- Большое спасибо тебе, Филипп Вандердекен! - проговорил минхер Путс. - Большое спасибо! Ты спас мое дорогое дитя и мои деньги, которых, конечно, не слишком много, даже совсем немного, поскольку я бедный человек. Да порадует тебя долгая и озаренная счастьем жизнь!
Филипп задумался. Когда опасность миновала, его мысли снова вернулись к таинственному письму и клятве, которую он дал. Тень раздумья легла на его лицо.
- Долгую и счастливую жизнь? Нет, нет! - пробормотал он, невольно покачав головой.
Амина взглянула на него.
- Я тоже должна поблагодарить тебя. Я обязана тебе очень многим. Право, я тебе очень благодарна!
- Да, да! Она благодарна, очень благодарна! - вклинился старик. - Но мы бедны, очень бедны. Я только что говорил о деньгах, их у меня совсем немного, и я бы не перенес их потерю. Но вы можете не возвращать мне три с половиной золотых гульдена! Я буду рад лишиться их, минхер Филипп!
- Зачем же вам лишаться их, минхер Путс? Я дал слово заплатить вам и сдержу его. Теперь у меня куча денег - тысячи гульденов, и я не знаю, что с ними делать!
- Вы?.. У вас?.. Тысячи гульденов? Вы… - воскликнул скряга. - Чепуха какая-то! Вы несете чепуху!
- Я повторяю, Амина, - продолжал Филипп, обращаясь к девушке. - У меня тысячи гульденов! Ты же знаешь, что я не солгу тебе!
- Я поверила тебе сразу, как только ты сказал об этом отцу, - отвечала Амина.
- Тогда, может быть, минхер Вандердекен хочет, потому как я бедный человек, чтобы мне…
Амина прикрыла отцу рот рукой, чтобы тот не брякнул лишнего, и промолвила:
- Пора спать, отец! А ты, Филипп, должен покинуть нас.
- Мне не хочется уходить! - возразил юноша. - Я совсем не хочу спать, можешь мне поверить. Вы можете спокойно укладываться, так как действительно пора. Итак, спокойной ночи, минхер Путс. Я сейчас пойду, только вот возьму лампу. Спокойной ночи, Амина!
- Спокойной ночи! И тысяча благодарностей! - произнесла девушка, подавая юноше руку.
- Тысячи гульденов! - пробормотал себе под нос старик, когда Филипп, прихватив с собой лампу, вышел из комнаты.
Глава пятая
Филипп Вандердекен присел на пороге дома. Отбросив со лба волосы, он остудил его, подставив ночному ветру. Нервное напряжение последних дней вконец измотало его и чуть было не свело с ума. Ему хотелось покоя, но он понимал, что время покоя еще не пришло. Заглядывая в будущее, он видел только ряд смертельных превратностей судьбы и опасностей, но думал о них без колебаний и страха. Ему казалось, что его жизнь началась три дня назад. Он стал более сентиментальным, но предчувствия беды у него не было. Его мысли снова и снова возвращались к злосчастному письму, сверхъестественное исчезновение которого прямо говорило о его потустороннем происхождении и подтверждало, что тайна, содержащаяся там, имеет отношение только к нему. Реликвия подтверждала это еще больше.
"Это мой долг! - размышлял Филипп. Он снова вспомнил прекрасную Амину, ее отвагу и присутствие духа и взглянул на светившую в небе луну. - Неужели судьба этой милой девушки переплетется с моей? События последних дней явно ведут к этому. Но это известно лишь Богу, а воля Всевышнего должна быть исполнена. Я поклялся, что посвящу свою жизнь спасению отца. Но разве моя клятва может помешать мне любить Амину? Нет! Моряк, совершающий плавания в Индию, много месяцев проводит на берегу, прежде чем снова отправится в море. Мне предстоит избороздить далекий океан, но ведь я часто буду возвращаться на родину! Нужно ли мне лишаться такого утешения? И верно ли я поступаю, стремясь заслужить благосклонность Амины? А если я добьюсь ее, будет ли она любить меня искренно и самоотверженно? Могу ли я обречь ее на такую нелегкую жизнь со мной? Но разве жизнь моряка не подвержена опасностям? Ведь он рискует всем, сопротивляясь грозным волнам на жалкой деревяшке толщиной в дюйм, отделяющей его от бездны? Но если я избран для выполнения святой миссии, то что может погубить меня до того, как эта миссия, по милости Божьей, исполнится? Но каков этот конец? Моя смерть? Надо успокоиться и еще раз обо всем хорошенько подумать!"
Филипп еще долго размышлял обо всем, что его ожидает. Забрезжил рассвет, а когда утренняя заря окрасила небосвод, он задремал. От легкого прикосновения к плечу он вздрогнул и, схватившись за торчащий за поясом пистолет, резко обернулся. Возле него стояла Амина.
- Итак, этот выстрел предназначался мне? - улыбаясь повторила она те самые слова, которые говорил ей Филипп накануне вечером.
- Тебе, Амина? - переспросил юноша. - Нет, оружие у меня, чтобы снова защитить тебя, если потребуется.
- Ты, конечно, так и поступил бы, я в этом уверена. Было очень любезно с твоей стороны, несмотря на усталость, охранять нас целую ночь. Но теперь уже белый день.
