- Ой, Тимоша, да что же ты наделал-то? - послышался голос Костки, появившегося из-за угла с двумя кожаными флягами в руках. - Ох ты, Господи, да что же теперь будет-то?
- Заткни хлебало да не причитай, - оборвал его Акундинов, обшаривая тело цыгана и снимая с того широкий кожаный пояс, в котором что-то позвякивало. Потом снял с атамана кожаную кису.
- Тимоша, да как же ты так? - продолжал скулить Костка, прижав к себе фляги, будто младенцев.
- А так, - хмуро обронил тот, ссыпая в собственный кошель добычу, которой было негусто - три штуки ефимков, да рубля на два "чешуек". Потом немного подумав, развязал свой кафтан и повязал вокруг рубахи пояс цыгана - очень уж удобный и незаметный!
- Скажи-ка, целовальник-то там один али нет? - спросил Акундинов. - Много народу-то в кабаке?
- Порядочно, - ответил приятель. - А на кой тебе?
- Да теперь уж и незачем. Хотел было с кабатчиком-подлецом еще поквитаться, но не судьба. Пусть живет, паскуда! - выдохнул Тимофей, подходя к побродяжке, которая так и продолжала спать. - Костка, бабу хочешь?
- Да ты что, Тимоша, какая еще баба? - остолбенел тот. - Бежать нам нужно! А если зайдет кто?
- Эт-то точно, - с сожалением согласился Тимофей, отворачиваясь от женщины. Но та на свою беду решила проснуться.
- Парни, а чо тут деется-то? - приподняла пьянчужка голову и обвела двор мутным взглядом. Увидев тела, заорала хриплым с перепоя голосом: - Ой, лихоньки!
- Ах ты, курва старая, - мгновенно повернулся Акундинов к бабе, хватая ее за горло. - Молчи, дура!
Насмерть перепуганная баба утробно пискнула и вытаращила глаза.
- Так вот, молча и лежи… - буркнул Тимоха, отпуская бабу. - Смотри у меня… - показал ей кулак, - язык выдеру!
Та продолжала таращиться, напустивши от испуга лужу.
- Да ладно, - примирительно сказал Костка, подходя поближе. - Никому она не скажет.
- Ну живи тогда, - разрешил Тимофей, отходя от бабы. Подобрав саблю, стал чистить ее о кафтан убитого Федота.
Побирушка успокоилась, решив, что убивать ее не собираются:
- Не боись, парни. Никому ни словечка не скажу, - пообещала она. - Я как рыба об лед… Ничего не видела, ничего не слышала и знать ничего не знаю… Только, - умоляюще попросила она, - поднес бы ты винца зелененького. А то что-то мне совсем тошно.
- Поднесу уж, - согласно кивнул Акундинов и велел Конюхову: - Дай ей хлебнуть…
Костка, откупорив фляжку, подал ее бабе. Та с довольным видом присосалась к горлышку и сделала один длиннющий глоток, потом второй, третий…
- Хватит, хватит, - забеспокоился Конюхов, отбирая баклагу. - Ишь, присосалась-то, как пиявка к голой жопе.
- Хлебнула? - спросил у бабы Тимофей. - Куда же в тебя и влезает?
- Ух, красота! - довольно заулыбалась пьянчужка, показывая редкие зубы. - Теперь можно бы и мужичка… Как, парни? Может, еще глоточек дадите, дык я бы вам обоим и дала…
У Акундинова от одного вида ее щербатой пасти с гнилыми зубами всякое желание улетучилось.
- Да пошла бы ты… полем да через ясный пень, - буркнул он.
- Ты, Тимошенька, мной-то не гнушайся, - захихикала баба, - а то, гляди, потом-то, может, и такой у тебя бабы не будет. Вспомнишь меня, Катюху-то, сла-а-день-кую!
- Вспомню-вспомню, - кивнул было Акундинов, уходя, но спохватился. - Имя-то мое откуда знаешь?
- Дык когда пил ты давеча с Федотом, дык и услышала, - преданно посмотрела пьяная шлюха. - А потом что было, не помнишь разве? Я же тебя, хи-хи, когда ты в кости-то продулся, вместе с Федотом да цыганом и удоволивала. Ты не сумлевайся, я молчать буду, особливо если ты мне еще глотнуть-то дашь. Хошь, на кресте поклянусь?
- Ну, поклянись, - согласился Тимофей, напрочь не помнивший - когда это они успели "удоволиться"? - А крест-то у тебя есть? Али пропила?
- Да как можно-то? - возмутилась женщина. - Вот, гляди, - вытащила она из-под ворота крест на кожаном ремешке. - Вот, мол, крест святой, что никакого убивцу Тимошку-приказного я не видела! Поклясться, а?
Кажется, бабу, "догнало" с пары-то глотков, и теперь она уже не соображает, что говорит. Да такая клятва - хуже любого оговора!
- Дай-ка, крест я твой гляну, - наклонился к ней Акундинов и, взяв ремешок обеими руками, потянул на себя, затягивая его на прыщавой, давно не мытой шее…
Душить Тимофею еще не приходилось. Потому баба захрипела, задергалась и вцепилась зубами в его руку. А тут еще и придурок Костка - подскочил и стал оттаскивать друга от бабы, отчего прелый ремешок натянулся, как струна, а потом лопнул…
Недодушенная баба упала на спину, откашливаясь и отплевываясь. Конюхов, не удержавшись на ногах, повалился на спину, увлекая за собой Акундинова. Разъярившийся Тимоха, вырвавшись из захвата приятеля, обернулся и ударил того кулаком в зубы. Потом, озлившись, выхватил саблю и полоснул клинком по бабе один раз, потом другой, третий.
