Рамель . А, понимаю! Ты женился на Гертруде, на своем ангеле... который, подобно всем ангелам, превратился в... законную супругу?
Фердинанд . Во сто раз хуже! Гертруда, друг мой, это... госпожа де Граншан.
Рамель . Ого! Как же тебя угораздило попасть в такое осиное гнездо!
Фердинанд . Как вообще попадаешь во всякое осиное гнездо, - в надежде найти там мед.
Рамель . Положение весьма серьезно! В таком случае не скрывай от меня ничего.
Фердинанд . Гертруда де Мейляк, воспитанная в институте Сен-Дени , сначала полюбила меня, несомненно, из тщеславия; она радовалась, что нашла в моем лице богатого жениха, и сделала все возможное, чтобы привязать меня к себе, в надежде выйти за меня замуж.
Рамель . Обычная уловка всех сироток, склонных к интриганству.
Фердинанд . Но каким образом Гертруда в конце концов действительно полюбила меня? Такова уж природа этой страсти... да что я говорю - страсти? Для нее это первая, единственная и всепоглощающая любовь, любовь, которая властвует над всей жизнью и снедает ее. Когда в конце тысяча восемьсот шестнадцатого года Гертруда увидела, что я разорен, а она, как и ты, знала, что я - поэт, люблю роскошь и искусство, легкую и беспечную жизнь, - короче говоря, что я избалованное дитя... когда она узнала, что я разорен, она, ничего мне не сказав, приняла одно из тех возвышенных и постыдных решений, на которые отваживаются женщины под влиянием жгучей страсти, если они к тому же вынуждены таиться. Женщины во имя любви готовы на все, как готовы на все тираны ради сохранения власти; для женщин высшим законом является их любовь...
Рамель . Факты, дорогой мой! Ты выступаешь защитником, а я ведь прокурор.
Фердинанд . Пока я устраивал свою мать в Бретани, Гертруда познакомилась с генералом де Граншаном, который искал воспитательницу для сиротки дочери. Для нее этот старый, израненный в боях ветеран, которому стукнуло в то время пятьдесят восемь лет, был лишь денежным мешком. Вот она и вообразила, что скоро овдовеет, станет богатой, а тогда вернется к своей любви и к своему рабу. Она решила, что замужество ее пройдет как дурной сон, за которым последует радостное пробуждение. А сон этот длится уже двенадцать лет! Но ты ведь знаешь, как рассуждают женщины!
Рамель . У них свой кодекс законов.
Фердинанд . Гертруда невероятно ревнива. В награду за свою неверность мужу она требует от любовника полной верности, а так как, по ее словам, она страшно мучилась, то ей и захотелось...
Рамель . Иметь тебя под своим кровом, чтобы следить за каждым твоим шагом...
Фердинанд . Ей удалось, дорогой мой, вызвать меня сюда. И я уже четвертый год живу здесь, во флигельке около фабрики. А не уехал я отсюда на второй же день лишь только потому, что сразу же понял, что жить без Полины не могу.
Рамель . Но благодаря этой любви твое положение кажется мне, судейскому чиновнику, уж не таким плохим, как я предполагал.
Фердинанд . Не таким плохим? Да оно просто невыносимо. Ты не знаешь, каково оказаться между трех таких характеров. Полина очень смела, как и все невинные девушки, любящие идеальной любовью; они не способны видеть что-либо дурное в человеке, которого избрали в мужья. Гертруда крайне наблюдательна; нам удается скрываться лишь потому, что Полина трепещет, как бы не открылось мое настоящее имя. И этот страх дает ей силы притворяться. Но Полина только что отказала Годару.
Рамель . Годару? Знаю! Вид у него придурковатый, но это самый хитрый, самый пронырливый человек во всем департаменте. Он здесь?
Фердинанд . Обедает.
Рамель . Остерегайся его!
Фердинанд . Хорошо! Если эти две женщины, которые и без того не особенно долюбливают друг друга, узнают, что они соперницы, - дело может кончиться убийством, и, право, трудно сказать, кто из них первая схватит оружие: одна сильна своею непорочной, законной любовью; другая разъярится, увидев, как гибнут плоды долгого притворства, жертв, даже преступлений....
Входит Наполеон.
Рамель . Ты даже меня, прокурора, испугал. Нет, что и говорить, женщины сплошь да рядом обходятся дороже, чем они того стоят.
