— Народ в гостинице есть?
— Но… но… — пробормотал трактирщик, — ваше высочество спрашивает меня об этом с какой-нибудь особой целью?
— Просто мне здесь никто не нужен, — продолжал незнакомец столь же высокомерно.
— У меня никого и нет… совершенно никого, — сказал Сидуан, делая знак Перинетте, с открытым ртом стоявшей на первой ступеньке лестницы.
— Я снимаю твою гостиницу на ночь, — продолжал незнакомец.
И он бросил на стол кошелек, сквозь петли которого просвечивала дюжина золотых.
— Это, может быть, сам король! — подумал честолюбивый трактирщик. — Ах, дорогой капитан! Это он для меня все это сделал! Поэтому-то его я и не подумаю беспокоить.
Незнакомец затворил входную дверь и оглядел нижний зал трактира. Он заметил какую-то дверь и отворил ее.
— Что это за комната? — спросил он.
— Моя, мой принц, — ответил Сидуан.
— Уступи мне ее; ты ляжешь в другом месте! Так ты мне отвечаешь, что никого нет?
— Никого нет, клянусь вам, мой принц.
— Прекрасно. Убирайся.
— Ваше высочество не желает отужинать?
— Нет.
— А вина ваше высочество не желает?
— Тоже нет.
— Но, может быть, госпоже герцогине… понадобится помощь моей служанки? — продолжал угодливо Сидуан.
— Нам ничего не нужно! Убирайся!
Перинетта ушла раньше, пожав еще раз плечами, как она делала обычно, когда ей приходилось признаваться себе, что Сидуан — все-таки дурень. Трактирщик же трижды поклонился и уже тоже собирался уйти, как вдруг кавалер в маске остановил его:
— Прошу прощения, приятель, — сказал он, — еще одно слово. Хочу дать тебе совет.
Сидуан снова поклонился.
— Если ты хочешь дожить до старости и разбогатеть, иди ложись, укройся с головой одеялом, и какой бы шум ты не услышал, спи как мертвый.
— Повинуюсь вашему высочеству, — дрожа, ответил Сидуан.
И он вслед за Перинеттой поднялся по лестнице, оставив весь первый этаж гостиницы в распоряжении человека в маске и его спутницы. Тогда кавалер, подвигая незнакомке стул, произнес:
— Садитесь, донья Манча, и давайте побеседуем.
— О, дон Фелипе, я вся дрожу; теперь я горько раскаиваюсь, что согласилась на это свидание…
— Вы с ума сошли! — сухо ответил кавалер.
— Брат мой, у меня очень дурные предчувствия.
— Предчувствия обманчивы, донья Манча.
— Да услышит вас Бог! Но мне страшно…
— Чего вы боитесь? Боитесь увидеть короля Франции у ваших ног… через час? Боитесь стать орудием планов нашего с вами государя, короля Испании?
— Но вы понимаете, — в волнении ответила она, — кем я вынуждена буду стать?
— Вы станете королевой, донья Манча. Король любит вас… Достаточно мне взглянуть на эти баснословно дорогие серьги, которые он вам сегодня подарил, чтобы убедиться в его любви.
— Но эта любовь, взаимная или нет, все равно преступна!
— Политика извиняет все. Вы — испанка, Манча, и, уступая любви короля Франции, вы служите королю Франции, королю Испании и испанской принцессе, которую кардинал Ришелье, наш смертельный враг, низвел до второстепенной роли жены без влияния и власти. Король Людовик XIII обычно пребывает в печали и скуке, и уже давно ни одна страсть не могла вытеснить из его души влияния красного сиятельства. Он увидел вас, оценил вашу красоту, он любит вас, и вы вытеснили из его сердца госпожу де Отфор, единственную его любовницу. Вас представил королю Гастон Орлеанский, его брат, и только от вас зависит, сумеете ли вы стать королевой и послужить великому делу Испании. Ну, будьте же благоразумны, сестра. Скажите себе, что небо судило вам выполнить великую задачу: свергнуть Ришелье и освободить мир от ярма.
— Пусть будет так, — ответила донья Манча, — я повинуюсь. Но до полночи еще далеко…
— И прекрасно, потому что я хочу на это время воспользоваться этим залом.