* * *
Несколько дней Дмитро пробыл в городе, ожидая, что будет, и только когда Остап вступил в "боёвку", отправился восвояси. Отдохнувшие кони бежали ходко, убаюкивающе позванивала сбруя, и мало-помалу Дмитро начал подрёмывать, встрепенувшись лишь после того, как над его головой с рёвом пролетел самолёт, падавший в придорожный лес. Ещё минуту Дмитро испуганно озирался, пытаясь сообразить, что же случилось, а потом, не раздумывая, погнал коней туда, где над деревьями всё гуще и гуще поднимался дым.
Увидав на поляне косо уходившей вглубь от опушки пылающий самолёт, Дмитро резко натянул поводья и, соскочив с бестарки, осторожно приблизился. Языки пламени всё сильнее охватывали машину, и казалось, там никого нет, но вдруг послышался стон, и Дмитро, без колебаний вскарабкавшись на крыло, заглянул в кабину.
Пилот в окровавленном военном обмундировании не шевелился. Однако едва Дмитро попробовал вытянуть его наружу, как тот раскрыл глаза и явно через силу, но достаточно чётко и требовательно произнёс:
- Саквояж… Сначала саквояж…
- Який ще саквояж, пане… - забормотал было Дмитро, но тут, увидав сбоку спинки коричневую кожаную ручку над блестящим замком с пломбой, ухватился за неё и действительно вытянул наверх жёлтый кожаный саквояж, тут же показав его пилоту: - Ось вин, пане, так що, давайте…
Не имея силы подняться, пилот слабо пошевелился, но Дмитро, отшвырнув саквояж подальше, ухватил раненого под мышки и одним рывком вытянул из кабины. Потом, оттащив лётчика в сторону, где жар от уже горевшего вовсю самолёта почти не чувствовался, Дмитро положил его на траву.
Прикидывая, как быть дальше, Дмитро первым делом бросил так заботивший лётчика саквояж в бестарку и только было собрался подвести воз ближе к раненому, как сверху навалился оглушительный рёв авиамотора, раздался треск выстрелов, а поперёк поляны, на которую упал самолёт, ударила очередь.
Ничего не соображая от страха, Дмитро повалился головой в кусты и на карачках вылез из казавшегося ему надёжным укрытия только после того, как пугающий рёв чужого самолёта затих в отдалении. Поднявшись на ноги и всё ещё пытаясь унять мелкую противную дрожь, Дмитро начал оглядываться.
Перепуганные кони вместе с бестаркой застряли в кустах, подбитый самолёт пылал, как факел, но как-то подсознательно Дмитро понял, что сейчас это не главное, и бросился к пилоту, остававшемуся лежать на траве.
Заметив, что тот слабо трогает рукой карман и пытается что-то сказать, Дмитро наклонился к раненому и сумел разобрать только едва слышный шёпот:
- Письмо…
Догадавшись, в чём дело, Дмитро отстегнул клапан, достал из кармана лётчика сложенный пополам слегка окровавленный конверт и вдруг с неожиданной ясностью понял, что ничем больше помочь не сможет. Всё было кончено…
Теперь уже не спеша Дмитро вывел из кустов упряжку, развернул её на поляне и только было собрался забрать тело, как сверху снова обрушился всё тот же пугающий рёв. Снова по кустам и по бестарке ударили пули, отчего насмерть перепуганный парень свалился на воз, а кони, сами рванув с места, понеслись к дороге…
Окончательно сбитый с толку Дмитро пришёл в себя, когда лес с упавшим самолётом и мёртвым лётчиком остался далеко позади. Кони привычно трусили колеей, позванивала сбруя, и казалось, что всё случившееся было во сне.
Дмитро затряс головой и разглядел лежавший рядом жёлтый кожаный саквояж, замок у которого вместе с бывшей на нём пломбой был напрочь оторван пулей. Парень осторожно протянул руку, открыл саквояж и вдруг увидел наполнявшие его тугие пачки денег…
* * *
Поручик Зенек просидел возле обломков "эрвудзяка" почти сутки. Вывалившись из кабины и рванув кольцо, он сразу понял, что "мессершмитт" намеревается ударить из пулемётов прямо по нему. Зенек тут же скосил едва раскрывшийся купол, резко уйдя вбок, и немец, к счастью, промахнулся.
