- Подожди, увидишь свою богиню, - отстранила его она. Птолемей повиновался, удивляясь, как эта юная девушка умеет одновременно очаровывать и повелевать.
Эгесихора не заставила себя ждать, явившись в белом длинном пеплосе, полностью раскрытом на боках и удерживавшемся только узкой плетеной завязкой на талии. Сильные мышцы играли под гладкой кожей, толстыми квадратиками окаймляли срединную борозду живота, углубляя ее. Распущенные волосы лакедемонянки струились золотом по всей спине, закручиваясь в пышные кольца ниже колен, и заставляли еще выше и горделивее поднимать голову, открывая крепкие челюсти и мощную шею. Она танцевала "танец волос" - Кометике - под аккомпанемент собственного пения, высоко поднимаясь на кончиках пальцев, и напомнила великолепные изваяния Каллимаха - спартанских танцовщиц, колеблющихся как пламя и, кажется, вот-вот взлетящих в экстатическом порыве оторваться от почвы, которой они едва касались.
Вздох общего восхищения приветствовал Эгесихору, медленно кружившуюся в сознании своей красоты.
- Поэт был прав! - Гефестион оторвался от Наннион, получив ревнивый укоряющий взгляд. - Как много общего с красотой породистой лошади и ее силой!
- Андраподисты - похитители свободных - хотели однажды захватить Эгесихору. Их было двое - зрелые мужчины… по спартанок учат сражаться, а они думали, что имеют дело с нежной дочерью Аттики, предназначенной жить на женской половине дома, - рассказывала Таис.
Эгесихора, даже не раскрасневшись от танца, села к Таис, обняв подругу и нисколько не стесняясь жадно глядящего на ее ноги Неарха.
Александр нехотя поднялся.
- Хайре, критянка. Я хотел бы любить тебя, говорить с тобой, ты необычно умна, но я должен идти в Киносарг - святилище Геракла. Мой отец приказал прибыть в Коринф, где будет великое собрание. Его должны выбирать главным военачальником Эллады, нового союза полисов, конечно, без упрямой Спарты.
- Опять они отделяются! - воскликнула Таис.
- Что ты разумеешь под словом "опять"? Это было много раз…
- Я думала о Херонее. Если бы спартанцы объединились с Афинами, то твой отец…
- Проиграл бы сражение и ушел в Македонские горы. И я не встретился бы с тобой, - засмеялся Александр.
- Что же принесла тебе встреча? - спросила Таис.
- Память о красоте!
- Везти сову в Афины! Разно мало женщин в Пелле?
- Ты не поняла. Я говорю о той, какая должна быть! Той, что несет примирение с жизнью, утешение и ясность. Вы, эллины, называете ее астрофаэс - звездносветной.
Таис мгновенно скользнула с кресла и опустилась на подушку около ног Александра.
- Ты совсем еще юн, а сказал мне то, что запомнится на всю жизнь. - И, подняв большую руку царевича, она прижала ее к своей щеке.
Александр запрокинул ее черную голову и сказал с оттенком грусти:
- Я позвал бы тебя в Пеллу, но зачем тебе? Здесь ты известна всей Аттике, хоть и не состоишь в эоях - Списке Женщин, а я - всего лишь сын разведенной царской жены.
- Ты будешь героем, я чувствую!
- Что ж, тогда ты будешь моей гостьей всегда, когда захочешь…
- Благодарю и не забуду. Не забудь и ты: Эргос и Логос (действие и слово) едины, как говорят мудрецы.
Гефестион с сожалением оторвался от Наннион, успев все же договориться о вечернем свидании. Неарх и Эгесихора скрылись. Птолемей не мог и не хотел отложить посещение Киносарга. Он поднял за руку Таис с подушки, привлекая к себе.
- Ты и только ты завладела мной. Свободна ли ты и хочешь, чтобы я пришел к тебе снова?
- Об этом не сговариваются на пороге. Приходи еще, тогда увидим. Или ты уедешь в Коринф тоже?
- Мне нечего делать там! Едут Александр с Гефестионом.
- А тысячи гетер храма Афродиты Коринфской? Они служат богине и не берут платы.
- Я сказал и могу повторить - только ты!
Таис лукаво прищурилась, показав кончик языка между губами удивительно четкого, и в то же время детского очерка.
Трое македонцев вышли на сухой ветер и слепящие белизной улицы.
Таис и Наннион, оставшись вдвоем, вздохнули, каждая о чем-то своем.
- Какие люди, - сказала Наннион, - молодые и уже столь зрелые. Могучему Гефестиону всего двадцать один, а царевичу - девятнадцать. Но сколько людей они оба уже убили!
- Александр красив. Учен и умен, как афинянин, закален, как спартанец, только… - Таис задумалась.
- Он не как все, совсем другой, я не умею сказать… - подхватила Наннион.
- Смотришь на него - и чувствуешь силу и еще что он - далеко от нас, думает о том, что нам не придет в голову. От этого он одинок, даже среди своих верных друзей, хотя они тоже не маленькие и не обычные люди.
- И Птолемей? Я заметила, он нравится тебе.
- Да. Он старше царевича, а ближе, понятен насквозь.
