно. Лучше, чем… вот так, - сказал пожилой моряк.
- Э, да ты, видно, крепко сел на мель, старик? - сказал Гарри, выбивая трубку о каблук. - Идем смоем морскую соль. Идем, идем. Хватит монеты на дюжину галлонов пива и еще на виски останется. Ты ведь знаешь порядок: настоящий моряк не берет с собой в плавание лишнюю тяжесть.
Толпа стала расходиться. Компания моряков торопливо скрылась в гостеприимно распахнутой двери пивной "Счастливый ветер".
После учений
Клипер "Орион" был еще совсем новым кораблем. Его построили перед самой войной в одном из доков шотландского порта Абердина. Несколько лет "Орион" служил учебным судном, на нем проходили практику воспитанники Морского корпуса, а на третий год войны, после больших потерь в торговом флоте, им стали пользоваться как транспортом для перевозки военных грузов. Он мало чем уступал знаменитым "чайным клиперам", а по маневренности превосходил их, так как на нем установили паровую машину.
"Ориону" везло. Он ни разу не повстречался с немецкой подводном лодкой, хотя совершил несколько рейсов между британскими и французскими портами, ходил и в Америку по самым опасным морским дорогам, где сторожили немецкие подводные лодки. Новый рейс предполагался во французский порт Брест. "Орион" взял полный груз для русского экспедиционного корпуса во Франции. В это время резко изменилась политическая обстановка в мире в связи с тем, что революционная Россия вышла из войны. Командир клипера капитан второго ранга Воин Андреевич Зорин обратился с рапортом к начальнику Плимутского порта адмиралу сэру Эльфтону, требуя разрешения выйти на родину. Адмирал долго тянул с ответом, наконец прислал распоряжение немедленно сдать груз в плимутской военной гавани и ждать дальнейших указаний. На это командир клипера ответил, что за груз, находящийся в трюмах "Ориона", заплачено русским золотом, клипер принадлежит России, какая бы власть в ней ни существовала, и он, командир, требует, чтобы ему не чинили препятствий при выходе из порта.
Прошло две томительные недели, и адмирал прислал ответ, в котором со сдержанной яростью писал, что транспорт "Орион" (явное стремление уколоть русский военный корабль) по соображениям, связанным с войной и обязательствами союзников, временно задерживается в порту королевского флота Плимут. О чем уведомлено русское военное министерство (которого уже не существовало) и на что получено его согласие. При изменении обстановки плавания в британских водах, а также в водах Северной Атлантики транспорту немедленно будет дано разрешение покинуть Плимут с надежным эскортом (явный намек на то, что "Орион" включен в экспедиционный корпус).
Получив эту бумагу, командир, пользуясь хорошей погодой, провел парусное учение и вместо со своим старшим офицером отправился в Плимут к адмиралу сэру Эльфтону требовать немедленного разрешения покинуть порт.
Большинство матросов и офицеров с нетерпением ожидали возвращения вельбота, но внешне каждый в меру сил и характера старался не проявлять своих чувств. Вахтенный офицер мичман Стива Бобрин, или Белобрысенький, как его звали потихоньку матросы, с подчеркнуто равнодушным видом ходил по шканцам, поглядывая на старую крепость и парк. За парком стоял дом, где жила Элен - продавщица из магазина перчаток. Сколько перчаток накупил Стива! Теперь он мог не заботиться о них всю жизнь. Стива был не прочь и дальше поддерживать торговлю отца Элен, но… пожалуй, он был одним из немногих, кто не отказался бы еще постоять в Плимуте.
Козырнув вахтенному офицеру, прошел старший боцман. Павел Петрович Свиридов обходил корабль, осматривая его после учений, хотя и знал, что все "сделано по чести", но усидеть в своей каюте он не мог. Хотелось отвести душу с матросами, поговорить о доме, ругнуть английские порядки. Но вдруг, не дай бог, какая оплошность! Нет! Такого боцман не мог допустить, да еще в чужой стране. Боцман считал, что "клиперок" - частица России. И уж она-то, эта частичка, здесь, на чужбине, должна выглядеть в полной форме.
Пышноусый, приземистый, с непомерно широкой грудью, на коротких кривоватых ногах, боцман словно катился но палубе. Он с озабоченным видом поглядывал на матросов, не спеша заканчивающих приборку палубы, драивших медные пластины на ступеньках трапов, поручни, укладывающих концы в красивые бухты или уже закончивших приборку на своем участке и теперь "точащих лясы". Заметив такую праздную группу, боцман окидывал ее молниеносным натренированным взглядом из-под нависших бровей, а заодно и всю окрестную палубу, ухитряясь увидеть все на ней до мельчайших подробностей, и по его широкому медно-красному лицу, выдубленному ветрами и солнцем всех широт, мелькало что-то похожее на улыбку и исчезало, как тень от набежавшего облака. Полнее высказывать свое одобрение Павел Петрович считал недопустимой слабостью, которая может плохо повлиять на его матросов и даже привести к самым ужасным последствиям.
Палуба отливала матовой белизной, сверхчистота ее еще больше бросалась в глаза благодаря угольно-черным линиям пазов между тиковыми досками, залитыми варом. Сверкала на солнце медь поручней на трапах, канаты уложены в бухты так, как будто их никогда больше не придется разворачивать, дубовый планширь фальшборта, в меру протертый олифой и лаком, отливал медовой желтизной.
На матросах надеты парусиновые рубахи и такие же штаны разной степени чистоты, но вполне опрятные для рабочей одежды людей, вечно имеющих дело с просмоленными канатами. И тут было все в порядке.
Боцман словно проглаживал взглядом мачты от палубы до клотиков со всеми стеньгами, штагами, фордунами, вантами, парусами, убранными к реям. Все это он делал по многолетней привычке и еще по непреодолимому стремлению полюбоваться завершенной работой, выполненной так, что сердце замирало от сладостного чувства удовлетворенности. Так любуется взыскательный художник своим произведением, отыскивая в нем изъяны и не находя их.
Корабельный кот Тишка, серый, непомерно толстый, осторожно взбирался по вантам на грот-рей. В солнечную погоду он любил там на парусине коротать свой досуг.
- Прямо марсовый! - сказал боцман матросам, с восторгом наблюдавшим за своим любимцем.
Фок-мачта, особенно ее верхняя часть, привлекла его внимание больше других сооружений на палубе клипера. Боцман остановился, задрав голову, подбоченясь и широко расставив ноги.
- Ишь ты чертенок, - пробормотал он и улыбнулся так широко и простодушно, будто увидел внука, играющего на пригорке.
На фор-марсе - крохотной площадке, устроенной на головокружительной высоте, примостился Лешка Головин. Юнга сидел, свесив ноги с марса, и, держась руками за фор-брам-ванты, разглядывал порт и город. Как ни благоволил боцман к мальчишке, но это был непорядок. Хотя Лешке и разрешили сегодня работать на фок-мачте в паре с марсовым матросом Зуйковым, отбой учений давно сыгран, и Лешка должен находиться на палубе. И все же боцману не хотелось лишать мальчишку удовольствия, очень уж, должно быть, красив был город и все вокруг с такой высоты.
- Эй! На фор-марсе!
- Есть, на фор-марсе! - донесся сверху звонкий голос Лешки.
- Не зевать!
- Есть, не зевать!
- Как там, не возвращается вельбот?
- Еще нет!
- Смотреть!
- Есть, смотреть!