Молодость мира! Чьей уродилась ты дочкой, Урваши?
Где проросла непорочной цветочной почкой, Урваши?
В чьем доме, в каком обиталище темного дна
Самоцветами и жемчугами играла одна?
Лился ли свет драгоценных камней над люлькой твоей из коралла,
Убаюкана морем, ты веки свои закрывала, -
Но во вселенной явилась в красе небывалой,
Очнувшаяся, прозревшая,
Дивно-созревшая!От века возлюбленная вселенной, Урваши!
С красотой несравненной, Урваши!
Мысли отшельников - коврики для твоих лучезарных ног,
Перед очами твоими все три мира томимы тоской сладчайших тревог.
Ароматами веет пьянящими ветер, тобой упоенный.
Как шмель, насосавшийся меду, бродит поэт опьяненный, -
В очарованном сердце с песнью неугомонной.
Но тебя уже нет, - в звоне браслетов исчезла в легкой одежде своей
Ты, что молний быстрей!Когда перед взором богов самозабвенно ты пляшешь
Волной разыгравшеюся, Урваши,
Море вторит тебе, и оно свою гладь взволновало,
Колышутся, зыблясь, хлеба - золотое земли покрывало.
С твоего ожерелия сыплются звезды, и нет им конца, -
Смертные смотрят - замирают сердца,
Отливает кровь от лица.
У окоема рвется твой пояс, повязь потайная,
Необычайная!В небесах, позлащенных восходом, ты сияешь, Заря-Урваши!
Сверкаешь, улыбкой весь мир одаря, Урваши!
Омыто слезами вселенной тело твое искони,
Кровью сердец три мира обагрили твои ступни.
В лотос, таящий все сладострастные мира тревоги,
Ты погрузила подобные лотосам ноги.
В струях влажных волос, ты блещешь в земном чертоге,
Ты, для кого не бывало на свете весов,
О спутница снов!О не знающая сострадания! Ты рыдания слышишь наши?
Без тебя, страдая, рыдая, мы томимся, глухая Урваши!
Из сонных, бездонных глубин, как на рассвете века,
В покрове из мокрых волос вернешься ль в мир человека?
В первых лучах заревых, на виду у вселенной целой,
Будет ли каплями слез струиться тело?
Возникнешь ли вновь, чтобы море запело,
Славя тебя полнозвучною песней,
Всех песен чудесней?Месяц восторга угас, не вернется держащая чаши.
О закатившаяся Урваши!
Ныне, увы, и дыханье весны, ее нежные звуки
Слиты со вздохом вечной разлуки.
В ночь полнолунья, когда лишь улыбки кругом,
Память играет на флейте в унынье немом;
Слезы мы льем, -
Но вдруг мелькнет среди слез надежда, едва постижимая, -
О ты, неудержимая!
Из книги "Сбор урожая"
("Чойтали")
1896
Перевод В. Тушновой
Жизнь драгоценна
Знаю - виденью этому однажды конец придет.
На веки мои тяжелые последний сон упадет.
А ночь, как всегда, наступит, и в ярких лучах сиять
В проснувшуюся вселенную утро придет опять.
Жизни игра продолжится, шумная, как всегда,
Под каждую крышу явится радость или беда.
Сегодня с такими мыслями гляжу я на мир земной,
Жадное любопытство сегодня владеет мной.
Нигде ничего ничтожного не видят глаза мои,
Кажется мне бесценною каждая пядь земли.
Сердцу любые малости дороги и нужны,
Душе - бесполезной самой - нет все равно цены!
Мне нужно все, что имел я, и все, чего не имел,
И что отвергал когда-то, что видеть я не умел.
Переправа
Через реку людей перевозит паром.
Кто - из дома, а кто возвращается в дом.
Две знакомых деревни по двум берегам.
От зари до зари все в движении там.
Сколько в мире крушений, столкновений и бед,
Сколько помнит история с незапамятных лет,
Сколько золота, крови, сколько попранных прав,
Сколько новых корон порассыпалось в прах!
Бесконечные смены стремлений сулят
То амриту сладчайшую, то убийственный яд.
Ну а здесь - их названья известны навряд -
Только две деревушки друг на друга глядят.
Ходит изо дня в день через реку паром.
Кто - из дома, а кто возвращается в дом.
Метафора
Когда одолеть преграды у реки не хватает сил,
Затягивает пеленою стоячую воду ил.
Когда предрассудков ветхих повсюду встает стена,
Застывшей и равнодушной делается страна.
Тропа, по которой ходят, остается торной тропой,
Не пропадет она, сорной не зарастет травой.
Кодексы мантр закрыли, преградили стране пути.
Теченье остановилось. Некуда ей идти.
Чужая одежда
Ты кто, скажи? И почему чужой одежде рад?
Тебе не стыдно ли терпеть весь этот маскарад?
Добро хозяйское тебе не давит разве плеч?
