- А еще люди-то баяли, - продолжал Костка, - что к Федоту людишки разные ходят, ежели дело какое нужно решить. Ну, порешить там кого… Может, знавал ты Муху-великана? Был тут у нас боец наемный.
- Это который на Божьем суде у Расторгуева был? - пытался припомнить Тимоха. - Тот, что дворянского сына Семина изувечил? Помню. Из татар крещеных. Здоровый мужик был - поперек себя шире и кулачищи пудовые. Он тогда Семину всего один разок и врезал, да так, что у того челюсть набок перекосилась.
- А что с ним стало-то, знаешь?
- Вроде зарезали его по пьянке… - пожал плечами Акундинов. - В кабаке будто бы с пьяными ухарями столкнулся, не то с мясниками костромскими, не то с соледобытчиками камскими.
- Как же, по пьянке! - хмыкнул Конюхов. - Его Гаврила Потапков, стольник царский, на Божий суд вместо себя нанял. За десять рублев! Он, Потапков-то, с боярином Троекуровым из-за вотчины поспорил. Будто бы отрезал боярин от его поместья две десятины, что еще пращурам Гаврилиным за службу дадены были. Потапков-то - столбовой дворянин, а какой-то евонный дед при Федоре Иоанновиче окольничим был. Вот схлестнулся он с боярином да челобитную на него написал. Дело-то долгонько разбирали - года два. Уж сколько на том стряпчих да подьячих озолотилось - не счесть! Ну, тогда и захотел Потапков на Божьем суде биться. Нанял он Муху-великана, а боярин, как узнал про то, испужался. Самому-то ему супротив холопа, пусть и бывшего, выходить - честь боярская не позволяла, а нанять кого - так сильнее Мухи на Москве никого не сыщется. Мужик - что на кулачках, что на саблях - лучше всех. Все ж не зря он в боевых холопах у князя Оболенского служил, а за Смоленскую войну ему вольную дали, потому что боярину жизнь спас. Троекуров-то людишек послал к Федоту да двадцать рублев тому заплатил. Так за те деньги Федот своим людишкам-то и шепнул, что следует. Пятеро на Муху-великана и напали. Троих-то он насмерть убил, одного искалечил, а последний исхитрился да нож ему в спину и засадил. Ну, пятого-то он, хоть и полумертвый уже, но задавить сумел. Тело-то Мухино в Яузу бросили. Рыбаки, говорят, вытащили через неделю - он весь раками объеден, только по кресту и узнали!
- Да… - обронил Тимофей негромко, - с такими лучше не связываться. Себе дороже.
- Так ты цыгану с Федотом проиграл? - вдруг понял Костка, побледнев.
- Им, собакам, - повесил Акундинов буйну голову.
- Так, может, боярину рассказать? - предложил вдруг Конюхов, но спохватился. - А, бесполезно. Боярин только осерчает, а помочь-то не сможет. Как помочь-то? Ежели только тебя в острог садить, али в монастырь отправлять навечно. Стрельцов, конечно, может боярин послать, чтобы кабак-то прикрыли, - принялся рассуждать приятель. - Только не будет же Федот в кабаке сидеть да у моря погоды ждать. Да и то… Стрельцов посылать - шума будет много, до государя дойдет… А так все одно платить заставят. Эх, как же тебя угораздило-то?
- Как, как, головой об косяк! - злобно огрызнулся Тимоха. - Чего уж теперь скулить-то, поздно. Двести рублев отдать надобно.
- Ой, Тимоша! - по-бабьи всплеснул руками Конюхов. - Где же такие деньжищи-то взять? Может, продадим чего?
- А что продавать-то? - почесал затылок хозяин. - У меня имущества - все на мне, да сабля отцовская где-то под печкой лежит. Самому если только головой к кому заложиться. Так ведь и то, больше ста рублев не дадут. А барахло… Все, что есть, - все Танькино. Да и время нужно, чтобы продать-то его. А времени-то и нету!
- В долг у кого взять? - неуверенно предложил Конюхов, понимая, что двести рублей никто без залога не даст. А залог - так его тоже еще найти нужно… - Или украсть, если…
Костка, сказав такое, сам испугался сказанного. Чтобы замять неловкость, выцедил из бутылки оставшиеся капли в чарку Тимохи.
- Да чего там мучаешься-то, - усмехнулся Тимофей, доставая из кисы копеечку. - Сбегай в трактир - пущай бутыль нальют. Только посуду возьми, - указал он на пустую бутылку, - дешевше выйдет. А я пока чего-нибудь на закуску найду.
Танька хоть и поорала, но выдала мужикам миску с капустой да с солеными огурцами и несколько ломтей сала с хлебом. Ну а пару луковок Тимофей взял сам.
По большому-то счету супруге был грех жаловаться. Ее муж, по сравнению с другими прочими мужиками, пил нечасто. Так, может, раз, а может, два раза в месяц. Да и во хмелю был не особо дурным и бил нечасто, только если вспоминал, что досталась ему невеста "порченой". Танька, правда, за словом в карман не лезла. Говорила, что заместо девственности своей, коей полкопейки цена в базарный день, вытащила его из с…й Вологды, хорошее приданое принесла да место в приказе.
