Стрельцы, развернувшиеся навстречу полякам, увидели, что на них мчится железная непробиваемая стена. Дрогнули воины, сломали строй, попятились. Порубили бы их, как капусту, но казакам не впервой было грудь в грудь встречаться с "крылатыми". Отбились. Тотчас ханская конница, тысяч по десяти с каждой стороны, ударила справа и слева.
Хмельницкий, чтобы лучше видеть и чтоб его видели, сел на верховую лошадь и был неподвижен, как статуя. Эта его неподвижность среди всеобщего движения успокаивала казаков. Коли гетман рядом и несуетлив, значит, ничего непредвиденного не произошло. Гетман всё знает наперёд.
Но Хмельницкий не знал о приготовленной ему ловушке, не ждал нападения с тыла. Он видел: у противника большой перевес, может, и четырёхкратный.
- Стоять дотемна! - приказал гетман. - Ночью оградим себя табором.
Для казаков обороняться табором - дело привычное. Ставили кольцом в несколько рядов телеги или сани - вот и крепость. Конечно, не каменная и башен нет, но на конях такую преграду с ходу не одолеешь, и от пуль какая-никакая защита.
Бой то затихал, то возобновлялся, а мороз крепчал да крепчал. Лошади, телеги, оружие, одежда, лица - покрывались пушистым инеем. О холоде думать было недосуг - ружья палили, храпели и бились о мёрзлую землю раненые лошади, кричали раненые люди.
Атака за атакой. Атака за атакой. И последняя - уже при звёздах…
КУЛЕШ
С ночью пришла тишина.
Казаки ставили табор, стрельцы разбивали шатры и палатки. Кашевары жгли костры, варили кулеш. Горячая еда - добрый помощник против мороза.
Кулеш казаки с собой возили в мешках. Разваренное пшено, залитое топлёным салом с жирушками, и летом не портилось.
Стоит вскипятить воду да положить в котёл кусок кулеша - вот тебе сразу и суп и каша.
Василий с Васильком ели кулеш из одного котла. У Василька ложка серебряная, добытая в лихом набеге на крымский город Перекоп, - отбивали угнанных в неволю украинских детей и женщин. А у Василия ложка золотая. На самом-то деле деревянная, но при свете костра она как жар горела. А главное - такая ложка рта не обжигает.
- Добрый кулеш? - спрашивал Василько.
- Дюже добрый! - отвечал Василий. - Мне теперь мороз нипочём.
МОРОЗ
Василько с Василием лежали в снежном окопчике. Была их очередь охранять спящий табор.
Ночь безлунная, от сильного мороза в воздухе стояла белёсая мгла.
- Василько! - шепнул Василий. - Чуешь? Будто что-то землю скребёт. А земля будто бы вздрагивает!
- Ккаккая ззземля! Это я трясусь! - ответил Василько. - Ноги, как деревяшки.
- Что же ты молчал, чудак!
Стащил Василий холодные кожаные сапоги с ног Василька, дал ему свои валенки. Васильковы сапоги Василию тесны, но ради друга и потерпеть можно. Расстегнул стрелец шубу, укрыл ею казака. Ожил Василько, а оживши, уши насторожил:
- А ведь, правда, земля будто бы вздрагивает. Схожу-ка я поглядеть, что там враг затевает.
И в степь уполз.
Василий ждать устал, так долго Василька не было. В тесных сапогах ноги у него быстро закоченели. Пришлось сапоги снять, а ноги снегом натереть.
Наконец явился казак. Сразу же поменялся с Василием обувкой. О том, что видел в степи, сказал коротко:
- Пушки поляки ставят.
Командиры посовещались и решили утра не дожидаться. Разгородили в одном месте забор из саней, и вылетела в степь казачья конница. Пушкарей порубили, пушки, как могли, попортили, порох и заряды с собой увезли.
ХИТРОСТЬ ШЕРЕМЕТЕВА
Едва рассвело, бросились враги на табор. Лучше в бою погибнуть, чем замёрзнуть. У непривычных к зиме крымцев десять воинов за ночь закоченело до смерти.
Неистово наступали татары.
И вдруг из табора ударили пушки.
Удивился гетман Хмельницкий:
- Откуда?! Мы пушки в Белой Церкви оставили!
А воевода Шереметев улыбается:
- Большие оставили, а те, что поменьше, мы в санях под сеном везли. С пушками на душе легче.
- А ты - хитрец! - улыбнулся суровый Хмельницкий. - С таким в товарищах воевать надёжно. Может, в пушках твоих наше единственное спасение!
Весь день шёл бой. Теряли воинов наступающие, но и осаждённые тоже несли большие потери.
Вечером Хмельницкому доложили: дрова у кашеваров на исходе. Завтра кулеша будет не на чем сварить.
