Впрочем сии прелестные критикессы, стройным хором восславляющие услады домашнего очага, начисто забывали о том, что краеугольным камнем во всей этой ситуации является стесненность в средствах, и что для того, чтобы радушно принять у себя светское общество, оплатить все расходы на угощение должен был бы сам сэр Филипп, чьи доходы (весьма оскудевшие) отнюдь не позволяли сочетать затраты на широкое гостеприимство с теми menus plaisirs (маленькие удовольствия), в коих достойный рыцарь никогда себе не отказывал. Засим, вопреки всем мудрым суждениям его светских приятельниц, сэр Филипп предпочитал расточать свои чары где угодно вне дома, покидая постылое жилище и немилую супругу.
Наконец, всерьез озаботившись своими денежными делами и уставши даже от того краткого времени, что он проводил в своем безрадостном доме, сэр Филипп Форрестер вознамерился предпринять поездку в Европу в качестве волонтера.
В высшем обществе в те годы это было весьма распространено, и наш рыцарь, вероятно, пришел к мнению возвысить его образ beau garson (славный малый), но не впасть в излишний педантизм — просто необходим для поддержания того исключительного положения, что занимал он в глазах света.
Решение сэра Филиппа ввергло его жену в пучину агонии и мук ужаса, проявление коих столь раздражало достославного баронета, что он, вопреки своему обыкновению, не счел за труд попытаться смягчить ее тревогу, и тем снова и снова заставлял ее проливать слезы, в которых скорбь была уже смешана с удовольствием.
Леди Ботвелл как милости просила разрешения сэра Филиппа приютить в своем доме сестру и ее детей на время его пребывания в Европе.
Сэр Филипп охотно принял предложение, которое разом избавляло его от лишних расходов, заставляло умолкнуть досужих сплетников, кои иначе, чего доброго, могли бы пустить слух о том, что он, мол, бросил жену и детей, и вдобавок еще и доставляло удовольствие леди Ботвелл — к даме этой он испытывал немалое уважение, ибо она всегда говорила с ним свободно и начистоту, а иной раз и резко, не страшась ни его едкого остроумия, ни репутации в свете.
За день-два до отъезда сэра Филиппа леди Ботвелл взяла на себя омелость в присутствии своей сестры прямо задать ему вопрос, который часто мечтала, но не отваживалась высказать его робкая жена:
— Скажите, сэр Филипп, куда направите вы путь, попавши в Европу?
— Отправлюсь пакетботом из Лита в Хелвет.
— Это я и сама понимаю, — сухо отозвалась леди Ботвелл. — Но думается мне, вы же не задержитесь в Лите надолго, а посему мне бы хотелось узнать, куда вы поедете дальше.
— Милая моя леди, вы задаете мне вопрос, — ответствовал сэр Филипп, — который я еще не осмеливался задать сам себе. Ответ зависит от хода войны. Я, разумеется, первым делом посещу ставку главнокомандующего, где бы она к тому времени ни находилас, вручу верительные письма, узнаю о благородном искусстве войны все, что надобно знать жалкому дилетанту, и, наконец, своими глазами полюбуюсь на все то, о чем мы так много читаем в официальных сообщениях.
— Также я от души надеюсь, сэр Филипп, — продолжила леди Ботвелл, — что вы не забудете о том, что являетесь мужем и отцом, и хотя вы и считаете возможным потакать вашим воинственным причудам, но не позволите им завести себя в опасность, с которой вовсе ни к чему сталкиваться никому за исключением лишь профессиональных военных.
— Леди Ботвелл оказывает мне слишком большую честь, — молвил сей доблестный искатель приключений, — проявляя хоть малейший интерес к этим подробностям.