Но есть еще одно удобство, предлагаемое ученым Туррианом (Select., ч. 2, от. 16, сомн. 7): "Можно слушать половину обедни у одного священника, а затем другую половину у другого, и даже можно сначала прослушать конец одной, а потом начало другой. И я скажу вам, что, кроме того, "разрешается также слушать две половины" обедни в одно и то же время у двух различных священников, когда один только начинает обедню, а другой уже совершает возношение даров; потому что можно обращать внимание на обе службы зараз и оттого, что две половины обедни составляют одну целую: Duae medietales ипат missam constituunt". Так решили наши отцы: Бони (тр. 6, в. 9, с. 312), Уртадо (De Sacr., т. 2, De missa, от. 5, расс. 4), Азор (ч. 1, кн. 7, гл. 3, в. 3), Эскобар (тр. 1, пр. 11, № 73, в главе о Практике слушания обедни нашего Общества). И вы увидите следствия, которые он выводит отсюда в этой же самой книге (в лионских изданиях 1644 и 1646 гг.), в следующих выражениях: "Заключаю отсюда, что вы можете прослушать обедню в очень короткий промежуток времени, когда, например, вы попадете на четыре обедни зараз, которые распределились так, что, когда начиналась одна, другая была уже у Евангелия, следующая за ней у освящения даров и последняя - у причастия".
- Конечно, отец мой, можно таким образом прослушать обедню в один миг в соборе Парижской Богоматери.
- Вы видите, следовательно, - сказал он, - что нельзя было придумать лучший способ для облегчения слушания обедни. Но я хочу показать вам теперь, как мы облегчили пользование таинствами, особенно таинством покаяния: тут - то вы и увидите величайшую снисходительность в руководительстве наших отцов и сможете изумиться тем, что набожность, которая отпугивала всех, "так мудро разработана нашими отцами, что, низвергнув страшилище, поставленное демонами у врат ее, они сделали ее теперь легче греха и приятнее сластолюбия, так что просто жить стало несравненно неудобнее, чем жить хорошо", как выражается отец Лемуан на стр. 244 и 291 своей Легкой набожности. Разве это не чудесная перемена?
- По правде говоря, отец мой, - сказал я, - не могу удержаться, - чтобы не высказать вам своей мысли. Боюсь, что вы приняли плохие меры и что подобное снисхождение скорее послужит к отдалению людей, чем к их привлечению. Ибо литургия, например, такой великий и такой священный предмет, что достаточно было бы показать то, как выражаются о ней ваши авторы, чтобы навсегда вполне лишить их всякого доверия в душе многих.
- Это верно, - сказал патер, - относительно некоторых людей: но разве вы не знаете, что мы приспосабливаемся ко всяким людям. Кажется, будто вы позабыли все, что я говорил так часто по данному предмету. Стало быть, я поговорю с вами об этом в первый же раз на досуге, отложив нашу беседу о смягчении исповеди. Я объясню вам это так хорошо, что вы уже никогда не забудете.
Засим мы расстались. Итак, представляю себе, что наша ближайшая беседа будет об их политике.
Письмо десятое
Смягчения, внесенные иезуитами в таинство покаяния посредством правых относительно исповеди, епитимий, отпущения, ближайших поводов к греху, душевного сокрушения и любви к Богу
Париж, 2 августа 1656 г.
Милостивый Государь!
Здесь пойдет речь пока не о самой политике Общества, но об одном из ее важнейших оснований. Вашему вниманию предлагается облегчение исповеди, составляющее, конечно, наилучшее средство, придуманное отцами - казуистами, чтобы всех привлекать и никого не отталкивать. Прежде чем идти дальше, надо было ознакомиться с этим. Вот почему патер нашел уместным следующим образом просветить меня по данному вопросу.
- Вы видели, - сказал он, - из всего, сказанного мной до сих пор, с каким успехом, благодаря своей просвещенности, отцы наши потрудились над отысканием большого числа дозволенных действий, до того считавшихся запрещенными. Но поскольку остаются еще грехи, которых нельзя было извинить, и единственным средством здесь выступает исповедь, то было бы крайне необходимо облегчить и эти затруднения, прибегая к методам, которые мне остается теперь открыть вам. Итак, после того, как я уже показал во всех наших предыдущих беседах, как мы рассеивали сомнения, смущавшие совесть, доказывая, что считавшееся дурным в действительности таковым не было, мне остается в настоящей беседе показать вам способ легко искупать действительный грех, благодаря тому, что исповедь мы сделали столь же легкой, сколько прежде она была трудной.