Наполеон . Дружочек! Папа и мама беспокоятся о тебе, они говорят, что надо отложить все дела, а Вернон что-то говорит о желудке.
Фердинанд . Ах ты, плут, - пришел подслушивать!
Наполеон . Мама шепнула мне на ухо: "Поди-ка, посмотри, чем занят твой дружочек".
Фердинанд . Ступай, бесенок! Беги, я сейчас приду. (Рамелю.) Видишь, она пользуется простодушным ребенком, как шпионом.
Наполеон уходит.
Рамель . Это сын генерала?
Фердинанд . Да.
Рамель . Ему двенадцать лет?
Фердинанд . Да.
Рамель . Больше тебе нечего мне сказать?
Фердинанд . Я и так уже сказал слишком много.
Рамель . Ну так иди обедать. Не говори о моем приезде, ни о том, кто я. Пусть пообедают спокойно. Ступай, друг мой, ступай.
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Рамель один.
Рамель . Бедный малый! Если бы молодые люди изучили дела, которые прошли через мои руки за семь лет моей судебной практики, они убедились бы, что единственный возможный в жизни роман - это брак. С другой стороны, если бы страсть стала разумной, она перестала бы быть страстью, а превратилась бы в добродетель.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Рамель и Маргарита, потом Феликс.
Рамель, погруженный в раздумье, сидит в углу дивана, так что его заметишь не сразу. Маргарита вносит свечи и карты. Смеркается.
Маргарита . Четырех колод хватит, даже если придут господин кюре и господин мэр с помощником.
Входит Феликс и зажигает свечи в канделябрах.
Об заклад готова биться, что бедняжка Полина и на этот раз не выйдет замуж. Милая моя девочка! Если бы ее мать, покойница, знала, что не ее дочь тут хозяйка, - она бы в гробу перевернулась. Я только затем и не беру расчета, чтобы утешать ее, ходить за нею.
Феликс (в сторону) . Что это старуха там причитает? (Вслух.) На кого это вы ворчите, Маргарита? Уж, наверно, на барыню?
Маргарита . Нет, на барина.
Феликс . На генерала? Да что вы! Он ведь святой.
Маргарита . Святой, да слепой.
Феликс. Скажите лучше - ослепленный.
Маргарита . Вот это вы правильно сказали.
Феликс . У генерала только один недостаток: ревнив.
Маргарита . И вспыльчив.
Феликс . И вспыльчив - это одно и то же. Как только у него явится подозрение, он уже рубит сплеча. Поэтому-то он в свое время двух человек уложил сразу на месте. Что и говорить, такой нрав приходится тушить... ласками. Барыня его и тушит. Дело нехитрое! Вот она, ласкаясь, и нацепила ему, как норовистому коню, шоры: что по сторонам делается, он не видит, а она еще твердит: "Друг любезный, смотри только прямо перед собой". Вот оно как!
Маргарита . А, так вы, вроде меня, считаете, что женщина тридцати двух лет от роду может любить мужчину, которому под семьдесят, только с тем расчетом... У нее свои виды!
Рамель (в сторону) . А, слуги! Соглядатаи, которых мы сами же оплачиваем!
Феликс . Какие там виды? Никуда она не выезжает, у себя никого не принимает.
Маргарита . Ну, такая и на обухе рожь смолотит! Она у меня отняла ключи... А покойница барыня все мне доверяла! А знаете, почему отняла?
Феликс . Еще бы! Денежки копит!
Маргарита . Да, целых двенадцать лет копит и барышнины проценты и доходы с фабрики. Вот потому-то она и тянет со свадьбой милой моей девочки, а то, как та выйдет замуж, придется с ее капиталом распроститься.
Феликс . Да, ничего не поделаешь, таков уж закон.
Маргарита . Да я бы ей все простила, лишь бы только барышне жилось счастливо. Дня не бывает, чтобы я не застала бедняжку Полину в слезах, спрашиваешь, что с нею, а она: "Ничего, говорит, добрая моя Маргарита, ничего".
Феликс уходит.
Все ли я приготовила? Ломберный стол... свечи... карты... кресла... (Замечает Рамеля.) Боже милостивый! Чужой!
Рамель . Не пугайтесь, Маргарита.
Маргарита . Вы все слышали!
Рамель . Не бойтесь. Хранить тайны - моя обязанность. Я - прокурор.
Маргарита . Ой!
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...