За поворотом тропинки, огибающей холм Баратрон, показались гигантские кипарисы. Не испытанная прежде радость вошла в сердце Птолемея. Вот и дом, теперь, после десятидневного пребывания в Афинах, показавшийся бедным и простым на вид. Порыв ветра словно подхватил македонца - так быстро он взлетел на противоположный склон. У сложенной из грубых кусков камня ограды он остановился, чтобы обрести спокойствие, приличествующее воину. Серебристо-зеленая листва олив шепталась над головой. В этот час окраина города с разбросанными среди садов домами казалась безлюдной. Все от мала до велика ушли на праздник, на высоты Агоры и Акрополя и к храму Деметры - богине плодородия, отождествленной с Геей Пандорой - Землей Всеприносящей.
Как всегда, Тесмофории должны были состояться в первую ночь полнолуния, когда наступало время осеннего посева. Сегодня праздновалось окончание трудов вспашки - один из самых древнейших праздников земледельческих предков афинян, ныне в большинстве своем отошедших от самого почетного труда - возделывания лика Геи.
Утром через Эгесихору и Неарха Таис передала Птолемею, что он должен прийти к ней на закате солнца. Поняв, что означало приглашение, Птолемей взволновался так, что удивил Неарха, давно признавшего превосходство друга в делах любви. Неарх и сам изменился после встречи со спартанской красавицей. Угрюмость, свойственная ему с детства, исчезла, а под личиной уверенного спокойствия, которую он, бывший заложник, с малых лет очутившийся на чужбине, привык носить, стало проступать лукавое озорство, свойственное его народу. Критяне слыли обманщиками и лжецами потому, что, поклоняясь Великой Богине, были уверены в смертной судьбе мужских богов. Показывая эллинам могилу Зевса, они совершали тем самым ужасное святотатство. Судя по Неарху, эллины оболгали критян сами - не было во всей Пелле человека более верного и надежного, чем Неарх. И переданный им призыв Таис, несомненно, не был шуткой.
Солнце садилось медленно. Птолемею казалось нелепо стоять у ворот сада Таис, но он хотел точно выполнить ее желание. Он медленно опустился на еще теплую землю, опершись спиной о камни стены, и стал ждать с неистощимым терпением воина. Последние огни зари погасли на вершине Эгалейона. Темные стволы олив расплывались в сумерках. Он взглянул через плечо на закрытую дверь, едва обрисовывающуюся под выступом портика, и решил, что время настало. Предчувствие небывалых переживаний для него, побежденного Эросом как никогда прежде, заставило его задрожать как мальчика, крадущегося на первое свидание с приглянувшейся податливой рабыней. Птолемей взлетел по лестнице, стукнул в дверь и, не получая ответа, открыл ее, незапертую.
В проеме прохода, под висевшим на бронзовой цени двухпламенным лампионом, стояла Таис в темной эскомиде, короткой, как у амазонки. Даже в слабом свете масляной лампы Птолемей заметил, как пылали щеки юной женщины, а складки ткани на высокой груди поднимались от частого дыхания. Глаза, почти черные на затемненном лице, смотрели прямо на Птолемея. Заглянув в них, македонец замер. Но тень длинных, загнутых ресниц легла на синеватые западинки нижних век, прикрыв покоряющую, почти безумно напряженную силу взора Таис. Лента в цвет хитона стягивала крутые завитки волос на темени. "Как у Афины Лемнии", - подумал Птолемей и тут же решил, что Таис, серьезная и сосредоточенная, как воин перед боем, с пристальным взглядом и почти угрожающим наклоном гордой головы, в самом деле похожа на грозную Лемниянку.
- Жду тебя, милый, - просто сказала она, впервые так назвав македонца и вложив в это слово столько нежного значения, что Птолемей нетерпеливо вздохнул и приблизился, протянув руки.
Таис, отступив на полшага, сняла откуда-то из-за выступа двери широкий химатион и взмахом его загасила светильник. Птолемей озадаченно остановился во тьме, а молодая женщина скользнула к выходу. Ее рука нашла руку македонца, крепко сжала ее и потянула за собой.
- Пойдем. - Властный тон ее заставил Птолемея повиноваться. Они вышли через боковую калитку в кустах и направились по тропинке вниз к речке Илиссу, протекавшей через Сады от Ликея и святилища Геракла до слияния с Кефисом. Низкий полумесяц освещал дорогу.
Таис шла быстро, почти бегом, не оглядываясь, и Птолемею передалась ее серьезность. Он следовал за ней в молчании, любуясь ее походкой, прямой, со свободно развернутыми плечами, придававшей величавость ее небольшой фигурке. Стройная шея гордо держала голову с тяжелым узлом волос на высоком затылке. Она плотно завернулась в темный химатион, при каждом шаге западавший глубоко то с одной, то с другой стороны ее талии, подчеркивая гибкость тела. Маленькие ноги ступали легко и уверенно, и перисцелиды - ножные браслеты - серебристо звенели на ее щиколотках. Тени гигантских платанов перекрыли путь. За этой стеной темноты вспыхнула холодным светом беломраморная площадка - полукруг гладких плит. На высоком пьедестале стояло бронзовое изображение богини. Внизу едва слышно журчал Илисс.