Питрино буквально вырос от радости, чувствуя, что восстановит свою былую славу.
Он сделал то же, что сделал Рафаэль: переменил манеру и написал, подражая Альбано, не двух королев, а двух богинь. Августейшие дамы поражали такой грацией, представляли удивленным взорам такое соединение роз и лилий - очаровательное следствие перемены манеры Питрино, - возлежали в таких соблазнительных позах сирен, что начальник полиции, когда ему дали взглянуть на это монументальное украшение дома Крополя, тотчас объявил, что эти дамы слишком хороши и что их прелести действуют слишком сильно, чтобы их можно было оставить на вывеске на виду у всех прохожих.
- Его высочество герцог Орлеанский, - сказал он Питрино, - часто посещает наш город, и ему, наверное, не понравится, что его знаменитая матушка так мало прикрыта. Он способен засадить вас в подземную темницу, потому что у прославленного принца сердце далеко не всегда мягкое. Извольте замазать либо обеих сирен, либо надпись, - иначе я не позволю вам выставить эту вывеску напоказ. Я забочусь о вашей пользе, Крополь, и о вашей тоже, синьор Питрино.
Что тут скажешь? Пришлось поблагодарить начальника полиции за его заботливость, что и сделал Крополь.
Но разочарованный Питрино упал духом. Он чувствовал, чем все это кончится.
Едва ушел начальник полиции, как Крополь спросил, скрестив руки:
- Что же нам делать?
- Мы сотрем надпись, - печально отвечал Питрино. - Мы можем сделать это в одно мгновение и заменить наших "Медичи" "Нимфами" или "Сиренами", как вам будет угодно.
- Нет, нет, - сказал Крополь, - тогда воля моего отца не будет выполнена. Мой отец очень хотел…
- Чтобы были фигуры, - продолжил Питрино.
- Надписи, - поправил его Крополь.
- Он завещал, чтобы они были похожи, и они похожи. Значит, он желал фигур, - возразил Питрино.
- Да, но если бы сходства не было, кто узнал бы их без надписи? Теперь, когда в памяти жителей Блуа образы этих прославленных дам уже немного стерлись, кто узнает Екатерину и Марию без надписи "Медичи"?
- Что же будет с моими фигурами?.. - в отчаянии вымолвил Питрино, чувствовавший правоту слов Крополя. - Я не хочу уничтожать плоды моих трудов.
- А я не хочу, чтобы вас посадили в тюрьму, а меня в подземелье.
- Сотрем слово "Медичи", - умолял Питрино.
- Нет, - твердо отвечал Крополь. - Мне пришла в голову мысль… прекрасная мысль… Останутся и ваши фигуры, и моя надпись… Medici по-итальянски, кажется, значит доктор?
- Да, во множественном числе.
- Так закажите другую вывеску у кузнеца. На ней вы нарисуете мне шесть лекарей и сделаете надпись: "Медичи"… это будет очень милая игра слов!
- Шесть лекарей! Невозможно! А композиция?.. - вскричал Питрино.
- Это уже ваше дело. Но будет так, как я хочу… Так надо… Мне некогда: макароны пригорят.
Против таких доводов возражать не приходилось. Питрино повиновался.
Он состряпал вывеску с лекарями и с надписью. Начальник полиции похвалил ее и дозволил.
Вывеска чрезвычайно понравилась в городе: это лишний раз доказало, что поэзия, как говорил Питрино, недоступна мещанам.
Чтобы вознаградить живописца, Крополь повесил нимф первой вывески в своей спальне, и госпожа Крополь краснела каждый раз, как взглядывала на них, раздеваясь на ночь.
Так дом с вышкой получил вывеску, и, таким образом, достигнув процветания, гостиница "Медичи" вынуждена была расширить свое пространство за счет четырехугольного здания, которое мы описали. И так появилась в Блуа вышеназванная гостиница, хозяином коей был Крополь, а вывеска принадлежала кисти безвестного художника Питрино.
Глава 6
НЕЗНАКОМЕЦ
Основанная таким образом и прославленная своею вывеской, гостиница Крополя быстро преуспевала.
Крополь не надеялся сильно разбогатеть: ему довольно было удвоить сумму в тысячу луидоров, оставленную ему отцом, затем продать дом со всеми запасами и счастливо зажить на свободе в качестве гражданина города Блуа.
Крополь был падок на барыши и пришел в полный восторг, узнав о приезде короля Людовика XIV.
Он, жена его, Питрино и два поваренка тотчас принялись бить голубей, домашнюю птицу и кроликов; в минуту двор гостиницы огласился пронзительными криками и жалобными стонами.
В это время у Крополя жил только один постоялец.
Это был человек лет тридцати, красивый, высокий, мрачный или, вернее сказать, задумчивый.
Он был одет в черное бархатное платье, расшитое бисером. Простой белый воротник, как у самых строгих пуритан, открывал красивую нежную шею.
Небольшие светлые усы обрамляли презрительно сжатые губы.