Собрали казаки раду - общий казачий совет. Русские воеводы и часть стрельцов тоже пришли…
- Помощи нам ждать не от кого, - сказал гетман тяжкую правду. - Гонцов, каких мы вчера послали, враги изловили. Вон их головы на пиках перед табором. Стоять нам здесь невозможно. От мороза все перемрём. Выход один - пробиваться назад к Белой Церкви.
- Верно! - сказали казаки, но воевода Шереметев возразил:
- Идти обозом невозможно. У врагов наших сильная конница, нас вырубят. Мы сильны пушками, а пушки на ходу будут нам не защита, а только обуза.
- Таборы не только нам, но и дедушкам нашим верно служили, - сказал гетман. - В таборе казак вдвое сильней.
- У русских в обычае такой войны нет, - всё ещё сомневался Шереметев. - Как это табором идти?
- А очень просто, - объяснил Хмельницкий. - Поставим сани в два-три ряда с обеих сторон. Войско между саней и пойдёт.
- Но такую оборону легко прорвать!
- Прорывают, - вздохнул гетман, - Но дальше оставаться в поле нельзя. Уже многие обморозились. И надежды - никакой. А когда пойдём к дому, не только люди - лошади станут веселей.
Кто-то из казаков крикнул:
- Эй! Не робей! Бог не выдаст - свинья не съест!
ТАБОР
Глубокой ночью казачий табор ожил, выстроился, двинулся в путь.
Впереди грянул залп пищалей, захлопали одиночные выстрелы, зазвенел металл о металл - голова табора пробивала и пробила кольцо окружения.
Враги не думали, что Хмельницкий осмелится идти напролом по голой степи. Дрожащее в продуваемых, промороженных шатрах войско было поднято и брошено в ночной бой.
Табор двигался медленно. Он ведь раздался вширь, сани тащились по целине. Оглобли задраны кверху. Лошади не спереди, как всегда, а внутри табора.
Василий с Васильком, со стрельцом дядькой Харитоном, с бывалым запорожцем Гмырей ехали в санях, прикрывавших табор с тыла. Сани здесь поставлены были в восемь рядов, по три в ряду. Их накрепко связали между собой. Десять стрельцов и десять казаков сидело в санях.
Бой шёл впереди. Там и полыхало, как в грозу, и гремело. Побитый враг чёрными тенями откатывался в ночь, и было в его повадках - волчье.
Калёный морозом снег визжал под полозьями так жалобно, словно маленькой собачке на хвост наехали. Звёзды стали большими. Может, от страха за людей.
Из степи надвигалось морозное облако, от табора клубами валил кудрявый вонючий пороховой дым.
Лёжа на тюфяке, набитом соломой и чем придётся, Василий всё поглаживал рукавицей свою пищаль.
Невмочь было терпеть эти волчьи тени, эту неизвестность. Что там впереди, где идёт бой? Отчего же на них-то не нападают? Ударить в тыл всего заманчивее.
В соседних санях дядька Харитон, как Василий свою пищаль, охорашивал пушку. Она была невелика: в сажень длиною.
Василько спал. Спал! Тут вот-вот всё грянет, разлетится вдребезги, а он - спал.
"Какой спокойный человек!" - удивлялся Василий, а сам вглядывался во тьму и ничего не мог разглядеть.
Он, видно, и сам задремал.
Вдруг раздался хриплый окрик запорожца Гмыри.
- Бачите, хлопци?
Василий увидел, как напряглись, затаились вокруг казаки и стрельцы. Сон будто рукой сняло.
- Голову береги! - крикнул Гмыря.
Василий послушно спрятался за тюфяк и тотчас услышал свист, - татары пустили стрелы.
Стрелы летели вдвое дальше, чем пули, и казаки ответили не сразу.
Нет предела человеческой храбрости! Казаки и стрельцы стреляли в упор, но враги не отступали. Самые отчаянные прыгали с коней в сани, стреляя из пистолетов, пытаясь достать защищавшихся саблей или пикой.
Все казаки и стрельцы уже бились врукопашную, а врагов всё прибывало. Было их так густо, словно пчелиный рой напал.
Один дядька Харитон, угнув голову, чтоб не задело дурной пулей, заряжал свою пушку.
И вот она грохнула наконец, обрызгав огнём жалящий насмерть рой. Унесло чёрных пчёл от саней. Тут и свежие силы подоспели.
Шатаясь от усталости, ушли в глубь табора оставшиеся в живых казаки и стрельцы.
- Живы? - спросил Василько, окидывая взглядом Василия, дядьку Харитона и запорожца Гмырю.
Ответить ему и то силы не было.
Светало.
Небо над степью было серое, и серо было на душе.
- Поспать бы! - сказал Василько.
А Василий уже спал. Шёл, прислоня голову к лошади, и спал.