— Мадонне Лукреции обо всем — или почти обо всем — известно, — улыбнулся он. — Информация, которая содержится в этом письме, послужит последним стежком, скрепляющим сеть, уготовленную для тирана[Тиран — так назывался в XII — середине XVI в. единоличный правитель итальянского города-государства, добившийся этого поста путем насильственного захвата власти] Пезаро. Ну, теперь вы согласитесь выполнить мою просьбу?
Соглашусь ли я? Да ради того, чтобы его замысел осуществился хотя бы наполовину, я был готов навсегда остаться шутом и до конца дней своих терпеливо сносить насмешки и издевательства от ничтожнейших поварят и кухарок. Я попытался выразить все это словами, и, судя по тому, что его лицо слегка просветлело, мой ответ пришелся ему по душе.
— Вы поедете в том наряде, который на вас сейчас, — не терпящим возражений тоном продолжал он. — Моя сестра весьма кстати подсказала мне, что пелерина шута защищает надежнее самого крепкого панциря. Исполнив поручение, возвращайтесь в Рим, и я обещаю подыскать вам службу, которая будет достойна имени Бьянкомонте.
— Можете рассчитывать на меня, ваше высокопреосвященство, — торжественно пообещал я. — Я не подведу вас.
— Прекрасно, — ответил он, и его удивительные глаза вновь взглянули на меня в упор. — Когда вы будете готовы к отъезду?
— Сегодня же, ваше высокопреосвященство. Пословица «Поспешишь — людей насмешишь» придумана не для шутов.
Он удовлетворенно кивнул, отступил от меня и подошел к расписанному золотом по ультрамарину небольшому кованому сундучку восхитительной венецианской работы. Пошарив внутри, он извлек увесистый кошелек.
— Вот вам самый надежный попутчик, — сказал он.
Со словами благодарности я принял от него кошелек, вес которого лучше похвал льстецов свидетельствовал о том, что род Борджа не зря славился своей щедростью, Я положил кошелек на изгиб локтя левой руки и готов был попрощаться с кардиналом Валенсии, но у него как будто было еще что-то для меня.
— А вот это будет талисман, — подал он мне перстень с печаткой, на которой был вырезан бык, герб дома Борджа, — который поможет вам в минуту опасности и откроет перед вами многие запертые двери, — заключил он.
Затем он протянул руку, на которой поблескивал огромный аметист, и, заметив необычное положение пальцев: два были выпрямлены, а остальные — согнуты, я вопросительно взглянул на него.
— Преклоните колени, — велел он.
Догадавшись, наконец, что от меня требовалось, я опустился на покрытый камышом пол и слегка нагнул голову. И пока он произносил благословение, я не смог сдержать улыбку, изумляясь, как этот человек умел сочетать в себе столь противоположные, прежде казавшиеся мне несовместимыми ипостаси: князя церкви, преемника апостольской традиции, и ловкого светского правителя.
Глава II
ЛИВРЕЯ ДОМА САНТАФЬОР
Мне не потребовалось много времени на сборы. Хотя мы договорились, что на мне останется наряд шута, я, однако, решил замаскировать его насколько возможно, и в этом мне благоприятствовало время года — в январские холода путешествовать в легкой пелерине, колпаке и шелковых штанах было бы крайне легкомысленно. Поэтому я пополнил свой гардероб просторным и плотным черным плащом, широкополой шляпой и дорожными сапогами из недубленой кожи. Письмо синьора Чезаре я спрятал в подкладке одного из сапог, оставшиеся деньги, примерно двадцать дукатов, — у себя в поясе, а перстень с печаткой смело надел на палец.
Но сколь бы короткими ни были мои приготовления, терпение Чезаре Борджа, казалось, иссякло еще быстрее, и едва я успел натянуть на ноги сапоги, как в дверь громко и настойчиво постучали.