Стремясь поскорее опуститься, Зенек слишком сильно подобрал стропы, и удар о землю получился таким сильным, что поручик на какое-то время потерял сознание. Когда же, придя в себя, он попробовал встать, оказалось, что левая нога сильно ушиблена, и ступать на неё нестерпимо больно. Однако, понимая, что шагать всё равно надо, Зенек заставил себя кое-как идти и, припадая на покалеченную ногу, медленно побрёл к дальней опушке, над которой поднимался хорошо видимый столб дыма и где над лесом всё ещё продолжал кружиться "мессер".
Падающий самолёт пролетел довольно далеко, и охромевший Зенек добрался к месту падения только под вечер. Осмотревшись, он понял, почему немец так долго кружил здесь. Всё кругом было побито пулями, а потому поручик даже не удивился, увидев Ковальского, навзничь лежавшего на земле: слишком выразительны были пятна крови, густо проступившие на мундире.
Зенек, ясно понимая, что ничем помочь уже нельзя, сложил руки убитого товарища на груди и, машинально застёгивая клапан, вспомнил про письмо. Наскоро обыскав карманы, Зенек убедился, что конверта нигде нет, и именно тогда у поручика возникли некие подозрения.
Превозмогая боль, Зенек обыскал всю поляну и в одном месте нашёл чёткие следы тележных колес и вроде бы отпечатки копыт, но когда именно они были оставлены, понять было трудно. Тогда Зенек решительно полез в разбившийся самолёт и до темноты ковырялся в обломках, стараясь найти хотя бы остатки от, скорее всего, сгоревшего саквояжа.
Всё было напрасным. Пламя сожрало почти всё, что возможно, даже рычаги в кабине оплавились, превратившись в какие-то тёмные сгустки. Конечно, саквояж тоже мог сгореть дотла, но всё равно, пересидев ночь и дождавшись утра, несколько оклемавшийся Зенек принялся обыскивать всё кругом, предположив, что если Ковальский сам выбрался на поляну, то он мог и выкинуть саквояж. Однако поиски не увенчались успехом, и Зенеку осталось только одно - ждать.
Майор Вепш появился на своём "фокселе" где-то к полудню. На этот раз его сопровождал пикап с десятком жолнеров. Пока солдаты обыскивали всё вокруг, майор присел рядом с полулежавшим Зенеком и коротко бросил:
- Рассказывайте.
- А что рассказывать? - глухим и каким-то безразличным голосом начал пояснять Зенек. - Мы до последнего ждали пана майора, а дождались немцев. Мы взлетели, а тут этот клятый "мессершмитт". Откуда он только взялся…
- Об этом я не могу сказать ничего. Что же касается вашего ожидания… - Майор не договорил и, оборвав себя на полуслове, кинул: - Пан поручник уверен, что саквояж сгорел?
- Нет… - через силу ответил Зенек. - Не уверен.
- И я нет…
Майор Вепш сокрушённо вздохнул, выпрямился, посмотрел вокруг и, ничего больше не спрашивая, подошёл к искореженным огнём обломкам. Ещё раз окинув напоследок всё внимательным взглядом, майор зачем-то пнул ногой кусок консоли и, повернувшись к солдатам, уже прекратившим поиски, приказал:
- Поехали!
Жолнеры погрузили тело Ковальского в кузов своего пикапа и помогли совсем ослабевшему Зенеку сесть в "фоксель". Загудели моторы, и крошечная колонна медленно двинулась по ухабистому сельскому просёлку назад в город. В "фокселе" царила тишина. Зенек смотрел в окно, майор, откинув голову на спинку сиденья, о чём-то думал, и только когда автомобиль проехал добрый десяток километров, Вепш завозился на своём месте и обратился к Зенеку:
- Пан поручник сообщит семье Ковальских?
- Так, - глухо ответил Зенек…