Вечереет
В колючках, в вербах выгона лоскут,
С речушкою, с утятами, с грачами,
Где комары да мошки мак толкут,
Косыми освещенные лучами.
Подсолнух заслонил калитку в сад,
И малыши его столпились около.
Порозовели стены белых хат,
И розовым отсвечивают стекла.
Перед зеленым омутом окна
Поблескивает темень спелых вишен.
На всем заря невидная видна.
Всему ее неслышный голос слышен.
Былое ль перед будущим в долгу?
Тоска ль без слез? Любовь ли без ответа?…
Костер бездымный светел на лугу,
Как половина солнца с краю света.
С небес
Люблю -
И боль моя, и жизнь моя полна.
И я смотрю с небес на все земное.
Люблю -
И след твой чистый, как луна.
И тень моя не гонится за мною.
Как медлит реактивный, накренясь,
Как долго блики на крыле меняет.
Как мелко все, что нас разъединяет.
Как крупно все, что породнило нас.
А море из глубин мерцает дном.
А горы с высоты дробнее кочек.
А звезды загораются и днем.
А солнце светит на земле и ночью.
Прости
Тоне
Не жизнь прожить, а поле перейти…
Но поле, поле, отчего ж так мало
Жизнь в годы бедствий сердце понимало?
И ты меня за все, за все прости,
Судьба моя, несладкая отрада,
Единственный тревожный мой покой.
Но никакой другой мне и не надо,
И нет другой на свете никакой.
С неведеньем большого ожиданья,
С не праздничностью позднего свиданья,
Прости, что не таким, как ожидала, -
Таким, как есть, меня ты увидала.
Что в горе ты не опустила руки
И голову в беде не уронила.
Что жили от разлуки до разлуки,
Что сына без меня ты хоронила.
И те, как кровь и как заря, цветы,
Что принесла на свежий холмик ты.
И все в глазенках черных наяву
Я утреннюю вижу синеву.
Прости - и сны мне новые навей.
Я теми - помнишь? - сколько лет живу,
Прости - что меньше знаю сыновей,
Что часто ревновал тебя, родную,
И что теперь - все реже я ревную,
Все чаще матерью тебя зову.
За скрытность скорби и невидность слез,
За то,
Что столько сил твоих унес,
Что надо было поле перейти,
Где столько павших,
Жизни не узнавших,
И что другого не было пути
У нас,
Так долго, трудно отступавших,
Но победивших все-таки…
Прости.
А думал я…
Матери моей Екатерине
Ивановне Ковалевой (Худояровой)
А думал я,
Что как увижу мать -
Так упаду к ногам ее.
Но вот,
Где жгла роса,
В ботве стою опять.
Вязанку хвороста межой она несет.
Такая старая, невзрачная на вид,
Меня еще не замечая, вслух,
Сама с собой о чем-то говорит.
Окликнуть?
Нет, так испугаю вдруг.
…Но вот… сама заметила…
Уже,
Забыв и ношу бросить на меже,
Не видя ничего перед собой,
Летит ко мне:
- Ах, боже, гость какой!
А я,
Как сердце чуяло,
В лесу
Еще с утра спешила все домой…
- Давай, мамуся, хворост понесу. -
И мать заплакала, шепча:
- Сыночек мой! -
С охапкой невесомою в руках,
Близ почерневших пятнами бобов,
Расспрашиваю я о пустяках:
- Есть ли орехи?
Много ли грибов? -
А думал
Там,
В пристреленных снегах,
Что, если жив останусь и приду, -
Слез не стыдясь,
При людях,
На виду,
На улице пред нею упаду.
Учимся
Белы от инея, как выбелены мелом мы.
Всю ночь телами греем валуны.
Какими оказались неумелыми
В начале не игрушечной войны.Не наступать, а каждый шаг отстаивать,
И не на их, а на своих снегах.
Своим теплом на сопках лед оттаивать.
Носить свой сон по суткам на ногах.Пока вооружимся и научимся -
И все припомним им на их полях, -
О, сколько мы натерпимся, намучимся,
И скольким лечь на подступах, в боях.
Б.Н. Яковлев. Транспорт налаживается. 1923
АРОН КОПШТЕЙН
(1915–1940)
Поэты
Я не любил до армии гармони,
Ее пивной простуженный регистр,
Как будто давят грубые ладони
Махорочные блестки желтых искр.
Теперь мы перемалываем душу,
Мечтаем о театре и кино,
Поем в строю вполголоса "Катюшу"
(На фронте громко петь воспрещено).
Да, каждый стал расчетливым и горьким:
Встречаемся мы редко, второпях,
И спорим о портянках и махорке,
Как прежде о лирических стихах.
Но дружбы, может быть, другой не надо,
Чем эта, возникавшая в пургу,
Когда усталый Николай Отрада
Читал мне Пастернака на бегу.