- Пока не занялась заря, я берег твой покой, Амина.
- Поэтому проходи сейчас в дом и приляг отдохнуть. Отец уже встал, и ты можешь занять его кровать.
- Благодарю тебя, Амина, но не требуй, чтобы я шел отдыхать. Здесь еще полно дел. Нужно сходить к бургомистру и сообщить о случившемся. Мертвые тела не следует трогать, пока не придут представители власти. Пойдет ли к бургомистру твой отец или это сделать мне?
- Будет уместней, если обо всем сообщит отец, как владелец дома, а ты оставайся здесь. Но если ты не хочешь спать, то освежиться и подкрепиться тебе все же необходимо. Я пойду позову отца, он, наверное, уже позавтракал.
Амина скрылась в доме, но вскоре вышла вместе с отцом. Тот был уже одет. Он любезно поздоровался с юношей, брезгливо проскользнул вдоль стены, чтобы не переступать через трупы, и быстрыми шажками направился к бургомистру в близлежащий городок.
Амина привела Филиппа в комнату отца, где на столе уже стоял кофе - редкость по тем временам. Юноша очень удивился, увидев этот дорогой напиток в доме такого жадного человека, как Путс. Но доктор в былые времена так пристрастился к кофе, что уже не мог себе в нем отказать.
У Филиппа более суток не было ни крошки во рту, и он с удовольствием принялся за приготовленный для него завтрак. Амина молча, не мешая ему, сидела напротив. Наконец Филипп промолвил:
- Ночью, когда я караулил вход в дом, я размышлял о многом. Можно мне высказаться откровенно?
- Почему же нет? - отвечала девушка. - Я убеждена, что ты не скажешь ничего такого, что не должны слышать девичьи уши.
- Ты вселяешь в меня уверенность, Амина. Мои думы касались тебя и твоего отца. Вам не следует больше оставаться в этом доме, стоящем так уединенно.
- Да, дом стоит в уединении, что небезопасно для моего отца и, возможно, для меня. Но ты знаешь моего отца. Ему нравится эта уединенность. Он платит за дом очень немного, а тебе известно, как он печется о деньгах.
- Тот, кто заботится о своих деньгах, хранит их в надежном месте, а здесь их сохранность не обеспечена, - возразил Филипп. - Послушай меня, Амина. У меня есть дом, рядом живут соседи, и при необходимости можно рассчитывать на их помощь. Я думаю уехать отсюда, возможно, навсегда, поскольку хочу уйти в море на первом же корабле, который отправится под парусами в Индийский океан.
- В Индийский океан? - удивилась девушка. - Почему туда? Разве ты не говорил вчера, что у тебя есть тысячи гульденов?
- Конечно же, говорил. Да, их у меня тысячи. Но я обязан уехать, Амина. Не спрашивай меня ни о чем, лучше выслушай мое предложение. Твой отец должен переехать в мой дом. Он будет присматривать за ним во время моего отсутствия. Если он согласится, то окажет мне услугу. Ты должна уговорить его. Там вы будете в безопасности. Твой отец будет хранить и мои деньги, поскольку мне теперь они не нужны. С собой я возьму лишь немного.
- Моему отцу нельзя доверять чужие деньги, - возразила Амина.
- К чему твой отец занимается накопительством? Покинув этот мир, он ведь все равно ничего не сможет взять с собой. Все останется тебе. Разве тогда мои деньги не будут сохранены?
- Хорошо. Можешь оставить деньги на хранение мне. Так будет надежнее. Но почему необходимо, чтобы ты отправился в море, ведь у тебя такое большое состояние?
- Не спрашивай меня, Амина, - повторил юноша. - Сыновний долг обязывает меня. Больше я ничего не могу сказать тебе, по крайней мере сейчас.
- Коль ты говоришь так, я не буду больше расспрашивать, я уважаю твои чувства, - отвечала девушка. - Меня подвигает на расспросы не простое девичье любопытство. Нет, совсем иное, возвышенное чувство заставляет задавать эти вопросы.
- Что же это за возвышенное чувство, Амина?
- Едва ли точно я могу выразить его, - смущенно отвечала девушка. - Может быть, это целая сумятица чувств: благодарность, доверие, почтение, благосклонность. Разве этого не достаточно?
- О, конечно, Амина, если они возникли за короткое время нашего знакомства. Точно такие же чувства, пожалуй, испытываю и я. Но если ты благосклонна ко мне, то еще больше обяжешь меня, уговорив отца оставить это одинокое жилище и перебраться в мой дом.
- А когда ты намереваешься уехать? - спросила Амина.
Не отвечая на ее вопрос, юноша продолжал:
- Если твой отец не захочет, чтобы до отъезда я оставался в доме как пансионер, то я подыщу себе другое пристанище, а согласится - я не причиню вам беспокойства. Конечно, если ты не будешь возражать, чтобы я оставался в доме еще несколько дней.
- А что я могу возразить на это? - отвечала Амина. - Жить здесь дольше небезопасно, а ты предлагаешь убежище, и с нашей стороны было бы несправедливо и неблагодарно выгонять тебя из собственного дома.