Поздняя повесть Макса Фриша, в которой его необычный талант соединяется с уже зрелым литературным мастерством. "Синяя Борода" - история немолодого мужчины, волей случая оказавшегося на скамье подсудимых...
Макс Фриш
Синяя борода
- Вам знаком этот галстук, господин Шаад?
- Мне его уже показывали.
- Этим галстуком, как вы знаете, пользовались при удушении - жертва, вероятно, уже задохнулась, но преступник, очевидно, не надеялся, что женского гигиенического пакета, заткнутого в рот, будет достаточно, и потому он использовал еще и этот галстук.
- Я не преступник.
- Вы поняли мой вопрос?
- Да.
- Это ваш галстук или нет?
- Возможно...
- Да или нет?
- Я чувствовал себя в ее квартире как дома, я это уже говорил, может быть, в один из жарких дней я и снял там галстук. Вполне возможно. Я бывал в ее квартире только днем. Я это уже говорил. А потом я, может быть, забыл его, свой галстук, это возможно. Я не всегда надеваю галстук, когда выхожу из дому, и потому галстук мог остаться у нее в квартире.
- Господин доктор Шаад...
- Вполне возможно.
- Судебно-медицинская экспертиза не оставляет сомнений, господин Шаад: это ваш галстук.
Оправдан за недостатком улик.
Как с этим жить?
Мне пятьдесят четыре года.
- Вы, значит, не помните, господин Шаад, и по-прежнему не можете сказать, где вы находились в ту субботу после обеда, когда Розалинда Ц. была задушена с помощью вашего галстука в своей квартире на Хорнштрассе...
Бильярд - вот что помогает. Теперь я уже не тычу судорожно кием, как раньше, а бью по шару точно и мягко, и он катится как надо. Если играть каждый вечер, рука становится более твердой, и, если хорошенько продумать смелую комбинацию, осуществляешь ее уверенно и спокойно. Мне случается забивать в лузы по три, а то и по четыре шара подряд. Лишь когда я промажу и играть должен партнер, а я стою у зеленого стола, натираю кий голубым мелком и жду, пока промажет партнер, я снова слышу голос прокурора:
- Когда вы в понедельник вошли к себе в кабинет и услышали от своей тогдашней ассистентки, что в субботу была убита Розалинда Ц., вы сделали вид, будто ничего не знаете...
- По воскресеньям не выходят газеты.
- И потому вы ничего не знали?
- Совершенно верно.
- А почему вы, господин доктор Шаад, сразу спросили ассистентку, не была ли Розалинда Ц. задушена?
- Мне так подумалось.
- Почему же задушена?
- Проституток чаще всего душат.
На бильярде можно играть и одному. Когда я промажу и играть должен был бы партнер, будь он здесь, я бью рукой по трем шарам, разгоняя их во все/ стороны, бью вслепую и наотмашь, так что грохот раздается: роль партнера я поручаю случаю. Я не плутую, это не имеет смысла, я признаю любую позицию, которая создается на бильярдном столе, когда шары наконец остановятся.
- Почему вы лжете? Все, что вы говорите, господин доктор Шаад, не дает вам алиби. Почему вы наконец не признаетесь?
Когда я знаю, как покатится мой шар, и вдумчиво целюсь, моя левая рука, которая не бьет - на ней лишь покоится кий, - совершенно спокойна.
- А почему вы, господин доктор Шаад, не пошли на похороны? Ведь не происходило ничего такого, что могло бы вас тогда задержать. Вы и тут говорите неправду! Вы сидели в своем кабинете с легким приступом гепатита, а между делом вели долгие переговоры по телефону с бюро путешествий. Разве не странно, господин доктор Шаад, что, хотя вы в этот день были в Цюрихе, вы не пошли на похороны? Как-никак Розалинда Ц. когда-то была вашей супругой.
Время от времени, когда игра уж совсем не ладится, даже пирамидка, я меняю кий. Может быть, все дело в кие, бывают короткие и длинные кии. Правда, прежде чем снова склониться над зеленым сукном, чтобы прицелиться, надо помелить новый кий, возникает пауза, и прокурор снова тут как тут:
- Относительно ваших регулярных посещений Розалинды Ц.: значит, вы знали, каким промыслом она занимается в этой квартире?
- Да.
- И это вас не трогало?
- Нет.
- А верно ли, господин доктор Шаад, что, когда вы были женаты на Розалинде Ц., вы страдали, если она просто танцевала с кем-нибудь другим? И особенно, если в полночь ее все еще не было дома и она задерживалась у своей больной матери. Ваша необузданная ревность была известна широкому кругу друзей. Как выразился один свидетель, вы страдали, как пес.
- Когда был женат -^вполне возможно.
- А потом нет?
-Нет.
- Вы знали, кто у нее бывает?