Дорога шла в навалах диабаза,
И в маскхалатах мы сливались с ней,
И путано-восторженные фразы
Восторженней звучали и ясней!
Дорога шла почти как поединок,
И в схватке белых сумерек и тьмы
Мы проходили тысячи тропинок,
Но мирозданья не топтали мы.
Что ранее мы видели в природе?
Степное счастье оренбургских нив,
Днепровское похмелье плодородья
И волжский не лукавящий разлив.
Не ливнем, не метелью, не пожаром
(Такой ее мы увидали тут) -
Она была для нас Тверским бульваром,
Зеленою дорогой в институт.
Но в январе сорокового года
Пошли мы, добровольцы, на войну,
В суровую финляндскую природу,
В чужую, незнакомую страну.
Нет, и сейчас я не люблю гармони
Визгливую, надорванную грусть.
Я тем горжусь, что в лыжном эскадроне
Я Пушкина читаю наизусть,
Что я изведал напряженье страсти,
И если я, быть может, до сих пор
Любил стихи, как дети любят сласти, -
Люблю их, как водитель свой мотор.
Он барахлит, с ним не находишь сладу,
Измучаешься, выбьешься из сил,
Он три часа не слушается кряду -
И вдруг забормотал, заговорил,
И ровное его сердцебиенье,
Уверенный, неторопливый шум,
Напомнит мне мое стихотворенье,
Которое еще я напишу.
И если я домой вернуся целым,
Когда переживу двадцатый бой,
Я хорошенько высплюсь первым делом,
Потом опять пойду на фронт любой.
Я стану злым, расчетливым и зорким,
Как на посту (по-штатски - "на часах"),
И, как о хлебе, соли и махорке,
Мы снова будем спорить о стихах.
Бьют батареи. Вспыхнули зарницы.
А над землянкой медленный дымок.
"И вечный бой. Покой нам только снится…"
Так Блок сказал. Так я сказать бы мог.
1940
МАРО МАРКАРЯН
(Род. в 1915 г.)
С армянского
Богатство
Перевод А. Ахматовой
Родина и сын - милее жизни,
Нет богатства для меня ценней.
Юношам что делать без отчизны?
Родина мертва без сыновей.Родина и сын - моя отрада.
Только ими жизнь моя полна,
И других сокровищ мне не надо,
Только с ними вечная весна.Всех сокровищ мне они дороже.
Умереть за вас готова я -
Мой сынок, веселый и пригожий,
И бесценной родины края.
1950
Снег идет
Перевод М. Петровых
Идет снежок спокойный, чистый,
Как детский сон, и свеж и тих.
Мгновенной звездочкой искристой
Порой коснется рук моих.Но вот пошел он гуще, гуще,
Всю землю в белое одел,
Необозримый, вездесущий, -
Не знаешь, где ему предел.И ведь ни шороха, ни звука.
Но снег, летящий в тишине,
Полям, лугам, лесам порука,
Что пробудятся по весне.Тишайший на земле в ответе
За шелест лепестков и трав,
За шум колосьев на рассвете,
За густолистый гул дубрав.А сам беззвучен, бессловесен.
Таков он всюду и всегда.
Земле на благо отдан весь он
И молча тает без следа.
1952
Персиковое деревцо
Перевод А. Ахматовой
Ты расцветаешь, персик мой,
Подросток, девушка-дичок…
Кто ластится к тебе, кто льнет?
То легкий горный ветерок.А ты смущаешься, дрожишь,
Любви боишься первых слов,
И обаяние твое -
Беззвучный и безмолвный зов.Но на себя ты не глядишь,
И потому не знаешь ты,
Что в юной прелести своей
Ты совершенство красоты.С тревогой на тебя смотрю.
Вздыхая и грустя тайком.
Как ты напоминаешь мне
О чем-то самом дорогом!
1953
В родном краю
Перевод А. Ахматовой
Где тополя стоят, как стражи,
И низко-низко над сухой
Землею пшатовый кустарник
Колючей тянется каймой,
Где, в солнечных лучах рыжея,
На крыше тыквы в ряд лежат,
В листве зеленой грозди пряча,
Льнет долу спелый виноград,
Где, если все окину взором,
Иль просто погулять пойду,
Иль даже выгляну в окошко,
Мне кажется, что я в саду,
И солнце настигает всюду,
Томит луга недвижный зной,
Но вдруг по листьям шелковицы
Промчится ветер озорной…
Там, где звенит в тени оливы
Ручей, рожденный горным льдом,
Там неприметный, молчаливый,
Мой дом родной, мой милый дом.
И если я, живя далеко,
Его забуду, не ценя,
Вы от меня не ждите проку,
Добра не ждите от меня!
1954