Антология - Советская поэзия. Том второй стр 17.

Подсолнух
Перевод В. Соколова

Зовется подсолнухом потому,
Что очень уж нравится солнце ему.
Влюбился и смотрит себе против света.
А солнышко шепчет: расти, хорошей!
Он, слушая это, смеется все лето.
Поэтому рот у него - до ушей.

1957

Дали зовут
Перевод Г. Юнакова

Туда, где ива, голову склонив,
Полощет волосы в прозрачных струях,
Где речка, затерявшись среди нив,
Лениво ветки хмурые целует,

Туда, где Реут, обретя покой,
У камышей смирил свое теченье
И, как солдат, шагавший день-деньской,
Забылся на какое-то мгновенье,

Туда, где клятва первая не раз
Желанным поцелуем завершалась,
Где россыпь звездная в полночный час
Кантатой соловьиной оглашалась,

Туда, где ночь, поэзией дыша,
Пленяет нас, приковывая взоры,
Где так и рвется на заре душа
На ширь полей, гудящих от моторов,

Где на простор кормилицы земли
Народ выходит, край обогащая,
Где люди руки дружные сплели,
Мечты столетий в явь преображая, -

Туда, туда всегда меня зовет
Моя душа, к знакомой с детства дали,
К тем берегам, где у прозрачных вод
Мои былые годы пролетали.

Хочу услышать вновь простую речь,
Увидеть пляски земляков веселых,
В труде сумевших счастье уберечь.
Хочу девичьи песни слушать в селах.

И нет минуты, нет такого дня,
Когда бы я не вспоминал об этом,
Когда бы не влекла любовь меня
К знакомым далям, сердцем всем воспетым.

С любовью этой засыпаю я,
И с ней же утро новое встречаю,
Она всегда советчица моя,
Свои поступки ею измеряю.

Вот потому, пройдя немалый путь
И возвратясь к домашнему порогу,
Меня совсем не тянет отдохнуть.
Я вновь готов отправиться в дорогу.

1960

АЛИМ КЕШОКОВ
(Род. в 1914 г.)
Переводы Я. Козловского

С кабардинского

Поэт со своею посадкой в седле

Для вечности год не длиннее мгновенья.
Высокие звезды склонились к земле.

Я знаю: имеет лишь дату рожденья
Поэт со своею посадкой в седле.

И, может, надежнее всех амулетов,
Мерцая в просторе ночном досветла,
Даруют спасение звезды поэтов
От женской измены и черного зла.

Алеет на облаке отсвет заката,
Толпятся вершины в сиреневой мгле.
А вдруг про меня они скажут когда-то:
"Поэт со своею посадкой в седле".

Но чтобы дать волю подобному чуду,
И жизни не хватит, и слабы крыла.
А вдруг даровать я спасение буду
От женской измены и черного зла.

Со временем в ладу

В час добрый, как это ведется
Под знаком судеб пре давно,
Вином виноград обернется
И в хлеб превратится зерно.

И, тонкий,
над крышами свесясь,
Меняясь в дороге ночной,
В законный черед полумесяц
Округлою станет луной.

Когда-то был мокрою глиной
Кувшин, что стоит
предо мной.
И сделался мальчик
мужчиной,
И девочка стала женой.

Всему есть урочные сроки,
И снова получат права
Войти в колыбельные строки
Из свадебных песен слова.

Где парень,
не веря в потери,
Коня осадил на скаку,
Когда-нибудь посох у двери
Старуха подаст старику.

А ныне скакун еще в мыле
И губы хозяйки в меду.
Пусть все превращения
в мире
Со временем будут в ладу.

Подобна ты маю…

Давно не внимаю
Я календарю.
Подобна ты маю,
А я - декабрю.

Зеленые листья
Меж нами шумят.
И кружит по-лисьи,
Шурша, листопад.

Я - лес оголенный
В седой вышине.
И рощей зеленой
Ты кажешься мне.

Зарю обнимаю
И снова горю.
Подобна ты маю,
А я - декабрю.

"Люби и надейся", -
Вновь шепчешь ты мне -
Родня эдельвейса
В седой вышине

Подоблачный холод
Тебя не страшит.
Мой грех: я не молод,
Но сердца горит.

И все же, и все же,
Хоть, знаешь, люблю,
Тому, кто моложе,
Тебя уступлю

Себя я ломаю,
Судьбу не корю.
Подобна ты маю,
А я - декабрю.

Кинжал

Два лезвия кинжала одного,
Они спиной обращены друг к другу
И меж собою делят оттого
Один позор или одну заслугу.

Ковать кинжалы получал права
Лишь тот, кто оружейником родился
И посвящен был в тайну мастерства, -
В горах обычай этот сохранился.

