Лицо у Шамиля было бы вовсе круглое, если бы не сдавленность в районе висков, и поскольку полного круга не получалось, оставалось впечатление незавершенности или какой-то неправильности, именно от этого брови взметнулись однажды вверх да так и остались, запечатлев гримасу удивления. Впечатление это подтверждалось и узким изгибом губ и наклоном головы вправо, будто Шамиль прислушивался к каким-то звукам, исходившим из правого плеча. Крючковатый узкий нос на почти плоской поверхности лица являл собой нечто даже воинственное, клюв не клюв, но что-то в этом роде. Строго говоря, вид Шамиля можно было бы считать высокомерным, насмешливым и агрессивным, если бы не легкое облачко улыбки, которое, казалось, всё время бродит около его лица, случайно касаясь то глаз, то губ; есть такая улыбочка у человека, готового всегда признать себя побеждённым, но с такой оговоркой, что победителю самому было бы резонней отказаться от своей победы.
- Безобразие, льют одну пену. - Игорь Иванович поднял кружечку на уровень глаз.
- Пиво без пены не бывает, - сказал Шамиль. - Странно другое: оказывается, Земля совершенно не изучена.
- В каком смысле?
- В самом прямом. Ты помнишь Ракию? Это дочка Ашраф, жены Хакима от первого брака. - Шамиль неторопливо отхлебнул пива. - У Ракии тоже девочка, Нурия, ей три года. Махуза собрала кой-какую одежду, из обуви от наших осталось, я повёз в Ленинград Ракие. Она на Кропоткина живёт.
- У Евгеньевской больницы? - уточнил Игорь Иванович.
- У Евгеньевской - там Бакунина, а это Кропоткина, у Сытного рынка. Я приехал, дома её нет, ждать часа два, а то и три. В кино с вещами не пойдёшь. В зоопарк, там рядом, холодно. Пошел в планетарий. Очень интересно. Вот видишь яйца? - Шамиль показал на горку крутых яиц на буфетной витрине. - Так если сравнить Землю с яйцом, то более-менее изучена только скорлупа.
- А дальше и изучать нечего, жижа там расплавленная. Магма!
Игорь Иванович осушил последние капли и решительно отставил кружку. Шамиль, не глядя на приятеля, отлил немного пива в его отставленную кружку. Игорь Иванович снова взял ее в руки.
- Им, оказывается, ещё неизвестно, где эта магма размещается. Только там, где желток, или и там, где белок.
- Где белок, там вода и минералы, а где желток - магма, - с убежденностью очевидца сказал Игорь Иванович.
- Вот говорят - путь к лучшему… Каких-нибудь пять-шесть миллиардов лет, и Солнечная система превратится в ещё один необитаемый остров во Вселенной…
- Почему остров? - не поднимая глаз на Шамиля, строго спросил Игорь Иванович.
- Так сказал лектор, он что-то имел в виду. Вопросы потом были, но про остров не спрашивали.
Игорь Иванович, удовлетворенный ответом, кивнул.
- Я к чему веду мысль? Если Солнце рано или поздно погаснет, то какой же это путь к лучшему?
- Ты хочешь, чтобы жизнь остановилась?
- Это невозможно. - Шамиль улыбнулся, как большой начальник, отказывая беззлобно в маленькой просьбе. - Моя мысль совсем простая, мне даже неловко тебе её говорить. Если у всего есть начало и есть конец, то, значит, есть и середина?
- Предположим, - осторожно допустил Игорь Иванович, опасаясь попасть в ловушку.
- Стало быть, есть движение вверх и, хотим мы или не хотим, вниз. Так устроена жизнь.
- Я тебя понимаю. - Игорь Иванович на секунду пожалел, что шоферы, бурно костерившие тупое начальство, не слышат их разговора.
- Если есть движение вверх, а потом вниз, значит, есть и это место… - Шамиль изобразил рукой взлет и падение, и жест его был предельно понятен. - Мы говорим: вершина, вершина… Правильно, но стоит ли стремиться к вершине, если оттуда путь только вниз? Я не против вершины, - стараясь удержать разговор в лояльном русле, пояснил Шамиль. - Не подумай, что я против вершины… Я - за вершины.
- Ты видишь выход? - Голос Игоря Ивановича был по-прежнему строг, но внимательное ухо непременно усмотрело бы промелькнувшую тень неуверенности.
- Представь себе - да.
- Что считать вершиной?
- Вот именно! Я знал, что ты поймёшь сразу. - Шамиль рассмеялся счастливым смехом, как смеются третьеклассники, решившие "нерешаемую" задачу. - Что считать вершиной? Для дерева - это одно, для солнца - это другое, а для человека?..
- Ты хочешь сказать о детях? - обретя уверенность и глубоко подумав, спросил Игорь Иванович.
- Нет. Если нет детей, разве жизнь человека уже бессмысленна и нет вершины? Человек состоит не из одних детей… Можно очень любить своих детей и под видом любви к детям быть большой сволочью…
- То есть ты считаешь, что вершина расположена не здесь?
