Тот факт, что в немецком языке представлено мало наименований для обозначения вкусовых ощущений, с точки зрения Л. Вайсгербера, отразился и на соответствующей области науки, изучающей виды этих ощущений: она оказалась в плачевном состоянии. Но, как ни странно, не лучше обстояло дело и с исследованием различных видов запаха, хотя поле обоняния в немецком языке намного репрезентативнее поля вкуса. Вот тут-то Л. Вайсгербер и рекомендовал науке прибегнуть к помощи языка. При этом, советовал учёный, чтобы дать по возможности полную классификацию запахов, необходимо обнаруживать обозначения запахов не только в литературном языке, но и за его пределами – в диалектах, в жаргонной речи торговцев вином, табаком, чаем и т. п., парфюмеров, дегустаторов и т. д.
Главная заслуга Л. Вайсгербера – разработка понятия языковой картины мира (именно ему принадлежит и сам термин "sprachliche Weltbild").
Л. Вайсгербер приписывал языковой картине мира пять существенных признаков – словоцентризм. системность, своеобразие, изменчивость и действенность.
Словоцентризм языковой картины мира, по Л. Вайсгерберу, состоит в том, что любой язык по-своему ословливает (вербализует) мир, т. е. делит его на те или иные явления, обозначаемые с помощью слов. Так, словесное поле родства в разных языках по-своему делит подведомственную ему область. Например, в немецком языке, в отличие от сербохорватского, как и русского, нет слов для обозначения тестя и свёкра. Немцы вынуждены говорить о них с помощью словосочетаний – отец жены и отец мужа.
Языковая картина мира есть системное, целостное представление о мире. В этом состоит её второй признак. Это означает, что каждый язык изображает по-особому весь мир, а не только отдельные его фрагменты. Неслучайно вслед за В. Гумбольдтом Л. Вайсгербер писал: "…язык позволяет человеку объединить весь свой опыт в единую картину мира" (Вайсгербер Л. Родной язык и формирование духа. М., 1993. С. 51).
Языковая картина мира своеобразна у каждого народа. В этом состоит её третий признак. Так, разные языки по-разному делят цветовой спектр. Например, в немецком, как и в английском и французском, нет специальных слов для обозначения синего и голубого цветов. С другой стороны, во вьетнамском имеется 13 наименований для разных видов бамбука, тогда как в европейских языках они отсутствуют.
Четвёртый признак языковой картины мира – её изменчивость. Л. Вайсгербер пояснял это на примере словесного членения животного царства в современном языке и в его истории. Оказалось, что языковая картина животного мира в разные периоды развития немецкого языка оказалась разной. Так, в древности немецкий язык классифицировал животных на пять групп: домашние животные, бегающие дикие, летающие, плавающие, ползающие. В современном же языке картина мира животных у немцев иная.
Пятая черта языковой картины мира – её действенность в отношении познавательной и практической деятельности человека. Л. Вайсгербер настаивал на господстве языковой картины мира в сознании человека над другими картинами мира – мифологической (религиозной), научной, политической и т. п. С его точки зрения, именно язык направляет познание по определённому руслу со значительно большей силой, чем это делают другие картины мира. Он писал: "Человек, который врастает в некий язык, находится на протяжении всей жизни под влиянием своего родного языка, действительно думающего за него" (там же. С. 168).
В процитированных словах Л. Вайсгербера ощущается преувеличение роли языка в познании. Не впадая в другую крайность, т. е. преуменьшение этой роли, мы, тем не менее, должны сказать, что власть языка над человеком не следует абсолютизировать. Человек способен освободиться от неё, хотя это и требует определённых усилий. Хорошо об этом сказал Т. Гоббс: "Язык что паутина: слабые умы цепляются за слова и запутываются в них, а более сильные легко сквозь них прорываются" (Гоббс Т. Избр. произв. T. I. М., 1964. С. 79).
А зачем, спросите вы, надо прорываться через слова к объективному миру как таковому? За тем чтобы избежать односторонности в нашем сознании, которая привносится в него языковой картиной мира, и тем самым в большей мере приблизиться к научной картине мира.
Признавая высокий авторитет Лео Вайсгербера как автора весьма глубокой и тонко разработанной концепции языковой картины мира, мы не можем, однако, принять идею её автора о том, что познавательная власть родного языка над человеком абсолютно непреодолима. Не отрицая влияния языковой картины мира на наше мышление, мы должны, вместе с тем, указать на приоритет неязыкового (невербального) пути познания перед языковым, при котором не язык, а сам объект задает нашей мысли то или иное направление.