Как оскорблением таким ты можешь пренебречь?
"Эй, нищий! Береги меня, - твердит тебе пиджак, -
Я шкуры собственной твоей дороже как-никак!"
Когда достоинства в душе у человека нет,
Его легко изобличит одежды черный цвет.
А шляпа жалкая твоя не исказит твой вид?
Народной гордости она в тебе не оскорбит,
Твердя: "Ничтожность головы твоей, что я топчу,
Великодушием своим свести на нет хочу"?
Ты в унижение одет с хозяйского плеча.
Перед одеждою такой и рубище - парча!
Засуха
Рассказывают, что когда-то, ради женской любви,
Спустились боги на землю, оставив дела свои.
Миновало то время. Сегодня, в бойшакха лютый зной,
В дни рек пересохших и поля, опаленного засухой злой,
Молит крестьянка жалобно, с неба глаз не сводя,
Исступленно молит, отчаянно: "Пошли хоть каплю дождя!"
С надеждою и волнением, напрасной веры полна,
В дали тоскливым взглядом всматривается она.
Но дождь не приходит. Ветра безжалостная рука
Разгоняет нетерпеливо последние облака.
Языком своим солнце вылизывает последний след синевы.
В Калиюга , в наш век железный, постарели боги, увы!
Былые очарованья уже не волнуют их.
Доходят женские просьбы теперь до мужчин одних.
Я плыву по реке…
Управляет лодкой моей легчайший из ветерков.
Впереди горизонт белеет пеной утренних облаков.
Река от влажных муссонов полноводна и широка.
Словно сытый ребенок, безмятежная спит река.
По берегам безмолвие зеленых рисовых нив,
Мир, подобно беременной женщине, медлителен и лепив.
Почему так спокойно сегодня на земле и воде?
Лодок нет, берега пустынны, почему ни души нигде?
Одинокая в этом мире, пряча печальный взгляд,
Смерть - знакомая старая - облачилась в прекрасный наряд:
В волосах ее спрятались белоснежные облака,
На высоком челе сияет бледный отсвет издалека.
Что-то грустное напевает, еле слышное в тишине,
Обольщает меня, смущает беспокойное сердце мне.
Из книги "Крупицы"
("Коника")
1899
Перевод А. Ибрагимова
* * *
Верхушка говорила с похвальбою:
"Моя обитель - небо голубое.
А ты, о корень, житель подземелья".
Но корень возмутился: "Пустомеля!
Как ты смешна мне со своею спесью:
Не я ль тебя вздымаю к поднебесью?"
* * *
Напомнила мошне тугой сума многострадальная:
"Не забывай, что мы с тобой родня, хотя и дальняя!"
"Будь ты полна, как я, сума, - мошна ей в тот же миг, -
Ты позабыла бы сама всех нищих горемык".
* * *
Керосиновая лампа гордо заявила плошке:
"Называть себя сестрою не позволю мелкой сошке".
Но едва луна успела в темном небе воцариться,
Низко поклонилась лампа: "Милости прошу, сестрица".
* * *
В расщелине стены, среди ночной прохлады,
Расцвел цветок. Ничьи не радовал он взгляды.
Его, безродного, убожеством корят,
А солнце говорит: "Как поживаешь, брат?"
* * *
"О, подлая земля!" - бранился червь в досаде,
Поэт разгневался: "Молчи ты, бога ради!
Пока земля тебя кормить не перестала,
Ругать ее тебе - ничтожный - не пристало!"
* * *
"Кем бы, о манго, мечтало ты стать?" - "Хоть на миг
Я превратиться мечтало бы в сладкий тростник".
"Что ты нам скажешь на это, о сладкий тростник?"
"Манго душистым мечтал бы я стать хоть на миг".
* * *
Самое хорошее все твердит: "О лучшее!
Где твое святилище - отвечай, не мучая".
Отвечает лучшее, каждый раз лукавистей:
"Знай, что обретаюсь я только в черной зависти".
* * *
Ракета хвасталась: "Как я смела!
Чело звезды я пеплом замела".
Поэт сказал: "Не торжествуй победу:
Твой пепел за тобой летит по следу",
* * *
Увидев паденье звезды, рассмеялась лампада:
"Свалилась гордячка несносная… Так ей и надо!"
А ночь говорит ей: "Что ж, смейся, пока не погасла.
Ты, верно, забыла, что скоро кончается масло".
* * *
Нос издевался над ухом: "Лишенное нюха,
Серьги носить - вот и все, что умеешь ты, ухо!"
Ухо ему: "Ты не внемлешь разумным речам.
Только и знаешь ты, нос, что храпеть по ночам".
* * *
Стрела говорила тяжелой дубине:
"Напрасно ты так предаешься гордыне!
Проламывать головы ты мастерица,
Но грудь не пронзишь ты, могу поручиться".
* * *
Высокомерия полна тростинка:
Ей озеру дарована росинка.
* * *