Кинжалу дан характер не раба,
Обоих лезвий клятва нерушима,
Но кто заверит, что непогрешима
В веках кинжала тайная судьба?

Достигший совершенного обличья,
В руке простолюдина и паши
Он отражал душевное величье
Иль низкое падение души.

Честь не двулика.
И не раз, бывало,
Кинжал надежно защищал ее.
Не потому ль два лезвия кинжала
Единое сливают острие?

Мерцает сталь холодная сурово,
И я желаю более всего,
Чтобы сливались истина и слово,
Как лезвия кинжала одного.

"Может сердце поневоле…"

Может сердце поневоле
От чужой сжиматься боли,
Таково людское сердце.

Может, словно из алмаза,
Высекать слезу из глаза,
Таково людское сердце.

Может, полное усердья,
Быть вершиной милосердья,
Таково людское сердце.

И скрывать свою при этом
Может боль пред целым светом,
Таково людское сердце.

АРКАДИЙ КУЛЕШОВ
(Род. в 1914 г.)

С белорусского

Моя Беседь
Перевод М. Исаковского

Есть сказка, что реки проложены птицами:
Копали они и потом, говорят,
Мешочки с землею несли вереницами
И, высыпав землю, летели назад.

А каня над ними глумилась, смеялась,
И птицы послали проклятие ей.
Так каня с тех пор без воды и осталась:
- Пить-пить! - она просит до нынешних дней…

И в знойную пору, палима лучами,
Той редкою каплей она и живет,
Что тучка, дождем прошумев над лесами,
С далеких небес иногда ей пошлет.

Окончу я дело, которое начал, -
Я камни дроблю, разгребаю пески.
Под смех ожидающих легкой удачи
Копаю я русло своей реки.

И, в недрах струю обнаружив упрямую.
Хочу, чтоб она разлилася волной -
Не Волгой широкой и даже не Камою -
Хоть Беседью б только - моею, родной.

Я жажду работы и думаю часто,
Окончивши честно свой день трудовой,
Что жить невозможно, как каня несчастная,
Одной только каплей воды дождевой.

1940

Над братской могилой
Перевод А. Софронова

Есть на северо-западе русское место Лажины.
Как у нас в Беларуси,
Там вербы растут и рябины.

Там желтеют
Болотные ряски.
Как в Беларуси,
Там ржавеют
Фашистские каски,
Как в Беларуси.

Там могила есть братская рядом с деревней Лажины,
Белорусские парни
Там головы честно сложили.
Мы без слез их хороним
И помним
О клятве своей неизменной.
Наши слезы стыдятся
Винтовок и касок военных.
Мы не плачем, хоть знаем: не просто солдатские кости
Прячем мы под холодный песок на печальном погосте.
Сыплем землю на руки, которые сына носили,
Сыплем землю на ноги, что землю свою исходили.
Ноги просятся встать, их дороги войны не согнули,
Но вогнали в могилу
Их силу
фашистские пули.
Руки просят обнять
Еще сирот своих ненаглядных,
Но уже не подняться, не встать
Им из братской могилы прохладной.
Хоть и эта земля принимает их с воинской честью,
Но хотят они видеть хоть горстку земли из Полесья.
Только где ее взять?
Как они Беларусь покидали,
То в дорогу с собою
Мешочки с землею не брали…
Что им горстка земли, если вся им нужна непреложно,
А в мешочке дорожном
Вместить ее всю
Невозможно.
Ты попробуй в дорогу забрать те поля, те луга и криницы,
Пущи те, что лишь в сердце, лишь в сердце сумеют вместиться.
Беларусь моя, как же хочу тебя видеть я снова,
Весь чабор твой и вереск лесной,
Чуять запах сосновый…
Сердце просит в пути повстречаться
С тем, что с детства любили;
Я тумана хочу наглотаться,
И ветра родного,
И пыли,
Наглотаться хочу за себя и за них.
Им не встать - их песок засыпает;
Мне небес не хватает твоих,
Мне твоей синевы не хватает…
Мы друзей засыпаем землей -
Ленинградцы, татары, узбеки -
И клянемся,
что кровью чужой
Вспоим мы белорусские реки.
Мы салют отдаем,
помним клятву свою неизменно,
И не плачем мы -
слезы стыдятся доспехов военных.

1942

Березка
Перевод М. Исаковского

Стоит она возле ограды
Одна на погосте.
Осколки фашистских снарядов
Оставили след на бересте.
Стрелял чужеземец, но чудом она уцелела,
Стоит она, словно девчина на месте расстрела.
Не плачь же, утри свои слезы,
Березка!
Над светлой рекой заплети свои косы,
Березка!
Тебя не убили, тебя не угнали в неволю,
Расти же на радость и людям, и тихому полю.

1943