О власти предмета познания над исследователем хорошо писал в книге "Путь к очевидности" Иван Александрович Ильин: "Он (исследователь. – В.Д.) призван "погружаться" в предмет до тех пор, пока этот предмет не овладеет им. Тогда он почувствует себя в его власти; или, познавательно говоря, он почувствует, что видит предмет с силой очевидности… Только таким путём он построит верный "мост" к предмету. Только при этом условии он "вос-приимет" в себя предмет своего суждения, именно его, а не его обманчивого сходно-именного "двойника". Ибо в суждении дело идёт не о словах или именах, а о реальностях. И только тот, кто "вос-приимет" в себя предмет своего суждения, может надеяться на то, что не он (субъект) скажет что-то о предмете, а сам предмет "заговорит" через него о себе и произнесёт о самом себе драгоценное суждение" (Ильин И.А. Собрание сочинений. Т. 3. М., 1994. С. 441, 433).
Не языковая картина мира в конечном счёте определяет наше мировоззрение, а сам мир, с одной стороны, и независимая от языка концептуальная точка зрения на него, с другой стороны.
5. ЯЗЫК И ПРАКТИКА. ПРАГМАТИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ ЯЗЫКА
Язык – не только средство общения и познания, но и средство практического воздействия на мир. М.В. Ломоносов писал: "Блаженство рода человеческого коль много от слова зависит, всяк довольно усмотреть может. Собраться рассеянным народам в общежития, созидать грады, строить храмы и корабли, ополчаться против неприятеля и другие нужные, союзных сил требующие дела производить как бы возможно было, если бы они способа не имели сообщать свои мысли друг другу?" (Ломоносов М.В. Краткое руководство к красноречию. СПб., 1748. С. 91).
В этих словах прекрасно отражена созидательная сторона той функции языка, которую называют прагматической, праксеологической или практической. Сущность этой функции состоит в том, что слово – далеко не всегда, как говорил A.C. Пушкин, "звук пустой": слово может переходить в дело. В своей яркой форме прагматическая функция языка заявляет о себе в повелительных предложениях. Такие предложения, если просьбы, приказы, распоряжения и т. п. его формы действительно исполняются людьми, к которым они адресованы, превращаются в практические действия этих людей, тем самым изменяющих, преобразующих реальную действительность. Они могут, как говорил М.В. Ломоносов, "созидать грады, строить храмы и корабли" и т. д., и т. д.
Слово может стать важнейшим элементом культуросозидательной деятельности человека. Тем более, если за ним последуют коллективные усилия многих людей, творящих благие дела. В этом состоит созидательная сторона прагматической функции языка, но у неё имеется и противоположная – разрушительная – сторона. Последняя заявляет о себе тогда, когда за словом следуют не благие дела, а дурные, разрушительные, изменяющие наш мир не к лучшему, а к худшему. Вот почему язык – великая сила не только в положительном, но иногда и в отрицательном смысле.
О том, что язык обладает прагматической функцией, люди знают с самого начала своего существования, но её научное осмысление началось сравнительно недавно. Вплоть до XIX вв. языку приписывалась главным образом одна функция – коммуникативная, хотя уже в XVIII в. И. Аделунг стал размышлять о природе его познавательной функции. В. Гумбольдт был первым, кто в своих работах описал все три функции языка – коммуникативную, познавательную и прагматическую. Он был первым также и в том, что поставил вопрос об их иерархии. Как ни странно, на первое место среди них он поставил не коммуникативную функцию, как это было общепринято, а познавательную.
В XX в. появилось мнение, в соответствии с которым на приоритетное положение ставится прагматическая функция языка. В яркой форме это мнение было выражено Борисом Малиновским и Леонардом Блумфильдом. Первый из них, в частности, доказывал главенство прагматической функции языка по отношению к его другим функциям на примере её осмысления маленьким ребёнком. Ещё не овладев взрослым языком, он кричит вовсе не с коммуникативной целью как таковой и тем более не с познавательной, а с практической: требуя от окружающих, чтобы они его покормили, изменили положение тела и т. п.
Л. Блумфильд в свою очередь доказывал главенство прагматической функции языка по отношению к другим его функциям на примере разделения труда у древних людей. Более того, в прагматическом духе он предлагал решать вопрос о происхождении языка. С его точки зрения, люди потому стали создавать язык, что они поняли, что с его помощью один человек может побуждать к работе другого, чтобы этот последний обеспечивал, например, первого необходимыми продуктами питания. В результате возникло разделение труда.