Когда запыхавшийся довольный Костка притащил бутыль, Тимофей уже успел накрыть на стол. Посему вторую выпили по-человечески - с закуской. Дальше хорошо так посидели, душевно. Песен каких-то попели… Правда, на следующий день, когда нужно было идти в приказ, Тимофей едва-едва сумел встать. Хотел было опять "заболеть", но пересилил себя.
Весь день он был "вареный". Но, к счастью, никаких важных дел не было: боярин с дьяком в приказ вообще не зашли, поэтому можно было тихонько дремать в уголке, время от времени посылая младших подьячих за квасом. Хотелось, правда, пива попить, но - не рискнул: вдруг да боярин явится?! Одно дело - с похмелья человек, а другое - пьяный на службе. Зато к вечеру голова уже совсем посвежела, да и пока сидел и размышлял, кое-что удумал…
…Василий Шпилькин, подьячий средней руки Разбойного приказа и давний, еще с Вологды, знакомец (да не просто знакомец, а кум!), был дома. Когда Тимофей постучался, он вместе с женой Людмилой и детьми ужинал.
- Кого это там принесло? - проворчал Васька и недовольно сказал жене: - Сходи посмотри…
Когда улыбающаяся Людмила ввела нежданного гостя, Шпилькин обрадовался:
- О, Тимоша! Сколько лет, сколько зим! Слыхал про радость твою! А мы уж решили, что загордился, как старшим-то приказным заделался! Эдак кум-то мой дьяком скоро станет. Вот уж точно он тогда от нас нос воротить будет.
- Ну, скажешь тоже, - обнял приятеля Тимофей, выгребая из-за пазухи гостинцы - бутылку с "зеленым" хозяину, "косушку" сладенькой наливки для Людки, большой печатный пряник для нее же и целую охапку петушков на палочках для детей.
- Вот видишь, - обернулась довольная баба к супругу. - Как люди-то добрые в гости ходят?! Не то что некоторые: себе выпивки принесут, а про баб-то и не вспомнят! Ну-ка, щи вначале дохлебайте, - прикрикнула она на ребятишек, радостно ухвативших сладости.
Людмилка, ушлая молодая бабенка, была охотница до сладких наливок и настоек. Как-то раз, когда Васька изрядно напился и заснул на полатях вместе с детьми, Тимоха, впавший в раж, стал приставать к захмелевшей молодухе. Она не шибко-то и сопротивлялась, когда кум заваливал ее на сундук. (Ну что и за кума, коль под кумом не была?) На следующий день, протрезвев, оба решили, что между ними ничего не было. А во второй-то раз, когда Шпилькины заходили в гости, то и Людка так пристала к Тимохе, что пришлось уходить с ней в баньку, а потом еще и выдумывать, что у бабы случилось долгое расстройство желудка, а сам хозяин в это время отлучался на службу. Словом, сочинить такую байку, в которую мог поверить только муж. Танька не очень-то поверила…
- Ну вот, стало быть, чин обмоем да и поужинаем заодно! - радостно сказал Василий, доставая стаканы. - Давай-ка миску куму неси, - велел он жене.
- Да не, выпить - выпью чарочку, а ужинать не буду, - отказался Тимофей. - Чего-то есть неохота, да и некогда…
- А чего ж тогда водку-то принес? - удивился Васька.
- Ну, выпьешь и один. Или сбережешь да остатки с кем-нибудь допьете, - махнул рукой Акундинов. - Я ведь по делу. Ну, выпьем вначале. За встречу да за чин мой новый.
Выпили. Василий и Людмила заработали ложками, наворачивая оставшиеся от обеда щи, а Тимоха захрустел огурцом.
- Ну так вот, такое вот дело, - принялся объяснять Акундинов. - Ты ведь помнишь, что у батьки-то моего, царствие ему небесное, лавчонка суконная была?
- Ну, помню, - кивнул Шпилькин. - Как сейчас помню - была она у церквы деревянной, у Апостола Андрея. Вместе с церковью потом и сгорела. Церкву-то новую при мне еще из камня строить стали.
- Вот-вот, - прервал Тимофей воспоминания друга-земляка. - Держал он лавку, пока в стрельцах-то был, а лавка-то возьми да и сгори. А батька после того, как тати его изувечили, при владычном дворе жил. Помнишь ведь, из милости нас взяли?
- Ну почему же так - из милости-то? - примирительно сказал Василий, понимавший, что для Тимофея это не очень-то приятные воспоминания. - А может, владыка-то тебя уже сразу, пока ты мальцом еще был, в зятья решил взять? Батьку-то он как будущего родственника к себе во двор и взял. Ты же парень-то грамотный. Не зря же сам воевода Лыков тебя азбуке учил. Значит, глянулся ты и воеводе, и владыке. А уж архиепископ-то наш Варлаам был силен! Может, был бы он жив, так и стал бы сейчас митрополитом, а то и патриархом!
- Ну, патриархом, положим, Варлаам бы не стал, - уточнил Акундинов, знавший церковные правила и обычаи гораздо лучше друга. - Он ведь до того, как в монахи-то постричься, женатым был. А тех, кто был женат, в митрополиты да в патриархи не ставят.
- Ну, архиепископ-то тоже! Да и батька-то не приживалом был каким-нибудь взят, а старшим дворовым.