Говоря с людьми, он смотрел им прямо в лицо, не вызывающе, но твердо, холодные голубые глаза его так блестели, что многие взоры опускались перед ним, как более слабая шпага во время поединка.
В те времена, когда люди, созданные богом равными, так же резко разделялись благодаря предрассудкам на две касты - дворян и простонародье, как они разделяются на белую и черную расу, в те времена, говорим мы, этого незнакомца непременно приняли бы за дворянина, и притом за дворянина самой лучшей породы. Для этого достаточно было взглянуть на его руки с длинными тонкими пальцами; жилки виднелись под кожей при малейшем движении.
Незнакомец приехал к Крополю один. Не колеблясь, не задумавшись ни на минуту, он занял лучшие комнаты, предложенные ему хозяином гостиницы, указавшим их ему в низких целях - сорвать лишний куш, как сказали бы одни, или с самыми похвальными намерениями, как сказали бы другие, если принять во внимание, что Крополь был физиономистом и оценивал людей с первого взгляда.
Комнаты эти занимали всю лицевую сторону старого треугольного дома: в первом этаже находилась гостиная с двумя окнами, возле нее вторая комната, а наверху спальня.
С самого приезда дворянин едва прикасался к кушаньям, которые ему подавали в его комнату. Он сказал только два слова хозяину, приказав впустить к себе некоего Парри, который должен был скоро приехать.
Затем он погрузился в такое упорное молчание, что Крополь, любивший хорошее общество, почти оскорбился.
В то утро, с которого началась наша повесть, этот дворянин встал очень рано, сел к окну в гостиной и стал с печалью пристально глядеть в конец улицы, вероятно, поджидая путешественника, о котором он предупредил хозяина гостиницы.
Так увидел он кортеж правителя, возвращавшегося с охоты, а потом мог снова насладиться тишиной города, погруженного в ожидание.
И вдруг - общая суматоха: слуги, бросившиеся в поля за цветами, скачущие курьеры, метельщики улиц, поставщики герцога, встревоженные и болтливые лавочники, стук экипажей, мелькание парикмахеров и пажей, весь этот шум и суета поразили его, не нарушив, однако, его бесстрастного величия, которое придает взгляду льва или орла такое высокомерное спокойствие посреди криков "ура!", топота охотников и зевак.
Однако крики жертв, умерщвляемых на птичьем дворе, беготня госпожи Крополь по узкой и скрипучей деревянной лестнице и метания Питрино, который еще утром курил у ворот хладнокровно, как голландец, - несколько удивили и встревожили путешественника.
Он уже встал, чтобы навести справки, когда дверь отворилась. Незнакомец подумал, что к нему вводят нетерпеливо поджидаемого путешественника.
Поэтому он быстро сделал несколько шагов по направлению к двери.
Но вместо человека, которого он ожидал, появился Крополь. Позади трактирщика, на лестнице, мелькнуло хорошенькое личико г-жи Крополь. Она бросила украдкой взгляд на молодого человека и тотчас исчезла.
Крополь вошел, улыбаясь, с колпаком в руках, скорее сгибаясь, чем кланяясь.
Незнакомец, не говоря ни слова, вопросительно взглянул на него.
- Сударь, я пришел спросить вас, - сказал Крополь. - Но как прикажете вас называть: вашим сиятельством, маркизом или…
- Называйте меня просто сударь и говорите скорее, - отвечал незнакомец надменным тоном, не допускающим ни споров, ни возражений.
- Я пришел спросить вас, сударь, как вы провели ночь и угодно ли вам оставить за собою квартиру?
- Да.
- Но, сударь, явилось новое обстоятельство, которого мы не предвидели.
- Какое?
- Его величество Людовик Четырнадцатый приедет сегодня в наш город и пробудет здесь целый день, а может быть и два.
Лицо незнакомца выразило крайнее изумление.
- Французский король приедет в Блуа?
- Он уже в дороге.
- Тем более мне нужно остаться здесь, - сказал незнакомец.
- Как вам угодно. Но желаете ли вы, сударь, оставить за собою всю квартиру?
- Я вас не понимаю. Почему сегодня я должен занимать меньшее помещение, чем вчера?
- А вот почему, сударь. Вчера, когда ваша светлость изволили выбирать помещение, я назначил цену, не думая о ваших средствах… Но теперь…
Незнакомец покраснел. Он подумал, что его считают бедняком и оскорбляют.
- А сегодня вы задумались о моих средствах? - спросил он хладнокровно.
- Сударь, я, благодаренье богу, человек честный. Хотя я и трактирщик, во мне течет дворянская кровь. Мой отец служил в войсках маршала д'Анкра. Упокой, господь, его душу!
- Об этом я не собираюсь с вами спорить; я только хочу узнать, и поскорее, к чему клонятся ваши вопросы.
- Сударь, вы, как человек разумный, поймете, что город наш очень мал, двор наводнит его, все дома будут забиты приезжими, и поэтому квартиры крайне вздорожают.
Незнакомец покраснел еще сильней.
- Так скажите ваши условия, - проговорил он.