- Это была ее профессиональная тайна.
- Вы, значит, знали, что у Розалинды Ц. ночью бывали клиенты, и тем не менее вы, господин доктор Шаад, совсем не страдали?
- Нет.
- Чем вы это объясняете?
- Мы стали друзьями.
- Вы стали друзьями...
- Меня не мучили больше подозрения.
Задача не только в том, чтобы попасть в шар и на том успокоиться. Надо обдумать позицию для трех последующих ударов. Игра от двух бортов рискованна, но, если она удается, следующее попадание почти обеспечено.
- Вы, значит, часто видели обвиняемого, господин
Биккель. А других посетителей вам доводилось видеть в подъезде?
- Я работаю только днем.
- Видели ли вы мужчин, покидавших дом по утрам, когда вы работали, и если да, то запомнился ли вам кто-нибудь из них, могли бы вы его опознать, если и не назвать по имени?
- Я ведь служу не сторожем...
- Тем не менее у человека есть глаза.
- Я могу только сказать, что не обращал на это внимания, а мадам Цогг всегда здоровалась со мной, когда шла к почтовому ящику. Я работаю привратником и в других домах, а там тоже случается, что иной раз утром выходит из дома какой-нибудь господин, который здесь не живет, а дама делает вид, что вообще никого не замечает, если рядом с ней муж. Я не знаю, что вы хотите от меня услышать.
- Вы, значит, встречали обвиняемого.
- Да, днем, время от времени.
- А в ту субботу вы его видели?
- Нет.
- Господин Биккель, это противоречит вашему первому показанию в полиции: вы тогда сказали, что господин Шаад в ту субботу не мог подняться на лифте и шел по лестнице пешком.
- Его видела моя жена.
- А вы сами его не видели?
- Я ведь был в подвале...
- Вы, значит, не можете сказать, нес ли обвиняемый в ту субботу, когда поднимался по лестнице пешком, потому что лифт не работал, цветы в руках, ну, скажем, лилии?
- Нет.
- Вы работали в подвале...
- Я и говорю, лифт стоял, я смазывал дверцы и потому находился в подвале.
- Когда это было, господин Биккель?
- Между одиннадцатью и двенадцатью.
- А потом лифт снова заработал?
- Конечно.
- Еще один вопрос, господин Биккель...
- Мне ведь надо было не только смазать дверцы, я стирал надписи, которыми то и дело поганят лифт, а это требует времени: ведь нынче в ход пускают не мел или грифель.
- А что же?
- Распылитель.
- Понимаю...
- "Иисус победит".
- Последний вопрос, господин Биккель...
- Теперь это перестали делать.
- Вы не заметили, был ли у обвиняемого ключ от почтового ящика Розалинды Ц., не пытался ли он каким-нибудь способом вытаскивать письма из ящика?
- Господин доктор Шаад - благородный господин.
Я не могу больше кормить лебедей.
Их длинные шеи...
Когда я бросаю в воду кусочки хлеба (остатки от завтрака), они величаво подплывают, как всегда, наклоняют к воде свои длинные шеи и не жадно, не спеша склевывают все. Не знаю, те же ли это лебеди, которых я кормил, передо мной сейчас, после десяти месяцев предварительного заключения. Они выпрямляют белые шеи. Они не узнают меня, медленно куда-то уплывают.
- Слово имеет прокурор...
Лебеди - не свидетели.
- Я спрашиваю в последний раз, где вы были, господин доктор Шаад, после того как около полудня расстались с Розалиндой Ц., как вы утверждаете, в добром согласии.
- Может быть, кормил лебедей.
- Лебедей?
- Да.
- Вы часто кормили лебедей?
- Время от времени.
- Где?
- На озере.
- А в ту субботу не шел снег или дождь?
- Лебедям все равно.
Целый день, если в приемной никого нет и если я не выезжаю по какому-нибудь экстренному вызову, я сижу в кабинете в белом халате, положив ноги на стол, и слышу все снова и снова:
- На первом допросе у окружного прокурора вы утверждали, что в означенный день гуляли по окрестностям, называли даже местность - Васберг ,или что-то в этом роде. Вы говорили, что обычно в таких случаях оставляете свой "вольво" у гравийного карьера и бредете по лесу куда глаза глядят, часто не зная, куда вас выведут лесные тропинки... К сожалению, установлено, что ваш голубой "вольво" в ту субботу стоял не у гравийного карьера, господин доктор Шаад, а в гараже на Кройцплац.
- Я ведь признал, что ошибся...
- Затем вы утверждали, что находились в своем врачебном кабинете, хотя в субботу у вас приема нет. Искали налоговые квитанции. Вы указали даже точное время: между пятнадцатью тридцатью и семнадцатью ноль-ноль.
- Да.