- Тимоша, Тимоша! - испуганно кричал Костка, хватая его сзади поперек туловища. - Опомнись, да что же ты творишь-то? Ты же ее насмерть уделаешь!
Акундинов попытался стряхнуть с себя друга, но тот держался, как клещ. А не удержался бы, так еще и неизвестно - а не полоснул бы и его в горячке?
- Ладно, ладно, - забормотал Тимофей, успокоившись и уронив саблю. - Все!
Костка помедлил, но руки разжал. Потом, не замечая разбитого рта, проворно пробежал по дворику и, выглянув за угол, стал подбирать фляги:
- Утекать надо! И побыстрее, пока кто-нибудь не нагрянул! Стрельцы зайдут да увидят такое - так они и спрашивать не будут, а просто возьмут да и пальнут в нас обоих!
- Дай-ка сюда, - взял Акундинов одну из баклажек и основательно приложился к ней.
- Тимоша, ну давай же, быстрее. Увидит кто! - в нетерпении перебирал ногами Костка, торопя друга до тех пор, пока тот не прыгнул в седло.
Оставив лошадей во дворе, приятели вошли в избу и уныло расселись по разным лавкам. Осенью вечер наступает быстро, и очень скоро за слюдяным окошечком стало темно.
- Зябко чего-то, - поежился Конюхов. - Может, печь истопить?
С утра ни тот ни другой не соизволили это сделать.
- Топи, - равнодушно отозвался Тимофей.
Константин сбегал во двор, притащил охапку поленьев и быстро разжег печку. Сразу же стало веселее. То ли от тепла, то ли от света пламени, то ли от гудения в трубе.
Костка, присевши около устья, стал любоваться пламенем, подкидывая время от времени поленья. Друзья молчали.
- Тимоша, а у тебя весь кафтан в крови, - прервал молчание Конюхов. - Теперь ведь и не отстирать…
Акундинов молча снял с себя кафтан и, особо не раздумывая, бросил его в огонь. В избе сразу же запахло паленой шерстью.
- Ты чего это? - удивился Костка. - Крепкая одежа-то…
- А, на хрен, - отмахнулся Тимоха. - Кафтан-то старый, отцовский. В сенях висел, на гвозде. Уж не знаю, как хмырь-то его не углядел. Мой-то тут под лавкой лежит. Этот кафтан я нарочно надел, чтобы выбросить, если что…
Акундинов вытащил собственный кафтан, встряхнул его и надел на себя.
- Ух ты, а хитер бобер! - восхитился Костка. - Я бы до такого не додумался.
- Ладно, - вздохнул Тимофей. - Тащи фляжку, что ли. Выпьем за упокой душ убиенных.
Когда сели за скудный стол, налив водку в уцелевшие щербатые кружки, и молча, не чокаясь, выпили, Конюхов спросил, захрустев луковицей, обнаруженной в углу:
- А бабу-то? Может, не стоило убивать-то? Жила бы себе пьянчужка да жила… Чего ты ее сразу душить-то кинулся? Да еще и мне вроде бы зуб вышиб, - вспомнил вдруг Конюхов и сунул палец в рот. Внимательно перетрогав все зубы, радостно сообщил: - Не, не вышиб! Так, расшатал только, так ничего - врастет!
- Думаешь, не разболтала бы баба? - хмыкнул Тимоха.
- Ну а коли и разболтала бы, - попытался поспорить Костка. - Кто бы ей, пьяной-то б… поверил? Да с ней бы и разговаривать-то никто бы не стал… Хотя, - задумался он, - ежели бы ее на дыбу вздернули да вдруг дали по три кнута, то и поверили бы. Так это, - укоризненно мотнул он давно не чесанной башкой, - ежели сама бы она в Разбойный приказ пошла.
- Дурак ты, Константин Евдокимыч, - беззлобно выругал Тимофей друга.
- А чего сразу дурак-то? - обиделся Костка, уязвленный непривычным обращением.
- Ты что, о шайке-то Федотовой забыл? Они же на мертвяков-то на своих наткнутся да искать будут - кто же атаманов-то порешил? Не токмо бабе пьяной, а лешему в шерсти поверят.
- Это точно. Нас бы с тобой и в Разбойный приказ бы никто не повел, - пригорюнился Конюхов. - Так бы зарезали бы да под забором бы где-нить и схоронили. Да ладно, если бы только зарезали. А то изувечили бы, а уж потом и прибили, а ошметки бы на помойку выкинули, псам на радость…
- А ты-то тут при чем? - удивился Тимофей. - Ты, что ли, атамана-то рубил?
- А вот теперь ты дурак, Тимофей Демидыч, - фыркнул Костка. - Они что - разбираться бы стали? Кто цыгана-то с Федотом из кабака вызывал? Ась? Или не узнали бы они, что я у тебя в доме живу? А где ты - там и я.
Крыть было нечем. И впрямь, никто бы разбираться не стал…
- Давай-ка еще по одной да на боковую, - скомандовал Тимофей, не слушая просительного вопля Конюхова. Пить ему сегодня больше уже и не хотелось. Да и вообще, ежели разобраться, то все беды у него шли как раз от той злополучной чарочки, которую он выпил в кабаке. Ну ладно, пусть не одну… Как же бы вообще бросить-то это дело? Ну да, зарекалась ворона навоз клевать, но до сих пор клюет…