- А я что говорю? Мы знакомы двенадцать лет, срок большой. Куда ты продвинулся за двенадцать лет в смысле вершины? Кровельщиком был? Или переехал два раза: один разменялся и один раз по капремонту дом освобождали? Что ж, выходит, и смысла в твоей жизни нет? Так не бывает! Это неправильно. Я не знаю в Гатчине ни одного человека, кто бы о тебе худое слово сказал, а наших ты знаешь. Я не помню, чтобы ты кого взял и обидел; никто не видел, как твоя Анастасия Петровна плакала.
- А когда Сталин умер? - напомнил Игорь Иванович.
- Сбил ты меня своим Сталиным. Я нить потерял. - Шамиль приподнял кружку и пригляделся так, будто собирался увидеть в прозрачной золотистой жидкости рыбок. Ничего не увидел и отхлебнул. - Тогда почти все плакали, и ты здесь ни при чём. Куда, к какой вершине должен идти человек, если совесть у него чистая, если он подлости не делал, людей не стравливал, не мучил, не обижал?..
- Это кто же тебе сказал?- осторожно спросил Игорь Иванович.
Шамиль снова расхохотался и с удивлением взглянул на невозмутимую Нину, почему та не смеется.
- Ты тоже никого не мучил,- сказал Игорь Иванович.
- Ну, Махуза так не считает,- горько усмехнулся Шамиль, - а ты добро делал.
- Кому? - встрепенулся Игорь Иванович, будто услышал о потерянном кошельке. "Добро" в русском языке слово двусмысленное, и одними и теми же буквами обозначаются как предметы, представляющие исключительно материальную ценность, которыми в одиночку Игорь Иванович не мог распоряжаться, так и нечто положительное в поступках, не имеющих материального эквивалента.
- А Марсельезе?
Игорь Иванович признал напоминание убедительным, хотя улыбка и кивок головы ясно обозначали незначительность усилий героя, потраченных на доброе дело.
Вот и появилась героиня повествования, встреча с которой была обещана давным-давно, первая из соседок, познакомившаяся с Игорем Ивановичем, едва он переехал в дом на углу Чкалова и Социалистической.
В тот памятный вечер, оставив женщин раскладывать вещи по расставленной на свои места мебели, Игорь Иванович вышел во двор покурить и оглядеться. Он не услышал шагов подошедшей сзади Марсельезы Никоновны, голос её прозвучал с томительной нежностью, заставлявшей сжиматься не одно мужское сердце, она пропела доверительно и страстно: "Ну как можно жить с такими короткими ресницами?" Игорь Иванович тут же обернулся и встал, увидев перед собой женщину, решительно во всём, как потом выяснилось, отличавшуюся от жены Ермолая Павловича, с которой он тоже ещё не был знаком. Марсельеза Никоновна, почему-то стеснявшаяся своего роскошного имени, приучала современников называть её Марой, а официально - Маргаритой. И действительно, её ресницы были, не в пример белесым перьям жены Ермолая Павловича, пушистыми, долгими и легкой тенью укрощали роковой блеск серых глаз, тощая рослая фигура на сухих жилистых ногах почти без икр располагала грудью великолепной пышности. Нет, надо остановиться, иначе даже простое описание всех чар и совершенств Марсельезы Никоновны уведёт нас ох как далеко. Странное дело, за глаза даже с каким-то непонятным ироническим оттенком Мару постоянно величали её полным красивым именем. Жена Ермолая Павловича, в общем-то завидовавшая успехам Марсельезы Никоновны среди мужского населения Ленинграда и пригородов, постоянно ставила ей в укор её незамужнее положение, саркастически замечая при этом, что, ставь она, как все порядочные женщины, штамп в паспорте, ей пришлось бы выписать документ толщиной со справочник гатчинской АТС. Вечно холостое положение не помешало Марсельезе Никоновне родить дочку до войны и мальчика Лёню во время войны, в сорок втором. Щедрая на любовь женщина никак не могла понять, почему все её желания и немалые усилия в направлении Игоря Ивановича пропадали втуне. Не раз, довольно тесно сталкиваясь в ходе празднования, особенно весенних и летних, праздников на открытом воздухе, в частности на майский и на троицу, Марсельеза подъезжала с томительно-призывными вопросами. В один из таких праздников, в пору, когда ещё не прошло самое ароматное время её жизни, она жарко говорила ему непосредственно в ухо: "Го-о-оша… Ну почему-у?.. Почему я приношу людям несчастье?!.. Мне трудно, Го-о-оша…" Вот так, глядя в себя и к себе прислушиваясь, даже собеседника видя лишь внутренним взором воображения, она обычно и шла к краю бездны, и редкий мужчина не бросался тут же её спасать… Тогда она, как правило, начинала пихать спасателя в грудь, но недолго. Игорь Иванович, хотя и был по случаю праздника нетрезв, сказал с отрезвляющей отчётливостью: "А чтоб не было трудно, Мара, зовите меня Игорем Ивановичем". Ответ так поразил Марсельезу Никоновну, что она тут же пошла по кладбищу - дело было на троицу - и стала всем рассказывать, как ей ответил Игорь Иванович. Так и перепархивала она от одной пьющей компании к другой, пока новое чувство и новая страсть не закружили её и не помогли забыться.