- Каким же способом, отец мой?
- Посредством тех удивительных утонченностей, - сказал он, - которые свойственны нашему Обществу и которые наши отцы во Фландрии называют "благочестивыми и святыми хитростями" в Изображении нашего первого века (кн. 3, речь 1, стр. 401 и кн. 1, гл. 2) и "святою и благочестивою уловкой: piarn et religiosam calliditatem et pietatis solertiam" (кн. 3, гл. 8). Посредством этих уловок "грехи искупаются ныне alacrius, с большей радостью и рвением, чем прежде они совершались, так что многие лица столь же быстро смывают свои пятна, сколь и приобретают их, plurimi vix citius maculas contrahunt, quam eluunt", как сказано в том же месте.
- Научите же меня, пожалуйста, отец мой, этим душеспасительным тонкостям.
- Их много, - сказал он, - ибо при исповеди много тягостных вещей, и для каждой из них надо было придумать облегчение. И так как главные затруднения здесь происходят от стыда, охватывающего нас при покаянии в некоторых грехах, неловкости, вызванной требованием сообщить об обстоятельствах, при которых они совершены, необходимости исполнять епитимью и не возвращаться к прежнему греху, избегать ближайших поводов, которые вовлекают в него, и сокрушаться о совершенных грехах, то я надеюсь сказать вам сегодня, что во всем этом не осталось уже. почти ничего тягостного, благодаря заботливости, с которой наши отцы старались устранить всякую горечь и всякую едкость столь необходимого средства.
Начнем с затруднения каяться в некоторых грехах. Вы понимаете, что часто бывает довольно важно сохранить к себе уважение духовника; поэтому очень удобно разрешение, которое дают наши отцы и между прочим Эскобар, ссылающийся, в свою очередь, на Суареса (тр. 7, ст. 4, № 135), иметь "двух духовников, одного для смертных грехов, а другого для простительных, чтобы сохранить хорошее о нас мнение постоянного духовника, uti Ъопат famam apud ordinarium tueatur, лишь бы не пользовались этим для того, чтобы оставаться в смертном грехе". И он затем предлагает другой хитроумный способ покаяться в грехе, даже и постоянному духовнику, но так, чтобы было незаметно, что он совершен уже со времени последней исповеди. "Дело в том, - говорит он, - что надо совершить одну общую исповедь и смешать этот последний грех с другими, в которых каешься вообще". Он говорит еще то же самое в своих Princ. пр. 2, № 73. И вы согласитесь, я уверен, что следующее решение отца Бони (Мор. теолтр. 4, в. 15, с. 137) также значительно облегчает стыд, испытываемый, когда приходится каяться, что снова впал в прежний грех: "За исключением некоторых случаев, встречающихся редко, духовник не имеет права спрашивать, привычен ли грех, в котором каешься, и отвечать на это обязаны, потому что он не имеет права приводить в стыд кающегося признанием в своих многократных падениях".
- Как, отец мой! Не то же ли, по - моему, сказать, что врач не имеет права спрашивать у больного, давно ли у него лихорадка? Грехи ведь совершенно различны, смотря по этим различным обстоятельствам, не правда ли, и намерение истинно кающегося не должно ли состоять в том, чтобы вполне раскрыть состояние своей совести духовнику, с той же искренностью и откровенностью, как если бы он беседовал с самим Иисусом Христом, которого священник есть заместитель? А не слишком ли далеки от этого настроения, когда скрывают свои частые падения, чтобы скрыть тяжесть гpexa?
Я заметил, что поставил этим в затруднение доброго патера; так что он, скорее, чтобы обойти, чем разрешить его, стал объяснять мне другое из их правил, которое только производит новый беспорядок, нисколько не оправдывая этого решения отца Бони, которое, по моему мнению, одно из их самых вредных правил и из наиболее способных поддерживать порочных людей в их дурных привычках.
- Я согласен, - сказал он, - что привычка увеличивает тяжесть греха, но она не изменяет его природы: вот почему и не обязаны исповедываться в ней, по правилу наших отцов, приводимому Эскобаром (Princ., пр. 2, № 39): "Обязаны исповедываться лишь в обстоятельствах, изменяющих природу греха, а не увеличивающих его тяжесть".